Лиза Бабенко
Война на Донбассе — а точнее сказать, гражданская война в Украине — коснулась уже тысяч людей. Оказывается, она касается не только против их воли призываемых на эту войну солдатов украинской армии, часто лишенных там соответствующей гуманитарной помощи. И даже уже не только тысяч донбасских переселенцев, лишенных как своих домов, так и определенного места жительства в будущем. Война на Донбассе все стремительнее влияет на общий экономический кризис в стране, который уже несколько месяцев дает о себе знать возрастающими ценами. Этот кризис, кроме прочего, сопровождается эскалацией олигархического разделения политической власти, где главными игроками по-прежнему выступают «серые кардиналы» украинской политики — бизнесмены-олигархи Коломойский, Тарута, Ахметов и другие. Война на Донбассе — это тотальное использование националистической риторики в медиа, и показательное падение украинского общества в объятия ультраправых, и упорный отказ как сепаратистов, так и АТОвиков признать требования противоположно стороны… Можно долго перечислять имеющиеся на сегодня результаты и идеологические тупики этой войны, однако на более глубоком уровне речь уже идет о чем-то совершенно другом.
Недавно я узнала историю об одном преподавателе московского вуза (РГГУ), в котором некогда училась. Не хочу называть имени этого человека, которое для многих и так известно, но скажу, что он как мог поддерживал киевский Майдан и осуждал вмешательство Кремля в дела Украины. И вот этим летом, в разгар войны, он не выдержал и в виде независимого журналиста отправился в Донецк. Правда, не успев даже как следует осмотреться, был сразу же схвачен в плен. Причем, насколько мне стало понятно из тех сведений, что он передавал, дело даже не дошло до выяснений о его принадлежности к Майдану или к каким-то оппозиционным СМИ. Без всякого допроса его просто схватили неизвестные люди в военной форме и бросили где-то в регионе Донецка в то, что там называется «ямой». Сейчас его уже отпустили, но до сих пор я не могу выяснить, так как информация остается крайне ограниченной, к кому именно он попал в плен: к донбасским сепаратистам, к проукраинским членам АТО или еще к кому-то? Возможно, он и сам этого не понял из-за постоянного физического насилия и полной растерянности. Однако важно то, что ему удалось после освобождения передать в своих наблюдениях. А наблюдения эти были об изнасилованиях женщин, по всей вероятности местных, которые совершали захватившие его военные практически на его глазах.
И вот, слушая о пытках, в том числе сексуальных, которые совершают над пленными в Донбассе,я поняла, что совершенно не имеет смысла разбираться, в каком именно политическом лагере изнасиловали девушку или покалечили пленного парня — в сепаратистском, российском или украинском (АТО). Не имеет смысла просто потому, что там это хотя бы потенциально могут делать все и над всеми, и само продолжение этой войны делает виноватым в каждом конкретном (из)насиловании любого из воюющих. И даже если мы постфактум получим имена всех военных насильников, пытающих там сейчас своих пленников, это никогда не изменит случившегося с их жертвами, ведь далеко не все из них могут вообще рассказывать о произошедшем в плену. По логике воюющих, что такое изнасиловать какую-то местную женщину на войне, в которой и так каждый день умирают десятки человек? Эта логика существовала, кажется, во все времена, но мы постепенно утратили к ней и к ее цинизму всякую чувствительность.
В начале АТО в Донецкой области о подобной изнанке этой войны были какие-то публикации в украинских СМИ. Жертвы сексуального насилия даже говорили на камеры о произошедшем с ними в плену. В их речи, кстати, можно было услышать о ненависти сепаратистов, а также российских военных (к которым они предположительно попали в плен и которых пытались идентифицировать по говору) к националистам Майдана и к «Правому сектору». Последние известным образом требуют от новоиспеченных ДНР и ЛНР признать на Донбассе так называемую «украинскую национальную идентичность», что, конечно же, неприемлемо для сепаратистов, которые тоже, в свою очередь, являются местными ультраправыми. И вот мы видим, что использование оружия в «личных целях», вроде упомянутых изнасилований, является продолжением этой бессмысленной борьбы за право утверждения своей национальной идентичности над другим, для которого эта идентичность будет всегда оставаться чужой. Однако это право на идентичность, если его можно назвать формальным поводом для украинской войны, должно было быть предоставлено сепаратистам Донбасса с самого начала. Умнейшая сторона постмайдановского конфликта с Востоком вообще должна была не допустить этих националистических разбирательств в рамках одной государственной территории, а искать объединения в области преодоления бедности и коррупции местных властей. Но в украинской большой политике умных не оказалось. Что же касается революции, то даже если она для кого-то и стоит хоть одного изнасилованного или убитого человека, в таком случае она должна быть революцией per se, то есть изменяющей существующий экономический строй и удовлетворяющей таким образом все бедствующие стороны с их различными национальными идентичностями — а не всего лишь междоусобной борьбой за или против мифического Бандеры.
Насколько же теперь опоздала наша критика Майдана «слева», и насколько Украина еще в плену своих постколониальных травм, и насколько этот мнимый патриотизм «поддержим украинскую армию» или «соберем деньги, чтобы купить нашим ребятам бронетранспортер» сейчас вовсю используют проукраинские ультраправые и олигархи… И еще множество таких «насколько». Почему бы, например, Порошенко не продать свой завод и не купить этот бронетранспортер украинской армии? Наверное, потому, что тогда смысла в этой войне стало бы меньше. А так на ослабевшую постмайдановскую Украину, которая привела этого человека к верховной власти, еще и ложится материальная ответственность за гуманитарное и техническое обеспечение насильно посылаемых на войну украинских солдат.
Да, я не хочу поддерживать украинскую армию, которую меня просят поддерживать своими пожертвованиями волонтеры военного движения на каждой станции киевского метрополитена и на каждой центральной улице Киева. И для уже меня совершенно не очевидно, что эта армия вынужденно обороняется от сепаратистов, а не наступает на них или просто не провоцирует дальнейшую обоюдную агрессию. Я не поддерживаю украинскую армию еще и потому, что ее как-бы нарочно не в состоянии поддержать на должном уровне само украинское правительство и близкие ему бизнес-элиты, бессменно удерживающие свои капиталы при любом Майдане и планирующие подписывать контракты на иностранные поставки оружия, за которые должны будем рассчитываться государственным бюджетом и урезанием социальных выплат все мы. К тому же, поддержка армии в стране, где «антивоенная» общественная позиция основывается на силовом принуждении идентифицировать себя с казацкими героями Шевченковского гимна — явно не демократической выбор. И не нужно здесь видеть какой-то комплимент официальной российской пропаганде или оправдание действиям сепаратистов Донбасса — это заведомо глупо, учитывая, что Россия со своей стороны сделала все, чтобы эта война вообще началась.
Для меня поддерживать украинскую армию значит и дальше поддерживать украинскую войну, потерявшую уже всякие смысловые ориентиры и ставшей настоящей пыткой, которую увидел своими глазами далеко не только один упомянутый преподаватель…