Данная статья является предисловием автора к книге «Глобальный экологический кризис: По материалам курса лекций “Охрана природы: Биологические основы, имитационные модели, социальные приложения”»
«Честно говоря, свободное предпринимательство и человеческие потребности едва ли можно совмещать на протяжении длительного времени.
С точки зрения длительной эволюции свободное предпринимательство при использовании природы – близорукая и непростительная роскошь… Если мы не поймём [законы социального развития] и не будем действовать достаточно быстро, то нас опрокинет социальная и экономическая система, созданная, но не управляемая нами».
Джей Форрестер. Мировая динамика
Наш предмет обсуждения – глобальный экологический кризис: его механизмы, динамика развития и возможности выхода, названные «устойчивым развитием». Симптоматика происходящего понятна из аналогии с S-образной моделью роста популяции (Ферхюльста-Пирла). Человек преобразует природный ландшафт, разрушает и трансформирует биомы планеты, чтобы добывать ресурсы для мирового хозяйства. Производственные мощности последнего так же быстро растут, как и глобализованность разделения труда, перевозок и коммуникаций.
Уточнение деталей. Один из примеров, как рост потребления в этих условиях вздувает экологический след (англ. ecological footprint 1; о нём ниже): по мере того, как жители США богатеют, они всё больше потребляют свежие овощи и фрукты круглогодично, а не в сезон. Соответственно, по каждому из наименований увеличивается доля продукции, завозимой извне, и растёт дальность перевозок. Понятно, что «след» при этом возрастает больше, чем богатство или собственно объёмы потребления, т.е. непропорционально 2.
По энергетической мощи человек до сих пор значительно уступает «силам природы» (энергия тропического циклона сравнима с производительностью всех электростанций), однако по интенсивности связывания азота и другим химическим синтезам человек и природа сравнялись. В срывании возвышенностей (и даже настоящих гор), рытье каналов, в других эквивалентах геологической работы рек и иных природных агентов человек сравнялся с последними или превзошёл их (см. табл. 2 и рис. 1).
Таблица 2
Масштабы антропогенного преобразования ландшафта
Источник: Королёв В. А., 1996. Современные проблемы экологической геологии// Соросовский образовательный журнал. №4.
Риc. 1. Объёмы некоторых потоков минеральных веществ на Земле в млрд т за один год (по Бондареву Л. Г.).
Источник: Королёв В. А., 1996. Современные проблемы экологической геологии// Соросовский образовательный журнал. №4.
Ещё больше человек превзошёл «природу» в добыче ресурсов, сопряжённой с преобразованием ландшафта. Никакой биологический вид тут и близко не сравнится с нами в интенсивности. Но, как и для других видов, наш важнейший ресурс – биомасса, не нефть и металл, а «урожаи» зерна, мяса, рыбы, дичи, древесины и пр. Их «снимают» с природных ландшафтов (охота, рыболовство и другие подобные промыслы) или с изменённых «вкраплением» агроэкосистем (пашня, пастбища, тепличные и животноводческие комплексы с «их» поселениями и инфраструктурой).
На первый взгляд кажется, что естественно-возобновимые ресурсы несложно эксплуатировать устойчиво, т.е. долговременно снимать «урожай», не подрывая популяций соответствующих видов и не разрушая вмещающий ландшафт, будь то лес, поле, пастбище или океаническое дно 3.
Но нет, раз за разом не получается. Так, перепромысел разных видов рыб в водах Евросоюза в 1987-2010 гг. в среднем составляет тот же процент (треть 4), что и перепромысел соболя в Русском государстве в семнадцатом (!) веке.
«Особенно бедственными для соболя были 40-е годы XVII в., когда за целое десятилетие было добыто около 1600 тыс. соболей, что составило 80% от возможной средней добычи (численность соболя уже тогда уменьшалась) 5.
П. Н. Павлов приходит к выводу, что при хорошем правительственном регулировании и учёте запасов соболя в Сибири за 70 лет интенсивного промысла (с 1620-х по 1680-е гг.) можно было, не уменьшая численности, получить 13 млн. собольих шкурок. На практике же, при почти полном отсутствии охраны пушных богатств, страна получила всего 8 млн. шкурок (немногим более 60% возможного количества), причём поголовье соболя в Сибири резко сократилось.
«В XVII–первой половине XIX вв. Сибирь была главным поставщиком пушнины для России. Любопытно проследить, как под влиянием перепромысла наиболее ценных видов зверя изменилась роль различных зверей в общей сумме промысла (табл. 3)
Таблица 3
Удельный вес отдельных видов зверей (в %) от общей суммы стоимости сибирской пушнины
Источник: Данные, относящиеся к XVII в., подсчитаны по кн.: Павлов П. Н., 1972. Пушной промысел в Сибири. – Красноярск. – С. 303, к середине XIX в. – по кн.: Гагейнмейстер Ю. А., Статистическое обозрение Сибири. Ч. 2. – СПб.: 1854. – С. 257.
Таким образом, на протяжении двух столетий непрерывно падал промысел наиболее ценного пушного зверя – соболя. В конце XVII века уменьшилась добыча соболей, но заметно выросла добыча лисиц, горностаев и речных бобров. Но, видимо, и здесь наблюдался перепромысел: к середине XIX века их удельный вес в общей стоимости пушнины стал падать. Тогда основное место в добыче пушнины заняла белка, оказавшаяся жизнеспособной несмотря на увеличившийся промысел. Действительно, в отличие от соболя она живёт не только в глухих таёжных лесах, но и в более разреженных лесных массивах. Кроме того, с уменьшением численности её опаснейшего врага – соболя – условия жизни белки заметно улучшились.
В середине XIX века в Сибири заметное значение приобрёл промысел животных, не обладающих ценным мехом – медведей, волков, зайцев. Общая же стоимость пушнины, добываемой в Сибири в XVII – середине XIX века (с учётом изменения курса ценности рубля), по расчетам П. Н. Павлова, не уменьшалась: «Несмотря на резкое уменьшение численности соболя, стоимость ежегодной добычи пушного зверя Сибири за эти века сохранялась приблизительно на одном и том же уровне 6».
Иными словами, истощительный промысел распространён даже в наше время, в развитых странах, где прикладная наука достаточно развита, чтобы точно вычислить допустимые уровни вылова опромышляемых популяций или определить предельный процент нарушений в структуре ландшафта, после превышения которого он разрушается. При всех достижениях охраны природы в XX веке, природопользование в XXI уничтожает соколов (кречета Falco rusticolus и балобана F.cherrug 7) в той же геометрической прогрессии, в которой уничтожало сильфий 8 или ряд видов рыб в античности 9. См. нынешние примеры коллапсов промыслов разных видов биоресурсов (рис. 2, 15).
Рис. 2. а) Перуанский анчоус. Стрелки – годы Эль-Ниньо, когда ослабевает апвеллинг, рыбопродуктивность снижается, морские птицы откочевывают или гибнут в массе.
Примечание. «Катастрофа, произошедшая с этим промыслом, некогда крупнейшим в мире, была огромна по своим масштабам. Перу лишилось сразу двух своих основных экспортных товаров: товарной рыбы и гуано, так как откладывавшие его птицы питались исключительно анчоусом. Когда промысел достиг своего максимума в 1970 г., экспорт двух этих товаров приносил Перу ежегодно 340 млн. долларов, что составляло 1/3 всех доходов от экспорта. Утеря двух источников твердой валюты способствовала быстрому росту внешней задолженности страны: в 80-е годы до 40% всех доходов от национального экспорта уходило только на обслуживание гигантского долга. А мир лишился белковой добавки, некогда широко использовавшейся в рационе свиней и домашней птицы» (Brown Lester et al., 1985. State of the World. 1985. New York, W.W.Norton & Co., цит. по Д. Медоуз, Д. Медоуз и Т. Фиддаман, 1993. «Всемирное рыболовство»).
Рис. 2. б) Мойва в Баренцевом море.
Обозначения. «Слева – запас (линия) и вылов (столбики) мойвы в Баренцевом море в 1965–2009 гг. (по данным с сайта Системы мониторинга рыбопромысловых ресурсов Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН – ФАО). Справа – динамика численности тонкоклювых (1) и толстоклювых (2) кайр на базарах острова Харлов. Рис. из: Краснов и др., 1995».
Рис. 2. в) Киты в Южном океане.
Рис. 2. г) Пикша в Северном море.
Рис. 2. д) Тихоокеанская сардина.
Обозначения. По оси абсцисс везде отложены годы.
Источники: а), в), г) Дрейк Ч., Имбри Дж., Кнаус Дж., Турекиан К., Океан: сам по себе и для нас. – М.: «Прогресс». – С. 228-230. 1982.; б) Мокиевский В. Чем грозит для морских экосистем увеличение промысла мелкой рыбы?; д) Медоуз Д., Фиддаман Т., Шеннон Д. Всемирное рыболовство. Рига, 1993.
То же относится к сокращению природных биомов: от мангров до коралловых рифов, от влажных тропических лесов до степей, широколиственных и бореальных лесов с тундрой посевернее. Действует логика «для дикой природы места нет». Так, в большинстве мест промысла доля изъятия рыбных запасов раз за разом превышает предел, позволяющий устойчиво существовать рыбоядным птицам (около трети).
Другой пример: первичная продукция в экосистемах (масса новообразованного органического вещества за определённый период, обычно год) подобна ВВП в экономике. Её делят на валовую и чистую: первую составляет всё органическое вещество, «добавленное» работой растительности, вторую – оно же минус расходы на дыхание 10. Поэтому важно, какую часть экосистемной продукции люди отчуждают себе, а какую оставляют природе. Хватает ли «остатка» для поддержания биосферных круговоротов и других аспектов функционирования живого покрова планеты? Оценки 2004 года показывают изъятие в среднем 20,32% первичной продукции (с разбросом значений в диапазоне от 14,10% до 26,07% 11).
Далее их уточнили. «Еще пять лет назад считалось (см. Habert et al., 2007), что в 2000-е годы человечество изымало с суши за год 15,5 Пг углерода (или 23,8% всей чистой первичной продукции суши). Однако в работе этого года, выполненной при участии [Стивена В.] Раннинга, указывалось уже на то, что человечество изымает для своих нужд 38% чистой первичной продукции. Считается, что оставшиеся 62% (а это около 38 Пг углерода в год) достанутся следующим поколениям. Но на самом деле 53% всей чистой первичной продукции не могут быть использованы, поскольку представлены продукцией подземных органов (прирост корней), а также продукцией растительности на территории национальных парков и труднодоступных территорий. Поэтому на самом деле в распоряжении человека остается всего 5 Пг углерода в год, или примерно 10% всей чистой первичной продукции суши.
Под сельское хозяйство сейчас занято 34% территории суши, а увеличение этой доли может быть только очень незначительным, в основном в Африке и Южной Америке. В ряде случаев, прежде всего в областях, занятых влажными тропическими лесами, первичная продукция на возделываемых землях значительно меньше той, что была свойственна природным экосистемам, существовавшим на этом месте раньше, но представлена она компонентами, имеющими для человека в данный период времени большую ценность. Однако в случае засушливых земель орошение и применение удобрений позволяют увеличить чистую первичную продукцию в несколько раз по сравнению с исходной.
Более точный прогноз требует введения целого ряда предположений, однако вопрос о том, будет ли достигнут допустимый предел в использовании чистой первичной продукции, уже не стоит. Вопрос заключается в том, когда он будет достигнут. Наиболее часто даваемые прогнозы – это несколько десятилетий» 12.
Зададимся вопросом, а каков вообще верхний предел изъятия без нарушений функционирования экосистем? Вопрос совершенно не праздный: рыночная экономика обладает достаточными стимулами, побуждающими природопользователей «изъять всё» (или «загрязнить всё»), погубив дикую природу и оставив нас на бобах. См. рис. 2 и другие примеры; скажем, когда в 1994 году в приграничные районы Карелии пустили финские передвижные пункты, принимавшие грибы-ягоды и иные «дары леса», то последние были собраны полностью, ничего не осталось ни зверю, ни тетеревиным птицам. Эта опасность реальна даже при самом жёстком экологическом законодательстве, см. лекцию 1.8.
При всей неточности оценок здесь ясен порядок цифр: если бы мы смогли сократить размещение отходов в экосистемах, человек мог бы изъять 25–30% первичной продукции без потери устойчивости эксплуатируемого ландшафта. Но поскольку он ведёт себя «как медведь в овсах» (не столько ест, сколько портит), то изымает лишь 3-7-10% 13. То есть значимо меньше действительного изъятия.
Обобщив все соответствующие данные, Йохан Рокстрём с соавторами выделили 9 «планетарных границ» 14 – переменных, задающих пригодность Земли для обитания человека (рис. 3):
«1) изменение параметров климата (содержания в воздухе СО2 и потока энергии, который нагретая солнцем Земля переизлучает в космос);
2) скорость потери биоразнообразия 15 (число вымерших видов в расчете на миллион видов за год);
3) изменения в глобальных круговоротах азота (количество азота, изымаемого человеком из атмосферы для своих нужд) и фосфора (количество фосфора, выносимого реками в океан и таким образом утерянного для дальнейшего использования человеком);
4) скорость разрушения озонового слоя стратосферы;
5) скорость закисления океана;
6) расходование человеком запасов пресной воды на суше;
7) изменения в использовании земли (процент земной поверхности, превращенный в поля);
8) рост содержания аэрозолей в атмосфере (особенно в некоторых районах);
9) рост химического загрязнения окружающей среды (органические поллютанты, пластик, тяжелые металлы, радиоактивные материалы и т. п.).
По некоторым направлениям «границы» (рис. 3) нарушены уже сегодня; по оставшимся ситуация движется к нарушению с ускорением. Главная беда экологического кризиса «для обычного человека» – он глобально меняет среду обитания так, что Земля может стать непригодной для Homo sapiens, если не в отношении биологического воспроизводства его популяций, то в отношении современных форм расселения (города) и промышленного производства, обеспечивающих приемлемое качество жизни и/или надежду на его рост.
Наконец, антропогенная фрагментация природных биомов городами, агроландшафтами, транспортными инфраструктурами настолько повсюдна и так велика, что подрывает естественное воспроизводство их биоразнообразия и ценотической структуры. Особенно если учесть, что влияние фрагментации извне складывается с инсуляризацией изнутри – развитием дорожно-тропиночной сети, «пятен» пожарищ, вырубок, рекреационных вытаптываний, «следов» выпадения загрязнений из воздуха и других «воздействий на расстоянии» из антропогенных ландшафтов, разделивших природные.
Рис. 3. Планетарные границы и приближенность мирового развития к ним сегодня.
Обозначения. Отдельные сектора диаграммы – переменные, определяющие планетарные границы (planetary boundaries) возможного существования человека на Земле (подробности см. в тексте). Самый заполненный сектор слева – «Потеря биоразнообразия» (Biodiversity loss). Далее по часовой стрелке: «Содержание аэрозолей в атмосфере», «Химическое загрязнение», «Изменение климата», «Подкисление океана», «Разрушение озонового слоя стратосферы», «Цикл азота» и «Цикл фосфора», «Расходование запасов пресной воды», «Изменения в использовании земли». Кружком в центре показана область значений всех переменных, гарантирующая успешное выживание человека. Разный уровень заполненности секторов – текущие значения каждой переменной (для некоторых его еще нельзя установить). Граничные значения трех переменных (скорость утраты биоразнообразия, изменение климата и воздействие человека на цикл азота) уже превышены.
Источник: Rockström, et al., 2009, цит. по Алексей Гиляров, op.cit.
Конкретные механизмы подрыва обсудим позже, здесь важен вывод: обладая необходимыми знаниями для устойчивого природопользования (и управляющими возможностями для сдерживания эксплуатации в рамках устойчивости) человечество не может реализовать их на практике. И то сегодня как бы не в большей степени, чем в прошлом, когда необходимые знания отсутствовали.
Книга рассказывает об этой «выученной беспомощности»: каковы её природные и социально-политические детерминанты, как первые можно «убрать», а вторые преодолеть? Скажем, почему раз за разом рыбы вылавливают больше не только того уровня, который позволил бы не голодать морским птицам, но и уровня оптимально допустимого улова (ОДУ), обеспечивающего неподрыв рыбной популяции? (То же относится к вырубке леса, загрязнению воды, почвы и воздуха, фрагментации природных ландшафтов растущими городами с ветвящимися дорогами… ко всем видам воздействий). Почему такое происходит в Европе, в странах с прекрасно развитой прикладной наукой 16, позволяющей рассчитать если не первое, то второе?
Ближайшая причина происходящего состоит в следующем. Хозяйственные проекты вроде организации рыболовства в районе Х до сих пор продумываются с точки зрения их внутренней эффективности, но не внешней валидности. Здесь берётся в расчёт только уловистость и экономическая рентабельность промысла, но не устойчивость экосистем или видовых популяций, которые он подрывает чрезмерным изъятием общих ресурсов.
Отсюда решение: проекты хозяйственного использования территорий нужно «вписывать» в граничные условия сохранения природы вокруг «зоны влияния проекта». Здесь выбирается такой способ организации хозяйственной деятельности, ищутся такие технологии и пр., которые не только не нарушают естественные экосистемы, но и (при данном спектре воздействий) оставляют им долю ресурса, достаточную для устойчивого воспроизводства их видового и ценотического разнообразия.
Для рыболовства речь идёт о пищевых ресурсах – устойчивость популяций морских птиц требует оставления не менее трети рыбных запасов 17. Для дорожной сети, фрагментирующей природные ландшафты, это ресурс безопасности 18. Дикие виды (птицы, амфибии, млекопитающие, насекомые) массово гибнут при пересечении автодорог. При определённом уровне развития дорожной сети этого достаточно для полного уничтожения ряда видов на данной территории (особенно уязвимы амфибии и средние или крупные млекопитающие 19). Часто одних лишь последствий фрагментации в виде островного эффекта достаточно для полного исчезновения вида 20.
Так, в 1970-х гг. выяснилось, что у самого крупного вида териофауны Голландии – барсука – ежегодный приплод практически полностью гибнет на дорогах, пытаясь их пересечь при расселении молодняка. Этот и аналогичные факты стимулировали зоологов развитых стран к сотрудничеству с дорожными инженерами, в рамках которого созданы разные виды проходов для животных над и под автотрассами, существенно снизившие гибель. Это удорожает проект только на 7-8%; предотвращённый экологический ущерб примерно на порядок больше 21.
Одновременно дорожники проникались идеей, что дороги следует строить так, чтобы минимизировать риск гибели диких животных 22 как минимум в той же степени, что и пешеходов, а зверопроходы планировать вместе с пешеходными переходами. Для развития этих идей и особенно их включения в вузовские программы по подготовке дорожных строителей, инженеров и проектировщиков, была создана организация IENE (InfraEcoNetworkEurope).
Сейчас общепринято, что в дорожном строительстве безопасность диких животных и минимизация воздействия на природные территории окрест обеспечиваются наравне с безопасностью людей, едущих на машине или переходящих дорогу 23. Первое планируется наравне со вторым и обеспечивается из общих средств проекта, а не откладывается на потом, когда будет документирован экологический ущерб.
Те же самые требования актуальны для экологически устойчивого развития человечества в целом:
1) «вписанность» хозяйственных проектов в природу вокруг используемых территорий,
2) неподрыв устойчивости естественных экосистем вокруг и внутри «зоны влияния проекта» (с сохранением видового и ценотического разнообразия, несмотря на воздействия проекта, когда он заработает),
3) достижение целей (1) и (2) должно обеспечиваться (выбором технологий, режима природопользования, способов компенсации воздействий и пр.) в самом проекте, сопрягаться с производством, осуществляемым в его рамках, и реализовываться его внутренними ресурсами (финансы, техника, рабсила, НИОКР), а не откладываться на потом.
Как известно, разрушение природных ландшафтов развивается автокаталитически 24, как только антропогенная нагрузка превысит предел, специфический для каждого из них (табл. 7, лекция 1.9). Сходным образом падает численность видовых популяций, которые человек избыточно эксплуатирует или чьи местообитания разрушает. Поэтому для экологически устойчивого развития все или большая часть хозяйственных проектов человечества должны стабилизироваться, как описано выше, при одновременной работе по «вписыванию» их в природу вокруг или, что то же самое, по нейтрализации их экологических рисков.
Достаточно проигнорировать эти требования даже в небольшой части из таких проектов (в попытках сэкономить и поднять прибыльность предприятия) 25, как запускаются цепные процессы деградации экосистем с лавинообразным нарастанием ущерба. Чем позже начата эта работа, тем трудней справиться с негативными последствиями и тем больше необратимые потери в виде вымирания видов и сокращения ареалов природных сообществ ниже минимальной площади выявления. Дальше увидим, что оптимальное решение проблемы устойчивости так, как описано выше, реализуемо лишь при плановой экономике с общественной собственностью на средства производства 26, но недостижимо при частной собственности и свободе предпринимательства (обычно называемых «рынком»).
Развитие экологического кризиса в последние 100-150 лет точно следует чёрному юмору кардиологов: «Ишемическая болезнь сердца делится на три стадии. На первой лечить нечего, на второй – нечем, на третьей – некого». Сейчас мы на переходе первой стадии во вторую, и этого перехода нельзя допустить.
Биологу важнее всего те симптомы антропогенного кризиса, которые показывают его «неестественность» 27 и отличия (в худшую сторону) от кризисов палеонтологического прошлого, обусловленных преимущественно эндогенными факторами и в этом смысле «естественных» 28:
1. Экстремально высокий темп разрушения природных сообществ и вымирания видов, намного (2-3 порядка, иногда больше) превышающий таковые в прошлом.
2. Деструктивные процессы не сопровождаются компенсаторным взрывом видообразования среди групп, богатых ценофобными видами, не входящими в нынешнюю сукцессионную систему (что всегда происходит в кризисах прошлого). Хуже того, антропогенное вымирание видов, последние 150-200 лет происходившее с ускорением, никак не влияло на диверсификацию других, сохранившихся видов: ни родственных в тех же таксонах, ни экологически близких в той же гильдии 29.
3. Вопреки предсказаниям теории биоценотической регуляции эволюции, разрушение природных биомов не ведёт к складыванию «вместо них» новых сообществ из ценофобных видов, выигравших от происходящего и начавших специализацию 30. Такого не наблюдается ни в одном из «рукотворных ландшафтов», созданных и поддерживаемых человеком (прежде всего в городах). У осваивающих их «диких» видов идут изменения микроэволюционного характера, и значительные; биота исходных местообитаний также меняется под влиянием промысла и других антропогенных воздействий 31. Однако эти сдвиги у видов – возможных биоценотических партнёров разнонаправлены, независимы, и не сопрягаются со временем.
4. Более того, при формировании городских популяций ценофильные виды в известном смысле деспециализируются. У близких видов синиц, дроздов, мышевидных грызунов и т.д. в урболандшафтах степень перекрывания ниш возрастает прямо пропорционально степени урбанизации территории; в природных сообществах она минимальна 32.
Этот и другие критерии 33 показывают, что «дикие» виды фауны и флоры, успешно освоившие города и другие искусственные ландшафты, создавшие там самостоятельные популяции 34, не сложились в сообщества. Городские фаунистические (флористические) комплексы так и остались группировками. В первых судьба вида определяется динамикой значимых для него факторов среды (включая социальную – изменения плотности, численности группировок, их демографической структуры и пр.), во вторых – биоценотическими связями с хищниками, конкурентами и паразитами.
5. Подрыв исторически сложившихся сукцессионных систем ценофобными видами, поселяющимися в «пятнах» нарушений, идёт вполне в соответствии с реконструкциями для кризисов прошлого. Худшее здесь – чужеродные виды, в силу биологической специфики склонные к дальним перемещениям и успешным инвазиям. Глобальная интенсификация перевозок в современной экономике ускоряет процесс «перемешивания природы», резко увеличивая если не частоту, то дальность заносов инвазионных видов. Эта опасность растёт постоянно и одновременно во всех биомах планеты, как бы ни были далеки они от «очагов цивилизации». См. лекцию 1.5.
То есть, благодаря синергизму антропогенной нагрузки, рождающей «пятна нарушений», с разрушением коренных сообществ чужеродными видами «пятна» быстро растут, а коренные сообщества сжимаются как шагреневая кожа и дробятся на «острова», делящиеся и уменьшающиеся в размерах. Когда в ареале биома плотность «пятен» превысит некий предел, включаются «контуры разрушения» – положительные обратные связи, способствующие ещё большему разрушению экосистемной структуры, сокращению биоразнообразия и иным деградативным процессам. Нарушенные участки растут и множатся, сливаясь друг с другом, как прорехи на гнилой ткани, даже если антропогенный пресс постоянен.
Чем «пятна» крупней и/или ближе друг к другу расположены, тем легче проникновение инвазивных видов (или местных ценофобов) в экосистему и выше вероятность подрыва её воспроизводства их биоценотической активностью. Это вызывает дальнейшее «расползание» пятен нарушений, круг замыкается.
Главным фактором устойчивости природных биомов (или наоборот, «хрупкости» к экзогенным нарушениям) выступает эрозионная способность почвы, над которой типичная растительность «прорежена» или изменена конкретным антропогенным воздействием 35. Плохо то, что для большинства природных сообществ этот предел превзойден.
Что ещё добавляет неустойчивости? На всех континентах площадь, занятая разными типами особо охраняемых природных территорий (ООПТ), составляет <10% общей площади – предела достаточности для охраны репрезентативной выборки видового разнообразия данной местности. Это оценка по минимуму, максимум существенно выше. Для репрезентативной выборки ценотического разнообразия (т. е. всей экологической пирамиды коренных сообществ данной территории 36) суммарная площадь ООПТ и других природных ландшафтов, хотя и эксплуатируемых 37, но не превращённых в искусственные, должна быть не менее 25-30% от общей.
6. Ключевой симптом экологического кризиса – ускоренный рост потребительского давления на биосферу Земли. С 1980-х гг. оно вышло за пределы, совместимые с устойчивостью биосферы. Важно, что с большим благосостоянием «поезд потребления» не только не «тормозит», но даже «набирает скорость».
Насколько поднялась экономическая мощь человечества за ХХ век, хорошо видно на примере чипсов. Сегодня это бросовая еда для бедных, но 100 лет назад – деликатес, доступный только богатым. Бедные и даже «средний класс» не могли позволить себе тратить так много масла для обжаривания и ели картошку варёной или печёной 38.
Так ныне деньги богатых «поддерживают» производство фуагра из уток или гусей, где тратится в 3-4 раза больше зерна на единицу массы продукта, чем при обычном откорме на мясо. Но бесплатных завтраков не бывает; за большее производство пищи и других потребительских стоимостей капиталистическим способом мир платит социальную и экологическую цену – в виде разрушения дикой природы и большей эксплуатации работников. Сегодня уже неподъёмны ни одна, ни другая.
Именно потребительское давление «накладывает» на биомы планеты сеть антропогенных нарушений. Каждое действие по добыче ресурсов, необходимых человечеству, создаёт пятно нарушений в соответствующей точке пространства. Невозможно добыть дичь, пушнину, рыбу (тем более – собрать урожай с/х культур, добыть руду) не разрушая ландшафт, воспроизводящий эти ресурсы.
При всех видах природопользования, в древности или в наше время, сопутствующий ущерб ландшафтам и воздействие на нецелевые виды значительно превышают воздействие на целевые. Так, рыбный промысел сопровождается массовым разрушением донных сообществ при прохождении драг (во многих морях уже по нескольку раз пробороздивших каждый кусочек дна), гибелью тюленей, рыбоядных птиц и морских черепах в сетях. Ещё больше этот ущерб при добыче минерального сырья или углеводородного топлива, при размещении отходов в экосистемах.
Рост потребления в мировой экономике организован так, что всё большие объёмы использования ресурсов не сопровождаются пропорциональным ростом их антропогенной регенерации из вторсырья. Доля последнего в этом процессе сперва растёт, а потом снижается (см. лекцию 2). Поэтому объёмы отходов, образуемых в соответствующих производствах на 1 кг конечной продукции, в целом не уменьшаются, а растут.
Очевидно, что всякий произведённый товар есть отложенный отход. Поскольку мировое хозяйство отличается от «экономии природы» именно отсутствием аналогов специализированных редуцентов (и пока невозможно существовать без свалок, мусоросжигательных заводов, полигонов ТБО и т.д.), большую часть загрязнений, созданных мир-экономикой, перерабатывает не человек, а природа – обезвреживая отходы и превращая снова в ресурсы 39.
Соответственно, чтобы ресурсопользование (на выходе которого – потребление людей) было устойчивым, природно-ресурсный цикл должен быть замкнут, а отходы своевременно восстанавливаться, не накапливаясь в сообществах, разрушая последние. Для этого экономика, «ведущая» природопользование, должна соблюдать некую оптимальную пропорцию между усилиями по добыче ресурсов (с последующей транспортировкой и переработкой в товары) и по антропогенной регенерации отходов со всех стадий производственной цепочки.
В книге рассказывается 40, при каких условиях это возможно, при каких нет, и как этому мешает нынешний общественно-политический строй – капитализм 41. Данные имитационного моделирования, сопоставленного с реальными трендами мировой динамики, показывают, что при нём экологическая устойчивость невозможна ни в глобальном, ни тем более в региональном/национальном масштабах. Обсуждается, как альтернативный ему общественный строй – социализм – даёт шанс на выход из экологического кризиса с переходом к экологической устойчивости, какие преимущества планового развития он задействует для этой цели.
