Примечательно, что в манифесте «Коммюнике отсутствующего будущего», изданном студентами, которые недавно оккупировали Университет Калифорнии в Санта-Крусе, сделан акцент на слове «коммунизм». Манифест призывает требовать «не свободных университетов, а свободного общества».
Возвращение слова «коммунизм» само по себе свидетельствует о формировании нового восприятия этого термина. До того существовали лишь многочисленные попытки передать суть коммунизма, избегая при этом самого этого слова и всячески варьируя его в концепциях «the common» или «communisation», что было свойственно левым политическим активистам после «холодной войны». А термин «коммунизм» был отдан на откуп старым левацким политическим группировкам и маоистам.
Но в последнее время что-то изменилось, и манифест студентов университета – это лишь верхушка огромного культурного айсберга. Глобальный кризис 2008 года разрушил наивную веру в потенциал полузабытого антиглобалистского движения, веру в эффективность антивоенных демонстраций и привел к некоторым выводам – политика идентичности все-таки лучше служит всем этим интересам. Эта тенденция вызвала переоценку всего проекта постмодернистской левой политической мысли – как у приверженцев теории ненасилия, так и у тех, кто отрицал материалистический экономический анализ (например, теорию Карла Маркса о «падении процента прибыли»).
Увядший было радикализм прошлых лет (многие левые радикалы и сейчас живут в 70-х) вновь расцвел на радость благодарной публике. О том, что такая тенденция существует, свидетельствует и конференция «Идея коммунизма», организованная Биркбекским колледжем Лондонского университета в начале этого года. Приглашенные теоретики-знаменитости и провокационное название привели к тому, что тысячи билетов на конференцию были быстро раскуплены.
И, тем не менее, и участники мероприятия, и те, кто слушал репортажи с конференции (из которых могло сложиться убеждение, что докладчики призывают к возрождению советского ГУЛАГа), так и не поняли, что такое «коммунизм».
Одним из наиболее конкретизированных аргументов, прозвучавших на конференции (и в последующем интервью на Би-Би-Си), стала фраза Алена Бадью о необходимости «держать дистанцию» по отношению к государству после краха коммунизма ХХ века.
Но те, кто отождествляют коммунизм и государство, очень напоминают дикарей из племени мумбо-юмбо, чья историческая память связывает социализм лишь с однопартийной системой и командной экономикой. Следует помнить, что термин «коммунизм» изначально означал все-таки созревание условий для отмирания самой необходимости в государстве посредством устранения капитализма. Именно стремление к «концу государства» отличает коммуниста от либерала-реформатора и социал-демократа.
В этом и заключается ирония истории: «коммунизм» ХХ века стал синонимом монолитного государства, пышных парадов и тоталитаризма. Несмотря на определенные достижения России, Китая и Кубы, эта социальная модель вызывает сейчас мало энтузиазма. Вместе с тем существует огромный интерес к периоду эмбрионального развития, в частности, к недолгой истории Парижской Коммуны 1871 года, которую Маркс восторженно описал как «революцию против государства как такового».
В наши дни модель Парижской Коммуны ассоциируется с тенденцией к автономистским захватам рабочего класса. В своем фильме «Захват» Наоми Кляйн выражает поддержку такой модели коммунизма (хотя и не произносит напрямую это слово), фактически рекламируя экспроприацию фабрик рабочими после аргентинского кризиса 2001 года.
В последнем фильме Майкла Мура «Капитализм: любовная история» в качестве альтернативы капитализму предлагаются демократические, эгалитарные кооперативы рабочих. Мур говорит, что именно эта часть фильма «людям нравится больше всего».
Но давайте все-таки не будем восхищаться раньше времени. Необходимо попытаться полностью осознать, насколько ограниченной является такая форма коммунистической организации. Отдельные островки рабочих кооперативов сталкиваются с целым рядом препятствий. Капиталистическая конкуренция, которая по своей природе вынуждает снижать зарплаты и поднимать цены на товар, подрывает позиции конкурирующих предприятий рабочего самоуправления.
Рабочим кооперативам необходимы определенные привилегии на законодательном уровне и поддержка массовых движений, позволяющие провести экспроприацию фабрик и оборудования. Следовательно, встает вопрос о политической власти и государстве: без политической теории, определяющей отношение к государству, подобные формы организации обречены прозябать в царстве идеализма либо сводится лишь к отдельным случаям.
Следующий вопрос: обладает ли подобная форма коммунизма универсальным потенциалом, может ли она применяться вне фабрик, то есть иметь отношение не только к «синим воротничкам»? Как, например, сотрудникам экспроприировать колл-центр (если они этого желают), когда там практически нечего экспроприировать, кроме самого помещения (вероятно, арендованного) и нескольких телефонных линий?
И, наконец, самый сложный вопрос, встающий перед всеми левыми: ради кого все эти перемены? кто является субъектом? В «Манифесте Коммунистической партии» Маркса термин «пролетариат» использовался для определения класса, которому нечего терять, и способного на риск, обязательно присутствующий во время любых радикальных политических трансформаций. Существует ли сегодня такая группа? Многие слои рабочего класса сейчас полностью зависят от либерального государства. Иммигранты же, как правило, атомизированы и обладают слишком низким уровнем солидарности.
Я полагаю, что нам не хватает теоретической работы, описывающей вероятные сценарии того, как автономные кооперативы рабочих могут политизироваться ради достижения универсальных целей.
Но, тем не менее, в мире уже сейчас проступают достаточно многообещающие знаки – даже здесь, в Великобритании, доминирующей формой радикальных протестов стал захват. Это и недавняя оккупация университета в связи с событиями в секторе Газа, и оккупации, совершенные рабочими компаний «Вистон» и «Вестас». Рабочим и студентам сейчас нужно не выдвигать требования национализации, льгот или вмешательства со стороны правительства, а определить, каким образом можно перевести предприятия (пока только оккупированные) полностью в свою собственность.
«Гардиан» 8 октября 2009 года
Перевод Дмитрия Колесника