Иммануил Валлерстайн
Депрессия началась. Еще журналисты осторожно спрашивают экономистов, вступили ли мы просто в рецессию. Не верьте. Мы уже в начале полнокровной всемирной депрессии с большой безработицей почти везде. Она может иметь форму классической номинальной дефляции со всеми негативными последствиями для простых людей. Или примет форму безудержной инфляции, что есть лишь другой способ дефляции ценностей, что еще хуже для простых людей.
Все, конечно, спрашивают: чем вызвана эта депрессия? Деривативами, которые Уоррен Баффитт назвал “финансовым оружием массового уничтожения”? Или игрой с ипотекой? Или спекуляцией на нефти? Это все бессмысленная игра в виноватого, концентрация на пыли, по словам Фернана Броделя, от краткосрочных событий. Если мы хотим понять, что происходит, нужно посмотреть на два других временных измерения, это дает гораздо больше. Одно из них – среднесрочные циклические колебания, другое – долгосрочные структурные тренды.
Мир-система капитализма за последний ряд столетий, как минимум, знает две формы крупных циклических колебаний. Одна – так называемые кондратьевские циклы исторической протяженностью 50-60 лет. Другая – циклы гегемонизма, гораздо более длительные.
В циклах гегемонизма США стали заметным претендентом на гегемонию с 1873 г. , они достигли полной гегемонии в 1945 г. и стали утрачивать ее с 1970-х. Глупости Джорджа Буша превратили медленный спуск в падение. Сейчас мы уже миновали всякое подобие гегемонии США. Мы вступили, и это нормально, в многополярный мир. США остаются мощной державой, даже самой мощной, но будут идти под уклон по сравнению с другими державами ближайшие десятилетия. Едва ли кто-то может с этим что-либо поделать.
Иное дело кондратьевский цикл. Мир вышел из последней фазы-Б этого цикла в 1945 г., наступила самая сильная в истории А-фаза современной мир-системы. Она достигла вершины примерно в 1967-73 гг., затем начался спад. Эта фаза длится дольше, чем прежние Б-фазы, и мы пока находимся в ней.
Черты кондратьевской Б-фазы хорошо известны, совпадая с тем, что испытала мир-экономика после 1970-х. Уровни дохода от производства снижаются, особенно в самых прибыльных производствах. Естественно, капиталисты, желая получать самые высокие прибыли, поворачиваются к финансовой рынкам, к тому, что, в сущности, является спекуляцией. Производственная деятельность, чтобы не быть слишком неприбыльной, перемещается из стержневых зон в другие части мир-системы, меняя низкие трансакционные расходы на низкую цену труда. Вот почему Детройт, Эссен, Нагоя теряют рабочие места, а заводов становится больше в Китае, Индии, Бразилии.
Мыльные пузыри спекуляции всегда приносили кое-кому большие деньги. Но такие мыльные пузыри всегда лопаются, рано или поздно. Спрашивается, почему последняя кондратьевская Б-фаза была такой долгой? Потому что власти, то есть казначейство США, Федеральный резервный банк, МВФ и их соратники в западной Европе и Японии регулярно и решительно вмешивались в дела рынка, чтобы подпереть мир-экономику. В 1987 г. – падение фондового рынка, 1989 – крах займов и сбережений, 1997 – финансовый крах в Восточной Азии, 1998 – долгосрочное порочное управление менеджментом капитала, 2001-2002 (Энрон). Они усвоили уроки прежних кондратьевских Б-фаз. Властям казалось, что они могут пересилить систему. Но всему есть не-преодолимые пределы. И мы сейчас подошли к ним, в чем Генри Полсон и Бен Бернанки убеждаются с раздражением и, вероятно, удивлением. В этот раз будет нелегко, а скорее невозможно, избежать худшего.
В прошлом после разрушительных депрессий мир-экономика опять набирала скорость на основе инноваций, которые можно было на время квазимонополизировать. То есть, когда люди говорят, что фондовый рынок оправится, они верят, что и в этот раз все будет, как прежде, после всего, что перенесли люди во всем мире. Может быть, так и будет через несколько лет.
Но есть нечто новое, что может нарушить тот циклизм, что поддерживал систему капитализма 500 лет. Структурные тренды могут помешать ходу цикла. Базовые структурные черты капитализма действуют по определенным правилам, которые на диаграмме выглядят как восходящее равновесие. Проблема, как со всяким структурным равновесием всех систем, в том, что со временем кривые стремятся уходить прочь от равновесия, становится невозможным вернуть их обратно к равновесию.
Что заставляет систему уходить дальше от равновесия? Вкратце, дело в том, что за последние 500 лет основные расходы капиталистического производства: персонал, ресурсы, налоги – постоянно поднимались в форме процента возможной цены продаж так, что сегодня невозможно извлечь крупную прибыль из квази-монопольного производства, которое всегда было базой значимого накопления капитала. Не потому, что у капитализма не получается то, что он делает лучше всех. Именно потому, что он это делал хорошо, он, наконец, подорвал основу будущего накопления.
Когда мы подходим к такой точке, система вступает в бифуркацию (на языке изучения сложностей). Непосредственным следствием становится хаотичная турбулентность, которую в данный момент испытывает наша мир-система и будет испытывать еще наверное лет 20-50. Когда каждый тянет в любом направлении, которое кажется в данный момент лучшим, новый строй возникнет из хаоса одним или двумя альтернативными и очень разными путями.
Можно уверенно утверждать, что нынешняя система не выживет. Но нельзя предсказать, какой новый строй придет ей на смену. Выбор будет результатом бесконечного множества отдельных действий. Но рано или поздно установится новая система. Она будет не капиталистической, но может быть гораздо хуже (более поляризованной и иерархичной) или намного лучше (относительно демократичной и относительно эгалитарной). Выбор новой системы – предмет крупнейшего политического противоборства во всем современном мире.
Что касается кратко- и среднесрочных перспектив, ясно, что происходит повсюду. Мы движемся в мир протекционизма – забудьте о так называемой глобализации. Мы идем к намного большей прямой роли правительств в производстве. Даже США и Британия частично национализируют банки и умирающие крупные предприятия. Мы идем к правительствам популистского перераспределения, что может принять форму или левоцентристской социал-демократии или крайне правого авторитаризма. И мы идем к острому социальному конфликту внутри стран, где каждый борется за свой кусок пирога. В ближайшей перспективе это, в целом, неприятная картина.