С 2009 года действует левый интернет-ресурс «Спильне» и издается одноименный журнал. Это первый подобного рода украинский интеллектуальный проект, известный не только украинским, но и зарубежным читателям. Коллектив журнала обращается к широкому кругу тем: политэкономия кризиса, приватизация общественного городского пространства, коммерциализация образования, антикапиталистические движения в Украине и мире, современное искусство, история социальной борьбы и др. О задачах «Спильне» и особенностях украинской ситуации с редактором журнала Владимиром Ищенко специально для Рабкор.ру беседовал Дмитрий Райдер.
Начнем с традиционного вопроса: расскажите об истории «Спильне». Какие цели и задачи призваны решать сайт и журнал?
Журнал и сайт возникли из интернет-сети «Ліва думка» («Левая мысль») – рассылки для творческих и незашоренных людей, заинтересованных в развитии левой теории вообще и анализа украинской действительности с левой перспективы в частности. Сайт был запущен в 2009 году, приблизительно в то же время начал готовиться выпуск печатного журнала, который вышел в апреле 2010 года и был посвящен криминализации социальных проблем. Лично для меня это далеко не первый опыт работы над левыми интернет-ресурсами, а скорее продолжение работы над уже почившими в бозе довольно известными (как оказалось, даже в России) contr.info и livasprava.in.ua, но уже на новом уровне качества и коллективной работы. Идея же левого интеллектуального издания среди активистов Киева витала тоже довольно давно, однако, отсутствовала среда, необходимая для его создания – не было как достаточного количества читателей, так и авторов или переводчиков. Эта среда возникла только 2-3 года назад – преимущественно в Киево-Могилянской академии.
Цели и задачи журнала и сайта с моей точки зрения довольно близки, хотя они и решаются в разных форматах, более приемлемых для интернета или для оффлайнового чтения. Это левая критическая рефлексия о социальных проблемах в Украине и мире, экономических и политических процессах, общественных движениях, их стратегии и проблемах, ознакомление украинской аудитории с левым анализом глобальных процессов, призванное преодолеть глубокий провинциализм в мейнстримном анализе наших экспертов и СМИ, когда проблемы чаще всего списываются на нашу «исключительность», «постсоветский менталитет», «переходной период» и т.п., при этом не принимается во внимание общность процессов, связанных с функционированием глобальной капиталистической системы. Также это ознакомление украинской аудитории с общественными движениями и левой теорией в Первом и Третьем мире, способствование обмену опытом.
Каждый выпуск журнала концентрируется на определенной социальной проблеме. Первый был посвящен криминализации социальных проблем неолиберальным государством и включал, в том числе, статью Виталия Атанасова о криминализации общественного и профсоюзного активизма в России. Второй выпуск – городские проблемы и городские протесты. Третий, только что вышедший из печати, – политика образования, социальные проблемы образовательной сферы и студенческие протесты. Следующий выпуск, запланированный на осень, – это классовая эксплуатация и классовая борьба. Затем выйдет выпуск о политэкономии расизма. Печатная версия журнала посвящена анализу замалчиваемых социальных проблем или освещению их с нестандартной перспективы, позволяющей более глубоко понять их причины и найти возможности для альтернативы.
С кем из украинских и постсоветских левых вы сотрудничаете, кто вам близок?
Мы себя рассматриваем как часть широкого движения по изменению украинского общества и точно не считаем интеллектуальную деятельность самодостаточной, не замыкаемся в интеллектуальной среде. Многие участники редакции были или являются активистами антизастроечного, студенческого, рабочего, феминистского движений. В политическом плане мы симпатизируем всем действительно антикапиталистическим движениям. С другой стороны, один из наших принципов, оговоренных еще с самого начала существования проекта звучит так: неаффилированность ни к одной из политических партий или же небольших политических организаций. Сайт с названием «Спильне» не может быть ничьим партийным или «криптопартийным» изданием. Нарушение этого принципа, кстати, было, с моей точки зрения, главной причиной развала коллективов предыдущих «общелевых» ресурсов. Для критической рефлексии все-таки необходима какая-то относительная автономия интеллектуального издания, автономия от сектантских склок. Кроме того, мы исходим из принципа плюрализма в теоретических и политических подходах в рамках общей прогрессивной антикапиталистической позиции. Фашистов, неолибералов и сталинистов среди нас нет и не будет, равно и как тех, кто верит в некую «единственно верную» доктрину и не готов к диалогу, творческому и критическому переосмыслению этой доктрины в соответствии с условиями, в которых мы живем сейчас, и требованиями актуальной практики. Сотрудничаем, прежде всего, с интеллектуальными и просветительскими проектами, с Центром исследования общества – независимым некоммерческим центром исследования социальных проблем и коллективных протестов, Центром визуальной культуры КМА – свободной площадкой критической мысли, поддерживающей многие низовые активистские инициативы, с независимым студенческим профсоюзом «Прямое действие», в России – с журналом «Скепсис», а в Беларуси – с кружком «Капитал тут».
Вы также сотрудничаете с польским журналом Кrytyka Polityczna. Расскажите немного об этом сотрудничестве. И с кем еще поддерживаете контакты из европейских товарищей?
У «Критики Политычной» есть уже своя украинская версия «Політична критика», вышел первый выпуск, посвященный наркополитике и политике как наркотикам, включающий переводы польских статей и оригинальные статьи украинских авторов. Некоторые наши авторы пишут одновременно для «Политической критики» и для «Спильне». Из европейских товарищей есть контакты с югославским левым журналом Novi Plamen (несколько статей его главного редактора Дана Якоповича были опубликованы на сайте и в журнале), есть контакты с румынским левым журналом Critic Atac, с еще одним польским журналом ResPublica Nowa, с новым британским коммунистическим журналом The Future Present.
В последнее время в Украине усилилась студенческая протестная активность, направленная, прежде всего, против так называемых реформ Табачника. В чем суть этих реформ, имеют ли они только украинскую специфику или же они являются частью общемирового неолиберального тренда?
Я бы не называл это именно «реформами Табачника», поскольку это ставит независимую студенческую мобилизацию против коммерциализации и бюрократизации высшего образования в контекст так называемой «антитабачной кампании» с ведущим участием партии «Свобода» и других ультраправых сил. Крайне правые критиковали Табачника за «украинофобию», при том, что высказывания многих националистических и даже либеральных интеллектуалов в отношении жителей восточноукраинских областей, поддерживавших «неправильного» кандидата в президенты, говорящих на «неправильном» языке и возлагающих цветы к «неправильным» памятникам в «неправильные» праздники, были ничуть не лучше высказываний Табачника по поводу жителей западноукраинских областей. Как часто повторяет студпрофсоюз «Прямое действие», дело совсем не в Табачнике. В Украине мы наблюдаем во многом те же процессы и тенденции, которые провоцируют бунты британских студентов, манифестации французских студентов, захваты университетов немецкими и австрийскими студентами. Украина давно включена в Болонский процесс, который у нас, к тому же, до крайности бюрократизируется. С другой стороны, последствием глобального экономического кризиса является дальнейшее сокращение государственных расходов и коммерциализация образования. В наших условиях эти глобальные тенденции преломляются в бюрократизированной постсоветской образовательной системе с чрезвычайной нагрузкой на преподавателей, превышающей европейские средние нормы в несколько раз, с «демографической ямой» (резким снижением рождаемости в 90-е, аппелируя к которой министерство образования собиралось сократить госзаказ на следующий год более чем на 40%, что удалось предотвратить только благодаря студенческим протестам). Кроме того, в отличие от Европы, у нас практически отсутствует автономия университетов, более того, по новым законопроектам о высшем образовании, вузы могут оказаться под еще большим контролем министерства.
У меня сложилось впечатление, что Киево-Могилянская Академия – это один из очагов распространения левых идей в Киеве и украинской академической среде. Так ли это? Испытывают ли активисты и преподаватели давление со стороны руководства академии?
Да, это именно так. В России, да и среди левых активистов в Украине, до сих пор можно услышать миф о Могилянке как рассаднике пещерного национализма. На самом деле, это было преувеличением даже раньше, а сейчас и подавно. НаУКМА действительно создавалась как «колыбель национальной элиты» и в ней действительно официально запрещались и запрещаются публичные мероприятия на русском языке. Но при этом КМА была экспериментальным университетом, предоставляющим гораздо большую свободу студентам и преподавателям, чем все остальные украинские вузы. В том числе в составлении и выборе курсов, в применении нестандартных методик преподавания, с упором на обязательное знание английского языка и возможностью включать в образовательный процесс дискуссии в глобальной научной среде. Кроме того, поступление в КМА осуществлялось по специальным тестам по семи-восьми предметам одновременно, проводившимся раньше вступительных экзаменов в другие вузы и позволявшим «собирать сливки» с потока абитуриентов, при этом предоставляя действительную возможность поступить в столичный университет не за взятку. Со временем это дало о себе знать. Выпускники КМА, нередко после окончания «альма матер» ехавшие на разнообразные краткосрочные программы или продолжавшие учебу в западных университетах, возвращались назад, поступая в аспирантуру и становясь преподавателями в родной Могилянке. Но западная академическая среда, в которой правым быть зачастую просто неприлично, особенно в социально-гуманитарных науках, естественно меняла их мировоззрение. Обладая большей свободой, молодые преподаватели могли включать в свои программы тексты новейшей мировой левой мысли, классиков неомарксистской теории. И эти семена падали на благодатную почву нового поколения студентов, у которого уже не было аллергической реакции на слова «левый», «марксизм», «социализм», которые, скорее, просто мало об этом знали, зато уже хорошо видели, что такое капитализм. И если когда я был студентом, в начале нулевых, левых в КМА были единицы, и они могли даже не знать друг о друге, то сейчас существует действительно массовая левая могилянская среда. Это, конечно, не большинство студентов и далеко не большинство преподавателей, но заметное и активное левое меньшинство. На уровне Могилянки новые левые действительно являются фактором политики, хотя бы и внутриуниверситетской. Их знают, их читают, их ругают, их отчитывают, но игнорировать и не замечать их уже никак невозможно.
Есть и давление на Центр визуальной культуры – научно-исследовательский центр в структуре Могилянки, который стал по сути местом концентрации этой левой среды. ЦВК создал возможность для организации публичных мероприятий на действительно высоком научном уровне, не академических конференций с одиозным «заочным» участием, зачитыванием докладов, с дежурными вопросами, почти не связанных с общественными потребностями, а настоящих дискуссий о волнующих нас социальных и научных проблемах, с острыми критическим докладами и не менее острыми обсуждениями. Кроме того, ЦВК оказывал поддержку многим низовым активистским инициативам, в том числе и профсоюзу «Прямое действие». ЦВК был одним из инициаторов студенческой кампании против принятия нового закона о высшем образовании. И в это время пользовался симпатией и поддержкой администрации университета, который по новому закону мог потерять статус университета и стать «колледжем» по количественному критерию отсутствия десяти тысяч студентов. Параллельно ЦВК оказывался объектом нападок со стороны ультраправых, которые вели откровенно раскольническую деятельность в студенческом движении. Как только угроза принятия закона о высшем образовании снизилась, начались разносы Центра на Ученом совете за «политизацию». Создана комиссия по проверке «научности» его деятельности. Пошли классические доносы со стороны ультраправых студентов в связи с публичной оценкой Центром антикоммунистической и антисемитской выставки «Народная война 1918-32» в стенах Академии, организованной ющенковской партией «Наша Украина». На открытии выставки выступали и функционеры ультраправой «Свободы». На данный момент ЦВК продолжает действовать и проводить мероприятия. Например, недавно прошла конференция о политике образования совместно с нашим журналом и Центром исследования общества. Но офис ЦВК уже переместили в менее удобное помещение, и теперь Центр вынужден следовать более жестким бюрократическим процедурам при организации мероприятий.
Как бы вы охарактеризовали идеологический ландшафт современной Украины? Скажем, если сравнивать с ситуацией у ваших западных соседей – в Венгрии, где сильны правые настроения, – можно ли сказать, что ситуация в Украине все-таки лучше?
Ситуация по сравнению с Венгрией лучше разве только тем, что наша ультраправая партия пока еще не пользуется такой большой поддержкой, как «Йоббик». Хотя «Свобода» победила в трех западноукраинских областях на местных выборах в октябре 2010 года и наверняка пройдет в парламент на следующих выборах. По сути, сейчас это уличный авангард оппозиции Януковичу. Согласно нашему мониторингу протестов, который мы ведем в Центре исследования общества, «Свобода» гораздо чаще остальных партий участвует в протестных действиях. В почти 60% протестных действий с участием партий, которые можно отнести к оппозиционным Януковичу, принимала участие «Свобода». В последнее время она активно использует «социал-националистическую» риторику, говоря не только о революции, но даже о классовой борьбе. С другой стороны, Компартия Украины осталась единственной хотя бы номинально левой партией в парламенте с электоральной поддержкой на уровне 5%. Но она сильно дискредитировала себя союзами с олигархическими политическими силами (сейчас она находится в коалиции с Партией регионов, хотя много раз и грозилась из нее выйти) и уклоном в национальные, языковые, исторические, геополитические конфликты при практической бездеятельности в социально-экономических конфликтах, а также оказалась ослаблена расколом с крымской организацией, теряющей молодежь из комсомола. В этой ситуации в обществе существует объективный запрос на новую левую силу, которая бы выступила и против неолиберальных реформ правительства, и против ксенофобского ультраправого популизма, за социально-экономические интересы украинских трудящихся. Другой вопрос, что новые левые пока не способны выступить в качестве такой силы.
Насколько востребованы левые идеи и марксизм среди студенчества, в академической среде?
Интересный вопрос о том, что вообще может быть востребовано в академической среде, ориентированной в первую очередь на продвижение по лестнице академической иерархии, ВАКовские публикации, «заочные» конференции. Особо заметного запроса от академической среды, как мне кажется, нет, но это не отменяет необходимости в глубоком анализе процессов в украинском обществе, движущегося к периферии капиталистической системы.
Советское прошлое – это провал, нам нужен разрыв и запуск совершенно нового левого проекта? Или же это трагический опыт, имеющий, тем не менее, свою ценность? Или, может быть, вы формулируете это как-то иначе?
У нас в редакции разное отношение к советскому прошлому, хотя в пределах какого-то здравого смысла – нет ни апологетов, ни огульных антисоветчиков. С моей точки зрения, советский опыт имеет ценность для современных левых. Потому что маленькие осторожные социальные эксперименты, либертарные коммуны, синдикаты, кооперативы, бюджеты участия, социальное государство – это все очень интересно и совсем даже не бессмысленно, тем не менее, СССР представлял собой самую масштабную попытку социалистического прорыва. Если разговоры о социализме и мировой революции имеют для нас реальное значение, мы не можем просто отмахнуться и отмежеваться от советского опыта, якобы это «не наша» история, якобы он не ставит для современных левых важных вопросов, на которые нужно искать серьезные, а не доктринерские ответы. Нужно точно понимать, что именно пошло не так, где и почему были допущены критические ошибки, каким образом освобождение подменялось эксплуатацией. Многие советские институции зарождались в горниле революционного прорыва и еще долго сохраняли прогрессивные элементы, хотя другие институции оказывались дисфункциональными либо откровенно эксплуататорскими. Многие социальные блага, которыми наше поколение еще успело воспользоваться и воспринимало как само собой разумеющиеся, были достижением освободительной борьбы прошлых поколений. И чем глубже мы погружаемся в пучину периферийного капитализма, тем более очевидными становятся для нас эти вещи. Как иногда перефразируют Черчилля, кто не был антикоммунистом в 1989, у того нет сердца, кто им остался в 2009, у того нет ума. Кроме того, в Украине как раз очень важно подчеркивать, что советская власть не была лишь принесена на русских штыках, как это представляется в националистической историографии. Мы имели свою мощную традицию революционного социалистического движения: украинский большевизм, левоэсеровский боротьбизм, махновский анархизм, у нас был «Украинский Октябрь», как называется хорошая книга молодого историка из Одессы Андрея Здорова. С другой стороны, нам необходимо не менее критическое осмысление опыта новых левых 60-х. Как и почему их освободительные идеи и практика были интегрированы и послужили легитимации нового неолиберального капитализма? Почему все понимают, что теория социализма в одной стране – это плохо, это сталинизм, а постмодернизм, то есть «культурная логика позднего капитализма» по Джеймисону, – это как раз модно, стильно и прогрессивно? У современных левых уже выработалось высокая чувствительность на некритическое повторение клише советского «марксизма-ленинизма». Стоит развивать такую же чувствительность и к шаблонам левого постмодернизма западной академии.
Многие из вас – молодые ученые и преподаватели. Где, по вашему мнению, проходит граница между политической ангажированностью и научной деятельностью, и есть ли вообще эта граница?
В Могилянке мы с другим редактором журнала Настей Рябчук ведем целый курс об этом – «Публичная социология». Мы рассказываем студентам о малоизвестной, но давней традиции ангажированной социологии, идущей, понятно, еще от Маркса, но и среди более современных ученых можно назвать много известных имен – Чарльза Райта Миллса, Пьера Бурдье, Эрика Олина Райта, Майкла Буравого. Собственно, и наш журнал, в том числе, является примером публичной социологии – производства и распространения рефлексивного знания для неакадемической публики. Социальные и политические активисты, журналисты, студенты являются для нас не менее важной аудиторией, чем университетские интеллектуалы.
Я разделяю мнение Иммануила Валлерстайна о том, что каждый социальный ученый в своей деятельности неизбежно делает три выбора: интеллектуальный, моральный и политический. Делая интеллектуальный выбор, мы не можем остановиться на всего лишь описании или объяснении какого-либо социального явления. Мы неизбежно столкнемся с вопросом, хорошо это или плохо, ведут ли обозначенные нами тенденции к улучшению или ухудшению общественной жизни. А дальше неизбежно следует политический выбор: если это хорошо, то что конкретно нужно делать, чтобы способствовать этому явлению или тенденциями. А если плохо, то как именно можно помешать или предотвратить? И когда исследователи настаивают на своей «ценностной нейтральности», это означает, что они не могут отрефлексировать или даже сознательно скрывают уже сделанный ими моральный и политический выбор. Честная наука просто не может молчать о своей неизбежной ценностной и политической ангажированности.
Источник: Рабкор.ру