Дэвид Грэбер, американский антрополог-анархист, известен читающему миру благодаря таким интеллектуальным бестселлерам, как «Долг. Первые 5 000 лет истории», «Утопия правил. О технологиях, глупости и тайном обаянии бюрократии» и, конечно, «Бредовая работа». К сожалению, ни одна из его работ до сих пор не переведена на украинский язык. О последней книге, опубликованной в русском переводе издательством «Ad Marginem» в прошлом году, и пойдет речь в этой статье.
Источник: «Нож»
Книга «Бредовая работа» развивает идеи, кратко изложенные Дэвидом Грэбером в эссе для журнала Strike! в 2013 году. В нем автор утверждает, что обывателю непонятна работа во многих профессиях, из-за чего последние кажутся бредовыми. Грэбер задает вопрос: «А что, если они не просто кажутся бредовыми, но действительно такими являются? Что, если сами работники, занимающие эти должности, знают об их бесполезности?»
Именно идея о том, что некоторые профессии можно назвать бредовыми (на русский сложно однозначно перевести термин bullshit), является центральной темой книги.
Сосредоточим внимание на главных тезисах автора.
Дэвид Грэбер. Фото: Frantzesco Kangaris/Guardian News & Media Ltd
«Бредовая работа существует»
Бредовая работа, по определению автора, — это «настолько бессмысленная, ненужная или вредная оплачиваемая форма занятости, что даже сам работник не может оправдать её существование, хотя в силу условий найма он вынужден притворяться, что это не так». На первый взгляд, определение чисто субъективное. Грэбер вообще уделяет особое внимание важности личного представления, потому что никто, кроме работника, не может лучше знать, в чем ценность его труда. Иначе говоря, «если сотрудник считает свою работу бессмысленной, то, скорее всего, оно так и есть».
Проблема в том, что человек может не видеть своей роли в общем производстве и, по мнению автора, вполне справедливо считать свою работу бредовой. Чтобы опровергнуть подобный контраргумент, Грэбер добавляет, что определение бредовости корректно только в том случае, если у работника есть достаточно веские основания прийти к такому выводу. Однако автор не указывает, что можно считать достаточным основанием.
Куда важнее иное предположение: «Что, если работник не “не понимает своего места в системе”, а делает вывод о бредовости своей должности, исходя из того, что он работает лишь два часа из положенных восьми?» В этом случае всё гораздо хуже. Людям с такой проблемой не получится помочь, объяснив, как их работа влияет на общее дело (если она вообще влияет). Грэбер посвящает большую часть книги именно им — наемным работникам, тратящими большую часть рабочего времени на имитацию трудовой деятельности.
"В книге делается упор на то, что бредовая работа — это по большей части удел «белых воротничков» с неплохой зарплатой."
Автор делит бредовые работы на пять видов.
• «Шестерки» нанимаются для раздувания штата сотрудников и удовлетворения мании величия работодателя. Иногда занимаются реальной работой. Например: швейцары в богатых домах, выполняющие функцию домофона.
• «Головорезы» — специалисты по насилию и манипуляциям. Например: маркетологи, продающие некачественный продукт.
• «Галочники» создают ощущение того, что компания занимается чем-то, чем она на самом деле не занимается. Отличный пример — социологи, проводящие опросы, результаты которых работодатели не будут рассматривать.
• «Костыльщики» исправляют последствия недочетов системы, которые можно было бы убрать. Представляют данный тип программисты, чья работа заключается в исправлении кода своих коллег.
• «Надсмотрщики» — ненужные начальники (без надобности контролируют работу людей) и генераторы бреда (придумывают бредовые занятия для заполнения восьмичасового периода). Это могут быть менеджеры, контролирующие работу команды, которая в контроле не нуждается.
В книге делается упор на то, что бредовая работа — это по большей части удел «белых воротничков» с неплохой зарплатой. Казалось бы, неплохо, если тебе платят за восемь часов работы, хотя работать приходится только два. Такое мнение обсуждается во втором тезисе.
«Бредовая работа причиняет психологический вред»
Если сам человек считает свою деятельность бесполезной, то это не может не повлиять на его самовосприятие. В социологии есть термин «мастер-статус» — статус, который является определяющей характеристикой личности человека. В нашем обществе это работа. Гораздо чаще мы представляемся как «Дмитрий, программист», а не «Дмитрий, люблю выращивать лук у себя на подоконнике».
Представим теперь, что ваша работа на шесть часов из восьми состоит из безделья или, хуже того, имитации занятости. В таком случае вы уже не «Дмитрий, программист», а «Дмитрий, вынужден тратить четверть своей жизни, делая вид, что работаю, поскольку меня наняли на полный рабочий день». Такая формулировка выглядит гораздо более устрашающей.
Психологический вред такого представления и подтверждается примерами из книги. Люди хотят видеть смысл в результатах своего труда, а бредовая работа отбирает у них четверть жизни впустую, не давая возможности даже трудиться. Такое положение дел не может не тревожить: по данным опроса YouGov, приведенным в книге, 37% людей считают свою работу бредовой, а ещё 13% — сомневаются, бредова она или нет. Значит, как минимум 37% людей потенциально подвергаются психологическому насилию, будучи вынужденными имитировать продуктивную деятельность. А если они работают с другими людьми, им приходится ещё и притворяться счастливыми.
"Люди хотят видеть смысл в результатах своего труда, а бредовая работа отбирает у них четверть жизни впустую."
Такая ситуация напрямую связана с идеей, что во время индустриализации люди перестали продавать услуги, а стали продавать своё время. Грэбер дает объяснение причинам этого явления. С изобретением станка общую эффективность производства начали измерять по формуле: «эффективность станка, помноженная на время, которое среднестатистический работник проведёт, работая за ним». Если у меня есть станок, я произведу тем больше продукции, чем больше буду за ним работать. Теперь концепция покупки времени выглядит не такой странной с экономической точки зрения, хотя по своей сути напоминает рабство. Мы сдаем самих себя в аренду на определённое количество времени. Но в случае с бредовой работой, даже если наш станок технологически не способен проработать больше двух часов в день, оставшиеся шесть часов мы вынуждены имитировать деятельность, ведь в противном случае работодатель откажется оплатить купленное им время. Мы пляшем под его дудку, терзая себя мыслями о впустую потраченном времени.
Фото: Lily Banse / Unsplash
Итак, мы выяснили, что бредовая работа существует. Но даже если это не так, ощущение бредовости от бесполезного труда доставляет человеку психологические страдания. Это дает повод задуматься: всё ли так с нашей общественной системой? Грэбер идёт дальше, спрашивая: «Как так вышло, что бреда становится всё больше?» Это подводит нас к третьему тезису книги.
«Бреда становится всё больше, и автор книги может объяснить, как так вышло»
Футуристы в 1930-е годы предсказывали, что производственные мощности вырастут настолько, что все мы будем работать по 15 часов в неделю. Проблема в том, что некоторые виды занятости очень плохо автоматизируются: например, сфера образования, психологическая помощь, работа уборщиков и т.д. Вне зависимости от совершенства токарных станков и компьютеров, преподаватель продолжает учить.
В книге Грэбер критикует менеджеризацию, при этом считая большую часть менеджеров «бредовыми сотрудниками». Как пример автор приводит сферу образования. Критиковать появление менеджеров в этой сфере легко: этот процесс идёт бок о бок с глобализацией и усложнением производства, а передача знаний не усложнилась по сравнению с 1930-ми годами. Но так ли бесполезен рост числа менеджеров в сфере программирования, где программы становятся сложнее, строк кода — больше и, соответственно, растёт количество программистов, обслуживающих этот код, а всю эту ораву надо как-то координировать?
С чем поспорить сложно, так это с утверждением, что менеджеризация глубоко затрагивает творческие профессии. Бюрократизация и десятки продюсеров вряд ли сильно упрощают творческий труд. Остаётся лишь согласиться: абсурдна ситуация, когда менеджеров в команде больше, чем творцов.
"Менеджеризация, по мнению Грэбера, — основа «бредовизации» экономики."
Менеджеризация, по мнению Грэбера, — основа «бредовизации» экономики. Речь идёт именно о производстве менеджеров для менеджеров, руководящих менеджерами.
Проблемы возникают, когда автор пытается объяснить, как произошла «бредовизация» экономики. По его классификации, есть три фактора: экономический, политический и культурный.
Экономический фактор заключается в увеличении роли финансового сектора экономики. Грэбер говорит, что банки имеют большое значение в производстве и продаже товаров и услуг. Проскакивает и мысль, что акционеры компаний оказывают всё большее влияние на их непосредственную деятельность. Наконец, Грэбер заявляет: «Разумеется, именно этим [махинациями с деньгами], по сути, занимается весь сектор ФСН [финансы, страхование, недвижимость]: он создает деньги, предоставляя займы, а затем перемещает их по кругу, часто очень сложными способами, извлекая из каждой операции небольшую прибыль». Проблема этого аргумента в том, что увеличение роли акционеров и банков достаточно просто объяснить глобализацией. Транснациональными компаниями с множеством филиалов крайне трудно руководить. А управлять их финансами, не прибегая к активному использованию банков и акционеров, кажется, невозможно.
Проявлением политического фактора является, по его мнению, «заговор» 1% правящего класса против остальных 99% людей. Грэбер пишет: «Правящий класс пришел к выводу, что счастливое и продуктивное население с обилием свободного времени представляет смертельную опасность». Если же вы скажете: «Эй, тут пахнет конспирологией!», то автор ответит, что вам промыли мозги, ведь другого объяснения тотальной занятости с политической точки зрения быть не может. Но «заговор», по его мнению, выражается не только в этом.
Фото: ALAMY
Грэбер пишет о кризисе 2008 года, последствия которого в большей степени повлияли на обычных людей и в меньшей — на представителей финансовой элиты. Он говорит: «После финансового кризиса 2008–2009 годов крупные инвестиционные банки были спасены, в отличие от простых граждан с ипотекой». Даже не принимая полностью тезис о «заговоре», можно почерпнуть рациональную мысль: наша экономика и политика сильно переплетены.
"Наша экономика и политика сильно переплетены."
Культурный фактор, по Грэберу, заключается в том, что в современном обществе пропагандируется важность труда и самоценность факта занятости. Проще говоря, царит культ трудолюбия и производительности. Грэбер считает это основной проблемой и пытается объяснить истоки современного «религиозного отношения» к труду.
По его мнению, (единственным аргументом в пользу которого является отсылка к значению латинского понятия producere), такое отношение сформировалось из-за того, что мужчины, посмотрев на роды, пришли к выводу, что «женщины создают детей из ничего, уподобляясь богу творцу из авраамических религий. Мы тоже хотим уподобиться богу». Так, мужчины древности придумали концепцию производственного труда, который, как и роды, создавал бы что-либо из «ничего», уподобляя богу-творцу самих мужчин.
Аргументация третьего тезиса хромает. Если воспользоваться метафорой, три всадника «бредовизации» по Дэвиду Грэберу — акционеры, глобальный заговор и зависть мужчин к вагине. Последнее, кстати, выглядит как забавная пародия на фрейдизм.
На этом важные тезисы книги, похоже, заканчиваются. В предпоследней главе происходят странные вещи. Грэбер говорит о невозможности создания шкалы оценки общественной ценности, но затем указывает на исследование трёх экономистов, которым это «удалось». При этом как исследователи, так и сам Грэбер признают, что объективность исследования является условной. Удивительно то, что это не мешает автору, ссылаясь на его результаты, заявить: «Да, ученые провели расчёты. Менеджеры несут отрицательную общественную ценность. Всё как я и думал».
"Выведенный Грэбером принцип таков: чем больше смысла в работе, тем меньше зарплата."
В главе также есть краткое упоминание философа Джеральда Коэна, в частности его тезиса о необходимости тотального равенства зарплат. Гребер заявляет, что аргументация Коэна безупречна, но признает, что «многие из принятых [Коэном] предпосылок могут быть оспорены по целому ряду причин». В предпоследней главе Грэбер рассматривает отрицательную связь осмысленности труда и оплаты труда. Выведенный им принцип таков: чем больше смысла в работе, тем меньше зарплата. Например, если работники коммунальных служб завтра прекратят работу, нас ожидает хаос. Но сколько они зарабатывают?
Кроме того, в книге критикуется трудовая теория стоимости. По Грэберу, основной проблемой этого подхода была сосредоточенность на самом производстве, а производительный труд, как пытается доказать автор, является выдумкой мужской части населения. В целом предпоследняя глава очень поверхностно затрагивает большое количество вопросов, из-за чего ощущается крайне инородной на фоне предыдущих.
Книга написана увлекательно, но в ней есть и ярко выраженные недостатки. Например, проблемы с аргументацией в местах, напрямую несвязанных с центральной идеей книги. Из-за негибкой аргументации проблемы секс-индустрии и патриархата рассмотрены довольно поверхностно. Если эта тема всплывает, то сопутствующая аргументация похожа на пример с завистью к вагине.
Скажем, в главе, иллюстрирующей первый тезис, утверждается, что работа стриптизерши «бредовая». Возникает вопрос: почему? Ведь стриптизёрш сложно отнести к одной из категорий бредовых работников. Автор объясняет: эта работа бредовая потому, что говорит девушкам в возрасте 21–25 лет, что больше всего денег можно заработать, вращаясь на шесте. По такой же логике, работу футболиста тоже можно считать бредовой: «Больше всего денег парни могут заработать, пиная мяч по футбольному полю в возрасте от 21 до 30 лет». Но актёры и футболисты, по мнению Грэбера, бредовыми работниками не являются, ведь они просто не подходят под определение самого автора. Их деятельность не является бессмысленной или вредной, она понятна обывателю, сами работники легко могут оправдать её существование. Такого рода тезисы с непроработанной аргументацией выглядят крайне странно.
"Выход Грэбер видит в установлении безусловного базового дохода."
В последней, несколько сентиментальной главе, снова заостряется второй тезис — с акцентом на то, что мириться с бредом нельзя, а необходимо отказаться от создания коллективной бредовой реальности. Эта глава исполнена оптимизма, содержит призыв задуматься о состоянии общества и кратко обрисовывает теоретический способ решения проблемы бредовой работы. Выход Грэбер видит в установлении безусловного базового дохода.
Конечно, Грэбер не скрывает своей политической ангажированности. В начале книги автор задаёт вопрос: «Как при капитализме, с его упором на повышение эффективности, сформировались профессии, где людям платят ни за что?» Ближе к концу Грэбер даёт ответ: «Возможно система, в которой мы живём это не капитализм. Во всяком случае, не тот капитализм, про который писали Карл Маркс или Адам Смит». На это, по его мнению, указывает переплетение политики и экономики, что противоречит ценностям классического свободного рынка.
Риторика Грэбера направлена на критику этого «нового капитализма», неолиберализма, а также культуры, порождённой этими двумя явлениями. Кризисы, уменьшение роли профсоюзов и рост экономического неравенства да и бредовая работа — эти вещи он считает последствиями господства «нового капитализма». Достается от Грэбера и социальным сетям: «По сути, это формы электронных медиа, которые предназначаются для производства и потребления контента в то самое время, когда делаешь вид, что занят чем-то ещё».
Первый и второй тезисы Грэбера довольно убедительны, но аргументация третьего тезиса не выглядит достаточной. Книга не предлагает чёткого решения проблем, и, скорее, оставляет после себя больше вопросов, чем ответов. С чем Грэбер превосходно справляется, так это с привлечением внимания к проблеме бессмысленного труда, сданного в аренду.
