С детства меня учили поступать со всеми так, как бы я хотел, чтобы поступали со мной — быть толерантным. Я не хочу, чтобы мне что-то запрещали, чтобы меня кто-то заставлял что-то делать — я никого не бью, ничего никому не запрещаю и никого ни к чему не принуждаю.
«Я всё взвесил — это мой выбор. Моя деятельность сейчас реально мало эффективна для этого общества, а там погибают молодые парни и гражданское население», — заявляет мне этот хренов гуманист, собираясь добровольцем на войну. Лишним было бы мне ему говорить о том, что в век рекламы и информационных технологий в твоей воле мало чего гегелевского осталось: твоя воля = твой жизненный опыт + теоретические познания + общественное мнение… Особенно общественное мнение.
Лишним было бы мне ему говорить и о том, что война выгодна и новому правительству, и Путину, и НАТО, и всяким производителям оружия. Первые два на этой теме разбазарят не хилые суммы бюджетов наших стран; третьи — получат легитимацию втягивания Украины в свой кровожадный блок, четвертые — просто кормятся с войны. Там, где для этих мразей «просто бабки», — там человеческая жизнь не стоит ничего.
Жители Донбасса никогда ни на что не влияли. Более того, телевизор им давно внушил, что «всё в ваших руках» и что причина их проблем — они сами.
Так в руках у некоторых из них начало появляться оружие и награбленное, затем у некоторых начал появляться бизнес. Здесь так было не только в «лихие девяностые».
Впервые за кучу лет независимости на жителей восточных регионов Украины, к которым традиционно относились особенно по-скотски, наконец-то обратили внимание. Нет, никто не решил проблемы с перебоями подачи электроэнергии или с отсутствием канализационных люков на дорогах, проблемы с водопроводом и вредными отходами производства всех агрегатных состояний. Им просто дали войну.
Война — это «решение» многих проблем как для Украины, так и для России.
Руки безработных заняли автоматами, недовольных режимом обозвали «пособниками террористов / нацистов», криминалитет (казаки, нацисты, фашисты и прочий сброд) послали убивать. Сильно активные граждане «свою гражданскую позицию пиздуйте проявлять на фронт — или заткнитесь». Рекламодатели получили заказы от Министерства обороны и МВД, нудная пресса теперь имеет читателей своих дебильных домыслов, продукты в супермаркете стали расходиться быстрее, а банкиры знают, что будет с валютой в период национальной паники.
Наличие выбора между черным и белым — это, наконец-то, наличие выбора.
Гораздо проще поверить в радикальные перемены, которые наступят без твоего участия, а лишь с твоего одобрения, чем самому добиться субъектности. Трудно и опасно на востоке быть профсоюзным активистом — таких часто вывозили на карьер, где и закапывали особо активных. Украинские власти слишком долго клали хер на трудовой народ этого региона, а тут пришли ребята с охеренными пенсиями и с уверенностью в завтрашнем дне, да еще и из братского народа, и обещают, что без них всё будет еще хуже — и лишь с ними будет заебись. Тебе дают ствол, гонят в шею ненавистных тобой мелких чиновников и ментов и говорят, что в Киеве нацисты. В придачу ко всему, украинская армия начинает бомбить твой город.
Конечно же, местные поддержат сепаратистов!
С Крымом разве сильно по-другому было?
Попытка перевести социально-экономические проблемы в политическое русло удалась. Даже в Киеве ребята, выступившие против подорожания коммуналки и общественного транспорта, получили люлей.
Всё как Бисмарк («Исключительный закон против социалистов», 1878 год) прописал! Или как Гитлер в 1933-м.
В общем, оба раза кончились Версалем и Нюрнбергом, но скольких жизней стоили. В общем, классовый анализ — это то, на что мне открыл глаза в 16 мой брат-пацифист.
Поэтому я понимаю, что это его взвешенный выбор.
«В школе я был в тройке лучших стрелков из мелкокалиберного оружия», — крутится мысль в моей голове. Может, если я подохну на Востоке, то мои друзья перестанут думать, что «всё не так страшно, ведь Ти2 этим занимается». Что будет, если все, кто не готов примириться с несправедливостью капиталистической экономической формации пойдут на войну? Кто здесь останется?