“Дубаи во мне” Христиана фон Борриса – это фильм о самом инновационном городе планеты, о том будущем, которое осуществляется уже сейчас. И это будущее не имеет ничего общего с инспирированными советской фантастикой “наукоградами” или древними “городами Солнца”. Реальность будущего выглядит совершенно иначе и, в то же время, тривиальнее некуда.
Дубаи – это буквально проект построения сверх-технологичного города в условиях, которые максимально противятся городской организации пространства. Он построен так, словно бы его уже строили на Марсе – собственно, строить города на Луне и на Марсе можно будет только по такой же методе, а вовсе не в рамках мифического “международного сотрудничества”. В Дубаи такое сотрудничество тоже налицо, но носит совершенно иной характер.
Дубаи является весьма условным городом, скорее это манифестация “творческой активности” капитала, осуществляемой государством ОАЭ, то есть правящей семьей и лично шейхом. Это буквальная реализация идеи распада, разведения “пустыни реального” и “воображаемого”: поддерживаемое государственным капиталом воображаемое выстроено именно в пространстве полного запустения, и именно потому производит столь мощный эффект. Главное условие построения ультрасовременного города – это сосредоточение политической и финансовой власти в руках вполне просвещенной, но авторитарной власти. Более того, условием является неразличение бизнес-процессов, публичных процессов и политических. Дубаи является чистой манифестацией мощи капитала – потому здесь все должно быть самое дорогое и самое современное. В перспективе истощения запасов нефти ОАЭ Дубаи должны, соответственно, стать сверхсовременным финансовым центром, то есть со временем, как предполагает шейх, нефтяной капитал должен мутировать в финансовый, поэтому Дубаи выступает одновременно в качестве мутагена и того, что образуется в результате мутации.
Как замечает режиссер фон Боррис (снимающий в очевидно левацкой перспективе), современная технология предполагает отсутствие какого бы то ни было зазора между собственно проектом города Дубаи и его воплощением. Поэтому, де факто, вся реальность города контролируется рекламной картинкой – бесконечным потоком производимых государством (то есть правящей семьей) роликов, которые показывают, что такое Дубаи. Между фотошопом и теми апартаментами, в которых будут жить заезжие нувориши, нет никакого промежутка – рабочая сила, которая производит перевод одного в другое, сама выступает в качестве “исчезающего медиатора”. Такое отсутствие зазора между презентацией и репрезентацией, дизайном и осуществлением создает особую проблему – собственно, совершенно неясно, что тут можно “снять”, как сделать фильм, который отличался бы от уже спроектированного рекламного изображения. Кроме того, гладкость последнего охраняется на государственном уровне – получить разрешение на съемки не так-то просто, фактически такое разрешение оказывается не формальным позволением, а именно способом редуцировать итоговое изображение к уже имеющемуся стандарту видео-рекламы. Поэтому фон Боррис снимает издалека, с большим количеством статичных планов, “с пола” (то есть, ставя камеру на землю), превращая фильм в набор фотографий, отстраненных изображений, в которых пустыня реального совмещается с готовыми проекциями воображаемого.
Несколько моментов, которые стоит отметить, если несколько отвлечься от самого авторского комментария и комментария французского философа Жака Рансьера, наложенного на фильм (но взятого из другой лекции). Дубайский проект “The World”, предполагающий создание островной модели всего мира (например, есть остров “Ирландия” – его владелец недавно покончил самоубийством, не справившись с последствиями финансового кризиса), демонстрирует тенденцию недвижимости, которая должна быть максимально отделена от всего остального пространства и в то же время связана в глобальную коммуникационную сеть услуг и возможностей. “Остров” – это то, что позволяет быть вне социальных условностей, “кодов”, но пользоваться при этом всеми благами цивилизации. (Интересно, как будет представлена Россия в проекте “Мир”, и будет ли там построена идеальная модель отечественного Сколково? Кто будет владельцем острова “Россия” и не столкнулся ли он также с какими-то проблемами вроде владельца Ирландии). В этом смысле, можно представить, как глобальные модели сегрегации сверхбогатых людей потребуют расщепления достаточно большого количества суши на отдельные неприкосновенные острова, за пределами которых будут находиться контейнеры рабочей силы, возможно не слишком даже объемные.
Существенный момент привлечения капитала, необходимого для развития Дубаи, – это репатриация капиталов арабов, возникшая после терактов 9/11. Возможно, что это вообще наиболее надежный способ репатриации глобализировавшейся буржуазии – устроить теракт, который испугает возможных партнеров и заставит капитал искать “спокойную гавань”. Правда, рекомендовать такой способ – дело, скорее всего, незаконное.
Особая черта, позволяющая определить базовую структуру урбанизации, формирующуюся в Дубаи, – это отсутствие постоянных городских коммуникаций везде, где они могут отсутствовать. Например, особенно занимает режиссера фильма вопрос рабочей силы, которая собственно и строит все это великолепие. Люди, приезжающие из юго-восточной Азии и Индии, содержатся в бараках, по приезду у них отбирают документы и т.д. Но главное – их бытовки не предполагают канализации, вместо этого используются мобильные туалеты и цистерны, которые регулярно отвозят отходы на места переработки (или просто сливаются – этот момент не совсем ясен). Рабочая сила должна оставаться абсолютно мобильной, более того, такая же мобилизация, вернее флуидизация, обнаруживается и в кадре, где по улице двигается машина-поливальщик, поливающая бесконечный ряд пальм. Непонятно, почему бы не проложить системы постоянного орошения? Видимо, на рациональном уровне, и в случае с гастарбайтерами, и в случае с поливальщиками, выгоднее такую систему коммуникации не прокладывать, однако этот момент демонстрирует потенцию формирования самого города, как города без размеченного пространства, коммуникативно структурированного пространства. Если ранее, как предполагалось, “горожанин” выступал в виде некоей субстанциальной основы, “узла” города, связанного заземленными коммуникациями со всеми остальными горожанами (поэтому канализация всегда выступала в качестве важнейшего пункта публичной политики), то теперь такого “горожанина” нет вовсе.
Вместо него есть два потока. Один поток – поток нуворишей, потребляющих город и одновременно рекламирующих его. Он в принципе не образует оседлой структуры. “Владение” теми же островами в “The World” не имеет ничего общего с владением классическими “поместьями”, “землями” и т.п. – это именно владение, позволяющее освободиться от общего коммуникативного дизайна. Конечно, в отелях и башнях Дубаи есть канализация, однако она не выступает в качестве нормативного и коммуникативного базиса городской жизни, поскольку ее работу обеспечивают именно те, кто такой канализации не имеет и кто ею не пользуется. Те, кто пользуются, – это не просто буржуазия, это те, кто вышли из ее социального кода, кто привлечен абсолютно либеральными финансовыми условиями Дубаи (отсутствие стандартных налогов, возможность свободной репатриации и вывода капиталов, отсутствие трудовых кодексов, запрет забастовок и т.п.). Чтобы сформировать абсолютно либеральный поток, требуется, как показывает Дубаи, именно государственно-авторитарная машина, а вовсе не некий процесс самоорганизации.
Мобильная и “бесправная” рабочая сила выступает в качестве второго потока, оформляющего и поддерживающего инфраструктуру. Фон Боррис в большей степени задается вопросом о правовом и гуманитарном характере труда в подобных условиях – когда гастарбайтер в принципе находится вне правового поля (к заслугам режиссера можно отнести то, что он намеренно отказывается от уже традиционной для документалистики эксплуатации такого бесправного существа в качестве homo sacer современного мира). В то же время поддержание такого постоянного потока рабочей силы, вероятно, связано не с неким тривиальным обманом (например, обещанием большей заработной платы), а с распределением условий на глобализированном рынке труда. Циничное заявление властей ОАЭ о том, что если бы в странах, откуда приезжают рабочие, все было бы хорошо, их собственные власти не отпускали бы людей в ужасные Эмираты, имеет определенный смысл: “тоталитарные” строительные площадки в Дубаи выступают в качестве зон безопасности для автохтонной рабочей силы, которая на своей родине может довольствоваться разве что трущобами, увязшими в криминальных разборках. Власти Эмиратов предлагают богатым роскошь, мир, сделанный под них, а бедным – минимальную безопасность, контроль, который гарантирует, что их не убьют на улице. Именно такое существование на разнице потенциалов (обеспечиваемое в том числе и географическим положением Дубаи) – залог “инновационного” города будущего.
Читайте також:
Зловещий рай: путь в будущее заканчивается в Дубае (Майк Дэвис)
2009: Львів як завдання. Портрет міста на початку неоліберальної епохи (Юрій Грицина)
Туристи тут не ходять (Тамара Злобіна, Анастасія Рябчук)