Яков Яковенко
(Из серии очерков «Притча о блудном правителе»)
В этом тексте мы рассмотрим вопрос о верности и праве в конфликте императора Петра Первого и гетьмана Ивана Мазепы. До недавнего времени этот конфликт был одним из важных «исторических аргументов» в российско-украинских взаимоотношениях.
Историки, и не только они, знают, что слова меняют свои значения в зависимости от эпохи, страны, общества. Это касается даже таких важных абстрактных идей, как любовь, свобода, справедливость, верность и т. д. Так происходит преимущественно потому, что каждый из нас понимает эти вещи через призму своего индивидуального опыта, универсализирует собственные представления. Человек может, при помощи разнообразных инструментов, ретранслировать собственные представления в обществе, и они могут выражать мировоззрение некой группы людей, базироваться на осознанных или неосознанных материальных основаниях. В зависимости от того, каким путем происходит универсализация, представления называются прогрессивными, национальными, общечеловеческими и т.д.
Универсализации чаще всего сопутствует присвоение определенной исторической традиции, когда на прошлое экстраполируются ценности и представления того или иного индивида или группы, действующие в современном контексте.
Имперская рамка ангажированного взгляда на Мазепу нас мало интересует, хотя это могло бы стать перспективной темой для российской исследовательской публицистики. В рамках этого взгляда Мазепа представлен как «предатель Родины». Очевидно, что такая интерпретация появилась не сразу. Изначально «предательство» Мазепы понималось через призму клиентарных отношений, а передавалось посредством христианских топосов в рамках популярных и узнаваемых библейских сюжетов: царь – Христос, Мазепа – Иуда. В силу нераздельности личности царя и государства им управляемого, возникает несколько отличная интерпретация, в которой гетьман представляется «изменником отечества». Такая интерпретация становится господствующей по мере усиления национализма в российском обществе. Курьез состоит в том, что Мазепа, выходит, предал что-то, чего еще в помине не было на момент события и даже столетие спустя. Таким образом метафизический Мазепа предавал нечто в рамках каждого поколения, реагируя на изменение ценностей и мировоззрения. Отличная тема для исследования, что ни говори.
Мазепа так же важен для украинского национального романтического и политического нарратива. Одной из простых форм самоутверждения есть последовательное отрицание или реверс господствующего. Например, подросток может отрастить длинные волосы, потому что отчим носит короткие и считает это важной частью своей идентичности. Безусловно, это тоже форма зависимости (симптом пребывания в одной системе координат), потому характерна для многих молодых движений.
Таким образом и Мазепа представляется борцом за национальное освобождение украинцев, за независимое украинское государство. Естественно, политик XVII-XVIII веков не мыслил в таких категориях. Тут мы имеем дело с экстраполяцией в прошлое представлений о нации, характерных для национализма ХІХ века. Главная же рамка мироощущения политически активных людей эпохи Мазепы – сословная. Именно сословие определяло характер деятельности человека, его окружение, его права и привилегии, даже личную жизнь. Популярными были мифы про отличное происхождение сословных корпораций. Считалось, что русинская шляхта произошла от роксоланов, польская – от сарматов, а крестьяне – местное завоеванное население, и «политический народ» той эпохи, аристократия, не ощущала какой-либо общности с крестьянами и мещанами.
Фактически идее нации предшествовало появление в ХVІІІ веке идеи гражданского равенства, которой еще предстояло пройти долгий путь развития, прежде чем атрибуты политического народа, т.е. аристократии, начали переноситься на все население страны. Чтоб не останавливаться на этом подробно, замечу лишь, что лозунг «за нашу землю» в устах феодала-землевладельца звучит совсем не абстрактно: он действительно воюет и рискует за свою землю и землю членов своей сословной корпорации. Слова «родина», «отчизна» и т.д. во многих языках мира исторически связаны с той или иной формой землевладения.
Итак, Мазепа не мог предать родину, отчизну и т.д. хотя бы потому, что эти слова означали совсем другое, а специальных слов для наших сегодняшних абстрактных политических понятий не существовало. Государство для человека того времени – корпорация собственников земли, связанных некими отношениями. Единственное, что мог бы предать Мазепа – это свою сословную корпорацию или своего сюзерена, совершив акт, который в рамках господствующих на тот момент взглядов был бы оценен как несправедливый, как нарушение обязательств.
Итак, Ивана Мазепу можно назвать предателем с точки зрения одной системы представлений и невозможно — с точки зрения другой. Если принять логику абсолютизма, то он, безусловно, предатель. Именно этой логикой руководствовался Петр Первый и идеологи молодого российского абсолютизма, такие как Теофан Прокопович, выпускник и преподаватель Киево-Могилянской академии. Если экстраполировать в прошлое национальный нарратив, то Мазепа является героем, ведь он якобы руководствовался идеями независимости Украины и украинцев от империи. Такими же героями для российской истории являются Дмитрий Донской и Иван ІІІ, которые нарушили вассальные обязательства перед своими сюзеренами.
Как же сам Мазепа понимал свои действия? Скорее всего – в рамках политической культуры Речи Посполитой, где власть сюзерена понималась как договор между ним и некой корпорацией, где законодательно было закреплено право корпорации на вооруженное сопротивление — право на конфедерацию. Абсолютистская политика Петра Первого, его предшественников и последователей не могла не восприниматься носителями подобной политической культуры как «несправедливая», ущемляющая их «права и вольности» (понимание «свободы» и «равенства» шляхтой), как нарушение договора со стороны сюзерена. Гетьман действовал в рамках своего права и справедливости, самодержец — в рамках своего.
Забавно, что выработке конфликтных мировоззренческих схем способствовало одно сообщество — образованное малороссийское духовенство, связанное с Киево-Могилянской академией, которое восприняло многие политические доктрины Речи Посполитой, приспособив их для новой элиты. В одном случае – для элиты Российской империи, в другом случае – для казацкой старшины. Одной из таких идей является представление о власти как о договоре между сюзереном и вассалом, согласно которому обе стороны имеют некие обязанности друг перед другом и договор действителен только пока одна из сторон его не нарушит. Собственно, само выступление казаков против шляхты получало в рамках этой концепции свою легитимацию.
Киево-Могилянская академия являлась православным вариантом иезуитского коллегиума, проект которого возник как ответ на Реформацию. Именно на эти образцы ориентировался Петр Могила, когда способствовал объединению Лаврской и Киевской братских школ. Именно в Академии получала свое образование управленческая и военная элита Гетьманщины, именно там преподавал идеолог (как мы сегодня сказали бы) российского абсолютизма при Петре Первом Теофан Прокопович. Это учебное заведение также подготовило множество кадров для реализации петровских реформ, особенно в церковной сфере.
На этом примере хорошо видно, что конфликту военно-политическому сопутствует конфликт идеологический, а заключается он в том числе и в различном понимании субъектами таких категорий, как право, свобода, справедливость и т. д. Так как господствующей идеологией эпохи есть идеология господствующего класса, то тут мы имеем дело с конфликтом между казацкой автономической шляхтой с одной стороны и российским абсолютизмом с другой. Первая тенденция была более или менее окончательно раздавлена при Екатерине Второй посредством распространения на казацкую шляхту дворянского статуса, прав и привилегий, объем которых был намного больше прежних. Речь идет в том числе и о праве владеть крепостными.
Применяя к тому времени современные представления, можно было бы сказать, что речь идет об эпической по своему масштабу «зраде». Возможно, Вы спросите: а как же народ, как же крестьяне? А что крестьяне? По мнению как Ивана, так и Петра, крестьяне должны пахать и сеять, обеспечивая благородных и армию продуктами питания и фуражом. В этом плане представления гетьмана и царя о норме, праве и справедливости совпадали.