Десять лет журналу «Спільне»: работа над ошибками

Владимир Ищенко

Десять лет назад, 24 марта 2009 года, я разместил первый материал на сайте commons.com.ua. С технической стороны сайт тогда представлял из себя один из стандартных шаблонов Wordpress. А первым материалом стала довольно случайная перепечатка анализа жилищного и экологического движения в России когда-то известного Института «Коллективное действие» Карин Клеман. Так довольно неуклюже впервые в публичном пространстве заявил о себе журнал социальной критики «Спільне». Идея издания зародилась в виртуальном сообществе liva_dumka, в котором общались, спорили, делали совместные переводы молодые левые интеллектуалы в основном из Киево-Могилянской академии.

Через десять лет «Спільне» стал не только ведущим левым изданием Украины, но и наиболее динамично развивающимся левым аналитическим журналом кириллическими буквами вообще. Время перепечаток ушло, эксклюзивные материалы присылает все более широкий круг авторов. Столько людей, которые в первые годы посещали сайт за месяц, сейчас заходят в первую половину дня. Аудитория журнала стремительно растет уже два года подряд и стала вполне сопоставима по размеру с аудиторией либеральных аналитических изданий, обладающими на порядок большими ресурсами и неисчислимо более близкими к господствующей идеологии.

Сайт в 2010 году

Тем не менее левое/социалистическое движение Украины сейчас в худшем состоянии, чем когда-либо вообще с момента его зарождения в XIX веке. Нынешняя политическая ситуация на глобальном и национальном уровнях существенно отличается от той, в которой возник журнал. Необходимо осмысление этой ситуации для выбора правильного пути развития издания и левого сообщества. Дальше следуют мои личные размышления о роли журнала «Спільне» в изменившейся политической ситуации. В каком-то смысле это и работа над ошибками, и приглашение к дискуссии о направлении развития.

Недооцененные проблемы

Политический момент создания «Спільного» был неслучайным. Во-первых, он совпал с пиком разочарования «Оранжевой революцией». Янукович уже не только успел побывать премьер-министром при президенте Ющенко, но и Тимошенко вовсю обсуждала с ним «широкую коалицию». Вместо тех политических и экономических изменений, на которые надеялась часть населения, Ющенко занялся националистической политикой памяти. Во-вторых, Украину накрыл мировой экономический кризис и мемы о том, что «Маркс был прав» докатились и до нашей глобальной глубинки. В 2009 году падение украинской экономики стало одним из наибольших в мире. В этой ситуации очень убедительно казалось, что «все политики одинаковые», от перестановки «оранжевых» и «бело-голубых» сумма не поменяется, это все борьба «Чужого против Хищника», где «оба хуже». Региональные, языковые, культурные, исторические, геополитические вопросы представлялись «псевдопроблемами», которые служат в первую очередь инструментом раскола и манипуляции украинским народом. А «настоящие» социально-экономические проблемы общие не только для трудящихся украинцев и Запада, и Востока, но и по большому счету те же самые, что у пролетариев всего мира. Главная украинская проблема — это на самом деле (неолиберальный) капитализм. С ним и нужно в первую очередь бороться низовыми протестами, общественными движениями, организацией профсоюзов и в конечном итоге настоящей левой партии. В том или ином виде все эти установки (разве, кроме последней, — о партии) были распространены среди всей растущей «новолевой» среды. Она определяла себя как оппозиция «всем одинаковым» олигархическим силам, а также «старым левым» партиям, окончательно, как казалось, деградировавшими до младших партнеров олигархических блоков.

«Спільне» тоже брался анализировать в первую очередь «настоящие» проблемы, актуализировать их сквозь стену замалчивания и показывать, как они связаны с противоречиями глобального капитализма. В результате получилось следующее. Во-первых, и близко не будучи способным конкурировать с изданиями, задающими повестку дня, «Спільне» не столько демаргинализировал «замалчиваемые» проблемы и их левый анализ, а, скорее, маргинализировал сам себя, очень мало участвуя в актуальных именно в Украине политических и интеллектуальных дискуссиях. Во-вторых, журнал так и не выработал качественного левого анализа именно тех вопросов, которые по факту структурируют украинскую политику и интеллектуальный дискурс.

"К событиям 2013—2014 годов новые левые подошли с довольно беспомощным интеллектуальным инструментарием»."

При этом трудности с решением огромного комплекса проблем о «национальном вопросе», «классе и идентичности», конечно же, совершенно не новые и не уникальные. Например, одна из главных дискуссий возрождающегося, благодаря кампании Берни Сандерса, американского левого движения касается необходимости смещения акцентов с «политики идентичности» на социально-экономические проблемы рабочего класса, критикуется инструментализация проблем расовых и гендерных меньшинств неолиберальными элитами. Однако вопросы расы и гендера давно находятся в центре дебатов не только американских левых, но и американской политики, науки и публичной сферы вообще, благодаря прогрессивным движениям 1960-х годов. В украинской же политике их место по факту занимают пресловутые вопросы, «раскалывающие украинцев». Примечательно, что в случае с гендерными вопросами, гораздо менее актуализированными в политической и интеллектуальной дискуссии здесь, украинские новые левые, наоборот, очень чувствительно реагировали на их «обесценивание» по сравнению с классовой повесткой. Не желая замалчивать, но и не предлагая материалистический анализ этих вопросов, они некритично принимали далекий от марксизма постмодернистский анализ современных гендерных исследований.

В результате к событиям 2013—2014 годов новые левые подошли с довольно беспомощным интеллектуальным инструментарием, что, в том числе, и способствовало их рассасыванию между противоположными националистическими и империалистическими лагерями в качестве «бесполезных идиотов». В условиях массовых мобилизаций и эскалации насилия уже не получалось засовывать голову в песок «настоящих» социальных проблем. А раз отсутствовал левый анализ происходящего, то его подменял тот или иной правый анализ, причем нередко по далеким от каких-либо политических соображений мотивам.

Хотя, очевидно, что анализ национальных проблем совсем не обязан быть националистическим, а анализ империалистического противостояния не обязан следовать псевдонаучным геополитическим теориям. Если национализм и империализм определяют структуру политического, медийного и интеллектуального полей, то игнорировать этот факт, пребывая в зародышевом состоянии, невозможно. Очевидно, нужно сперва закрепиться в этих полях в качестве, пускай, не самого важного, но заметного участника, разобравшись в правилах игры, участниках и подводных течениях. Стараться же перевернуть повестку дня в перпендикулярную плоскость, пребывая при этом в зародышевом состоянии, оказалось идеалистичной инфантильностью.

Развитие актуального левого материалистического анализа вопросов украинской идентичности, языковой, исторической и религиозной политики, государственного устройства, места Украины в меняющейся глобальной структуре и международных конфликтах становится только все более актуальным. И если классовая природа украинской элиты не претерпела существенных изменений, то этого нельзя сказать об общественном мнении, с которым левые напрямую сталкиваются в публичной сфере. Сознание одного сегмента общественного мнения, самого громкого, активного и мобилизованного, полностью переформатировано Майданом и войной. Несмотря на все междоусобные склоки и разногласия внутри этого лагеря, воображаемый вред для России (даже не польза для Украины) задает горизонт продвижения какой-либо прогрессивной повестки в этом поле. Социальное государство, гендерное равенство, демократия, права человека интересны ровно постольку, поскольку отрывают от «России» и приближают к «Европе». Есть, конечно, важные исключения либералов, а не «украинских либералов», правозащитников, а не «украинских правозащитников», феминисток, а не «украинских феминисток», но важно осознавать, что это именно исключения, существенно менее заметные в публичной сфере. К тому же они гораздо хуже организованы и мобилизованы, не имеют своего политического представительства, и важно осознавать, что вряд ли именно левые смогут им его предложить.

"Политическое движение без повестки национального развития не имеет шансов в национальной политике."

Противоположный сегмент общественного мнения тоже, можно сказать, националистичен. Только это не российский национализм — тот как раз вытеснен за линию фронта и пределы украинской политики. Оппозиционный сегмент все четче артикулирует определенную версию украинского национализма, более плюралистического в культурном плане, и, что важно, в интересах развития собственного промышленного производства в Украине взамен извечной национальной идеи стать периферией Европы. При этом политические лидеры этого сегмента (в общем-то так же как и «патриотического») преимущественно оказываются связанными с олигархическими группами. Низовая невиртуальная мобилизация пока что ограничивается в основном крестными ходами и «бессмертными полками». Органическая интеллигенция этого сегмента пока что слаба и запугана (если исключить «лидеров общественного мнения», напрямую заинтересованных материально).

Как именно будут развиваться левые во взаимодействии с каким-либо из сегментов, между ними или в оппозиции к обоим — пока непонятно. Ясно только, что не взаимодействовать вообще никак и просто игнорировать «ненастоящие» проблемы, которые они артикулируют, из комфортной для левых ниши «социалки» — это путь в никуда. Есть немало политических сил с гораздо большими ресурсами и способностями к социал-популистской риторике. В еще одном движении, требующем низких цен и тарифов, и высоких зарплат и пенсий, но только «честном» и «неолигархическом», смысла нет никакого. Даже вроде бы очевидные социальные вопросы нуждаются в более глубоком анализе в контексте перспективы развития Украины в изменяющемся мировом устройстве.

"Глупо перенимать ключевые тезисы «патриотического» нарратива, который с неизбежностью будет и антикоммунистическим, и ксенофобским."

Политическое движение без повестки национального развития не имеет шансов в национальной политике, а все ключевые международные события последних лет указывают на то, что политика в рамках национальных государств становится только более важной. При этом не стоит делать три вещи, которыми левые занимались раньше в те редкие моменты, когда вспоминали о национальном вопросе. Во-первых, глупо перенимать ключевые тезисы «патриотического» нарратива, который с неизбежностью будет и антикоммунистическим, и ксенофобским. Правые интеллектуалы, может, даже и погладят по головке, но оппортунизм еще никогда не оправдывал себя в долгосрочном периоде. Те левые коллективы, которые пошли этим путем, сейчас пребывают ни в чуть не лучшем состоянии, чем те, кто остался на своих принципах. Во-вторых, тщетно искать ответы на национальные вопросы в текстах так называемого «украинского марксизма» начала ХХ века, написанных об очень иной, подавляюще крестьянской стране, напрямую подчиненной России. В-третьих, бессмысленно нарочито «украинизировать» левое движение. Это раньше хотелось подчеркнуть отличие новых левых от русофильской КПУ. Теперь же украинским языком уже ни перед кем не оправдаешься, и чтобы прослыть «своим» в постмайдановской «гражданской нации», придется принять всем сердцем и армию, и мову, и віру, и весь «евроатлантический порядок».

Фото Vector:media

Именно от «Спільного», концентрирующего левые интеллектуальные ресурсы, следовало бы в первую очередь ожидать серьезного анализа вопросов национального развития, недооцененных новыми левыми. К тому же, в отличие от большинства других новолевых коллективов «Спільне» не развалилось и не маргинализировалось в 2014 году, а, наоборот, вышло из череды конфликтов, травли и расколов даже сильнее и крепче. Существенно изменилась позиция «Спільного» в левом движении в целом.

Упадок украинских левых

«Спільне» создавался еще в то время, когда в парламенте была представлена хоть какая-то, но все-таки левая партия^[1]. Более того, после местных выборов 2010 года свыше 7 тысяч депутатов представляли КПУ в местных советах разного уровня. КПУ имела общенациональную партийную структуру со всей полагающейся инфраструктурой, которую поддерживал бизнес. Членский состав КПУ, кстати, демонстрировал тенденции к росту и омоложению. Партия проводила немаргинальные уличные акции и участвовала в общественных конфликтах, издавала с десяток газет и теоретический журнал. Теперь же, если какому-нибудь журналисту взбредет в голову поинтересоваться, что думают левые по тому или иному поводу, он полезет не на сайт kpu.ua и вряд ли обратиться за комментарием к Симоненко или Киве. С большей вероятностью он зайдет на «Спільне» (и, может, еще пару менее известных изданий).

Многие всерьез считали, что именно КПУ была главным препятствием для расцвета «настоящего» левого движения, но после ее запрета и маргинализации положение левых, очевидно, лучше не стало. Шесть-семь лет назад даже молодые новые левые приводили по паре сотен участников на несколько сепаратных первомайских маршей одновременно. Были  моменты, когда они возглавляли многотысячные студенческие протесты. Вокруг «Спільного» крутилось несколько левацких групп, соревновавшихся за влияние и одновременно посмеивающихся с «академических левых». Расшифровку аббревиатур названий этих организаций сейчас вспомнит даже не каждый из их бывших участников.

Если раньше «Спільне» существовал среди множества разнообразных активностей нового левого движения, то сейчас мы объективно оказались в ядре движения. Конечно, в первую очередь вследствие репрессий и развала множества остальных коллективов. На полузакрытые мероприятия «Спільного» с выразительно левой тематикой сейчас приходит в несколько раз больше людей, чем какая-либо левая группа, организация или партия выводила на какую-либо уличную акцию последние пару лет в Киеве.

"Коммуникация между украинскими левыми сейчас на самом низком уровне интенсивности на моей памяти."

Изменение структурной ситуации в левом движении создает для «Спільного» проблему — практическое отсутствие конструктивной критики слева. Люди, вынужденные эмигрировать либо ушедшие из активизма, теряют интерес к обсуждению украинской политики. Коммуникация между украинскими левыми сейчас на самом низком уровне интенсивности на моей памяти. Когда-то очень живой украинский левый Фейсбук практически вымер, не переместившись на другие платформы. В целом более «правый» круг общения и сотрудничества накладывает свой отпечаток, ограничения и ожидания, создавая дополнительные риски потери доверия левых.

Безусловно, левым сейчас просто необходимы союзники в лагерях с другими взглядами, прежде всего, для общего сопротивления репрессивным тенденциям и националистической радикализации^[2]. Однако важно, чтобы сотрудничество выстраивалось на основе четкого понимания своих тактических и стратегических целей в сотрудничестве, их совпадения и противоречий с целями партнеров, которые все-таки придерживаются довольно других взглядов и имеют иные интересы. А вот такой рефлексии как раз часто и не хватает, в том числе из-за крайне недостаточного обсуждения самими левыми собственной стратегии, промежуточных задач, актуальной ситуации, поля потенциальных союзников и долгосрочной перспективы. Риски непродуманного сотрудничества —- использование в чужих целях, дискредитация, закрытие возможностей для сотрудничества с другими, возможно, более важными в долгосрочной перспективе группами, чем нынешние попутчики.

Гибридный формат

Одна из главных проблем, которую «Спільне» ставил перед собой звучала так: «разрыв между критическими теориями и практикой прогрессивных движений». Решение проблемы виделось в том, чтобы попытаться «поднять сознание» активистов низовых протестных инициатив за хорошие вещи и против плохих (антизастроечных протестов, студенческих, рабочих профсоюзов, феминисток и т. д.) до более глубокого понимания структурных причин социальных проблем, с которыми они борются. Например, показать, что виноват не конкретный недобросовестный застройщик и коррумпированный чиновник, выдавший разрешение на постройку высотки в парковой зоне, а динамика рынка недвижимости и недостаток демократии в распоряжении общественной собственности и публичного городского пространства^[3]. Формат «Спільного», особенно в ипостаси «толстого журнала» в духе «ангажированной науки» («ангажированной» в хорошем смысле, то есть исследований, не скрывающих, а рефлексирующих и открыто обсуждающих свои политические предпочтения, служащих прогрессивным изменениям в обществе) вроде бы должен был соответствовать решению этих задач.

На самом деле он оказался преждевременным для наших реалий. В таком формате выходят немало изданий в западных странах, одно из самых влиятельных — это New Left Review. Однако там для них есть гораздо более широкая среда авторов и читателей, которой в Украине нет и вряд ли скоро появится. Исследовательские статьи для «Спільного» требовали практически тех же усилий, способностей и многих месяцев работы, что и академические статьи. При этом они не оцениваются как научные публикации, помогающие академической карьере. Авторов, способных написать такие материалы на должном аналитическом уровне, с близкой политической позицией, да еще и обладающими сильной внутренней мотивацией для этого, было слишком мало для регулярного издания. С другой стороны, сомнительна и их просветительская, «поднимающая сознание» роль для активистов и симпатиков прогрессивных движений. У «Спільного» укреплялся имидж «высоколобого» журнала, недоступного простым людям, который сложно читать и в который сложно писать, что еще более ограничивало круг авторов. А использование переводов из западных изданий становилось плохим решением. Даже не только потому, что нередко практически все люди, которым интересно прочитать конкретный сложный текст, способны были его прочитать и в оригинале на английском. Перевод совершенно не решает вопрос приложения результатов западных исследований и выводов западных теорий к нашим реалиям. Для этого необходима дополнительная аналитическая работа и дополнительные тексты. А публикация перевода, к сожалению, часто даже не означала качественного обсуждения аргументов текста внутри редакторского коллектива.

Очевидным решением становится активное использование более простых и коротких форматов аналитической публицистики, рерайтов длинных и сложных статей в популярной форме, рецензий, полемики, эссеистики. Это, кстати, совсем не означает упрощения идей, однако открывает «Спільне» более широкому кругу читателей и авторов, в том числе в самом сообществе вокруг журнала. Одновременно это поможет активизировать левую коммуникацию и регулярные интервенции в актуальные политические и интеллектуальные дискуссии. С другой стороны, можно создавать настоящий академический журнал с регистрацией в международных наукометрических базах, что могло бы стать огромным рывком вперед для престижа левых исследователей на постсоветском пространстве. Очевидно, что такой журнал пока что не получилось бы создать, ориентируясь лишь на украинских авторов. Но главная проблема, что сам формат академического журнала является уже технологически изжившей себя формой научной коммуникации, которая, возможно, уже в недалеком будущем переместится в глобальные академические сети, но это тема для отдельной статьи.

Почему «Спільне»?

В конце будет логично задать вопрос, почему же «Спільне» довольно успешно развивается, несмотря на крайне неблагоприятную политическую ситуацию, глубокий упадок украинских левых, ошибки в выборе формата и приоритетных тематик? По-видимому, в украинской публичной сфере действительно есть значимая объективная необходимость в левом взгляде и анализе. Также, очевидно, это результат растущей профессионализации коллектива «Спільного», на которую оказались не способны многие другие новые левые. Время общих аматорских переводов, принятия решений в неформальном и крайне разнородном коллективе, бесконечных конфликтов в связи с этим, отсутствия четких процедур уже ушло. Но дальнейшее развитие требует повышения аналитического, политического и стилистического качества текстов, работы над прозрачностью и живостью языка, глубиной анализа, оперативностью и регулярностью реакции на актуальные события, тщательного обсуждения чувствительных тем и при этом, конечно же, готовности серьезно браться за самые сложные вопросы нашей страны и ее перспектив. В общем и целом нужно ставить более высокие планки и подходить с более строгими требованиями и к «Спільному», и к самим себе.

"Центральная роль «Спільного» в нынешнем левом движении накладывает определенную ответственность."

Интеллектуальные коллективы нередко оказывались в центре движений на стадии кризиса и упадка (в англоязычной литературе это называется movements in abeyance — «движения в режиме ожидания»), которые помогали их поддерживать до открытия политических возможностей и новой волной мобилизации. Это происходило потому, что именно такие коллективы сохраняли идентичность движений, поддерживали коммуникацию и становились площадками для трезвого стратегического анализа и дискуссий о выходе из кризиса. Центральная роль «Спільного» в нынешнем левом движении накладывает определенную ответственность. Как минимум, в том, чтобы формулировать собственную политическую линию издания, обращаясь к наиболее актуальным вопросам и дискуссиям, анализировать их на должном уровне живым стилем и доступным языком.