В Крыму, в окрестностях Демерджи, есть небольшой родник. Возле него постоянно образуется очередь из туристов и местных жителей с баклажками, в ожидании целебной водички убивающими время досужими разговорами. Пожилая парочка туристов внезапно проявляет свое возмущение тем, что родник никем еще не приватизирован: «Здесь же можно было бы организовать такой бизнес — народу много, местные жители тут тоже «пасутся». Такая золотая жила — и течет себе бесхозно, никому прибыли не принося, обидно».
Хотя они и осознают, что приватизирован родник был бы не ими лично, их это не пугает. Им самим приватизация данного объекта не пошла бы на пользу, и убежденность в том, что «частное» всегда лучше, обожествление частной собственности, является как бы «идейной» жертвой. Идеология — не лучший помощник в экономике, жесткой, скупой, которой плевать на личные предпочтения и «выстраданные идеалы и ценности».
Это присказка. Дело в том, что в экономике последнее время господствовал монетаризм, экономические рыночные теории Милтона Фридмана и его последователей. И когда в этом году присуждалась Нобелевка, то за экономику ее вообще сначала думали не присуждать никому, так как текущий экономический кризис является не в последнюю очередь результатом следования экономическим теориям предыдущих лауреатов.
Но, в конце концов, Нобелевский Комитет решил присудить ее Элинор Остром и Оливеру Уильямсону.
Сразу же последовали вопросы на манер «who is Мrs. Ostrom?». Почему именно ей, первой женщине-нобелевскому лауреату по экономике, достался этот джек-пот?
Матс Персон, член Нобелевского Комитета, сказал, что они предприняли в данном случае поиск альтернатив: «Какие иные силы, кроме рынка, могут привести к организованному взаимодействию?»
В экономике уже давно длится перетягивание каната. Государственное или частное. Кейнсианство или монетаризм? Нобелевский Комитет не принял ни ту, ни другую сторону, предпочтя экономические теории третьей стороны – институционалистов, работающих в сфере экономики «общего» и коллективной собственности.
Монетаристы полагали, что коллективная собственность истощает ресурсы. На примере общественного пастбища доказывали, что каждый отдельный член общины будет пытаться использовать его для себя по максимуму, и все вместе они истощат пастбище. Следовательно, считалось, коллективная собственность подлежит либо национализации, либо приватизации. Элинор Остром, проведя массу исследований, на примерах кооперативов, сельских коммун, общественных земель опровергла данное утверждение, показывая, что общество вырабатывает свои, достаточно сложные и каждый раз разные механизмы управления ресурсами и санкции для нарушителей.
Институционалистская критика рыночников-монетаристов сосредоточена на доказательстве порочности самих базовых правил, по которым субъекты экономической деятельности вступают в отношения. Подобная система работает «в идеале», при наличии полной и корректной информации, т.е. действует лишь на упрощенной модели, учитывая заданные «лабораторией» параметры, на макроэкономическом же уровне постоянно дает сбои. Что и доказывает современное состояние экономики. Жизнь гораздо сложнее, учесть все достаточно сложно.
Институционалисты пытаются воспринимать экономику не как заданную схему, а как бесконечно сложный, постоянно эволюционирующий процесс принятия решений, притирки мнений, самостоятельного регулирования конфликтов. Поэтому, по теории Остром, спасение мировой экономики не в частном предпринимательстве, а в распространении всеразличных практик коллективных сообществ. Кооперативы, коммуны, общины, кондоминиумы «вынуждены» находить сами методы использования ресурсов, не исчерпывая их в кратчайшие сроки.
Фактически это может означать и: «разбирайтесь сами в своих проблемах, универсальных рецептов не существует, действуйте сами на свой страх и риск, методом проб и ошибок, эмпирическим путем постигая, какие грибы съедобны, а какие нет».
Если «саморегулирующиеся сообщества» институционалистов в чем-то сродни анархистскому видению экономического будущего, то две основные экономические фракции, монетаристы и кейнсианцы — это два противоположных взгляда на теорию «социального порядка» — Адама Смита и Томаса Гоббса. Сторонники Смита полагали, что самостоятельные действия индивидов, работающих в собственных интересах в рамках установленных норм, реализуют спонтанный «порядок», то есть происходит саморегуляция рынка в результате конкуренции. Сторонники Гоббса считали, что, руководствуясь лишь личным интересом, желанием урвать «побольше и побыстрее», индивидуум, вызывая постоянные конфликты, просто истощает ресурсы, и тогда возникает необходимость в ограничивающей централизованной власти.
Альтернатива Остром и других институционалистов – преодоление ложной дихотомии «государственное-частное» на основе третьего – коллективного.
Формы коллективного (кооперативы, общественные организации, неформальные структуры, кондоминиумы, сетевые структуры) вместе воспринимаются одновременно как единое целое, противостоящее иному целому «государственное-частное». (В особенности в условиях сращивания крупного капитала с государством, когда выборы, по словам Березовского, становятся конкурсом, который крупный бизнес организует на должность управляющего). И, вместе с тем, «коллективное» постоянно, вклиниваясь, колеблется между государственным и частным, склоняясь во времена кризиса к кейнсианству, во времена роста — к монетаризму.
В том, что «Нобелевка» досталась Остром, обиженные монетаристы усмотрели апологию колхозов, а обиженные кейнсианцы услышали клич «спасайся, кто может». Но, вероятнее всего, ее теории — лишь попытки понять принципы самоорагнизации общества на «низовом уровне».
Основоположник институционализма, Торстен Веблейн (Остром — его ученица), говорил, что «экономика не равновесная система, а постоянно эволюционирующая».
На примере вылова лангустов в штате Мэн, ирригационных систем в Непале, американских кооперативов Остром приходит к выводу, что люди и без вмешательства государства могут справиться с управлением ресурсами. А это высвобождает огромные средства – происходит экономия на содержании чиновничества и на дорогостоящих механизмах налаживания отношений между государством и обществом.
Ключевой аспект бережного отношения к ресурсам, согласно институционалистам – перспектива их долгосрочного использования.
Критика кейнсианства у институционалистов сводится преимущественно к тому, что «внешние, навязанные правила» экономического поведения не признаются «в душе» как легитимные. Следовательно, всегда можно изыскать способы их нарушения. А поставить полицейских везде, в каждый подъезд — невозможно, тем более, что они все равно будут коррумпированы очень быстро. Наиболее же эффективно управляют ресурсами те, кто непосредственно ими пользуется, самостоятельно задавая «правила игры».
Недавно один из российских экономистов в комментариях по поводу присуждения данной премии, приводил в пример ситуацию со слонами в Намибии. Слонов там практически истребили. Территория заповедников была государственная, а вокруг — частные владения. И все равно никакие рейнджеры и частная охрана не смогли сдержать массы браконьеров, для которых слоновьи бивни — единственный источник существования. Местному населению плевать на слонов, если дети голодные. Целый ряд международных организаций надавили на правительство Намибии, вынудив отдать управление этими территориями местным племенам, которые (вместо государства и частных владельцев) и получают весь доход от туризма. Теперь бывшие браконьеры слоников этих холют и лелеют.
Но там, насколько мне известно, есть и свои минусы – хотя коррумпированное чиновничество и оттерли от кормушки, но и отдаленные племена Намибии от туристических доходов тоже. Да и недопущение местных чиновников возможно, лишь пока ситуацию контролируют международные организации.
Еще один недавний пример связан с вырубкой лесов северо-востока Канады. Лес массово рубили как частники, стараясь извлечь прибыль как можно быстрее, так и государство. Плюс — браконьерские вырубки, а коррупция и там существует. После длительного судебного разбирательства, жители окружающих поселков и городов сумели перевести большую часть окружающей территории под местный коллективный контроль. Лес растет, так как сами жители в этом уже материально заинтересованы. Все дело в том, что «громада пильнує» гораздо усерднее, и если с кумом-чиновником еще договориться можно, то со всей «громадой» гораздо сложнее.
Хотя не все так гладко и в той же Канаде. Пару дней назад по внутренней рассылке племен могавков пошла информация о готовящемся отторжении ряда их коллективных земель (в обход договора 1789-го года), находящихся в пограничье между США и Канадой. Там идет уже наступление государственного на общественное. Мотив — необходимость строительства военных баз и переброски войск, так как «Канада здесь не защищена от внезапного вторжения со стороны США» (просто South Park какой-то).
Общее, частное или государственное?
Кому же все-таки должен принадлежать родник возле Демерджи?