Фильм Джессики Гортер «Красная душа»: русский неосталинизм и страхи постсоветского человека

Александр Земленит

В ноябре 2017 года вышел новый фильм режиссёра из Нидерландов Джессики Гортер «Красная душа» («De Rode Ziel») — картина о психологии русского сталинизма. Показы «Красной души» с успехом прошли на фестивалях в Европе и в России. Судя по отзывам голландской аудитории и киносообщества, для маленьких и далеких от советской проблематики Нидерландов этот фильм так же важен, как и для российского зрителя. «Красная душа» сделана очень просто, она не патетична и не памфлетична, в ней преобладает спокойная интонация давно назревшего разговора о сокровенном — о спрятанных в глубинах человеческой личности страхах, иллюзиях и надеждах. Как и любое самоценное произведение искусства, этот фильм не только скользит по поверхности, но проникает в глубину. Он не только о России, о Сталине, о репрессиях, но затрагивает более масштабные проблемы и предупреждает об опасностях, которые могут случиться в каждом государстве, не важно, проводит оно открыто тоталитарную или внешне антитоталитарную политику. Безусловно, для украинской публики этот фильм крайне важен, как и для жителей других постсоветских стран, в сознании которых очень остро стоит вопрос поиска идентичности.

Вряд ли можно найти человека, выходца из СССР, который никогда не пытался ответить на вопрос: как относиться к личности Сталина? Какую роль он сыграл в истории? Периоду сталинизма сегодня даны многочисленные трактовки: он представляется и как эпоха «эффективной модернизации», и как время «кровавых преступлений коммунизма», и как «контрреволюционный период» по отношению к началу 1920-х годов. Постсоветские страны выбирают разные способы обращения со сталинским и вообще советским наследием: если сегодня Украина и годами ранее страны Прибалтики взяли курс на полную десталинизацию и десоветизацию, то Россия не спешит этого делать. В российском обществе по-прежнему живы и очень остро стоят вопросы отношения к Сталину, к репрессиям, к советскому проекту в целом.

Фильм Джессики Гортер «Красная душа» если и не ставит диагноз, поскольку это было бы слишком радикально для фильма такого рода, то, по крайней мере, призван представить некую панораму из людей разных поколений, по-своему осмысляющих значение Сталина и опыт сталинизма. Если для одних Сталин — безусловный палач и преступник, то кто-то, даже невзирая на преступления сталинской эпохи, находит в ней образец для будущего страны. Иные даже склонны становиться сталинистами, находя в этом форму протеста, ведь в «индустриализации», «модернизации», «Победе» и «великой державе» им гораздо приятнее находить то, чего они не могут видеть сейчас. Вряд ли можно сказать, что это фильм о самом Сталине или о «советском коммунизме» — тогда о чём же он? Действительно ли удалось обнажить «красную душу» в героях? Что же такое сталинизм и какие современные разновидности он принимает?

Режиссёр Джессика Гортер родилась и живет в Нидерландах. Несмотря на это, в её фильмах главной темой стала советская и постсоветская проблематика. Режиссёр снимает свои картины в России и представляет в них русскую жизнь, сотканную из переживаний, ощущений, воспоминаний представителей разных поколений. Предыдущие работы Джессики были посвящены Санкт-Петербургу — городу, который всегда привлекал режиссёра с момента первого приезда в начале 90-х. Ему она посвятила сначала фильм «Питер» (2004), а затем и свой самый известный на сегодня проект — «900 дней» (2011). Этот часовой фильм, состоящий из воспоминаний очевидцев и историков о жизни блокадного Ленинграда, по силе впечатления вполне можно поставить в один ряд с «Блокадной книгой» Гранина и Адамовича. Жуткие истории, которые рассказывают престарелые жители блокадного города, способны шокировать, но от них невозможно оторваться — весь фильм просматривается на одном дыхании и рождает много горьких мыслей по окончании просмотра.

Джессика Гортер

У Джессики Гортер есть важная стилистическая особенность: в своих фильмах автор не говорит почти ни слова, часто закадровый голос полностью отсутствует. Режиссёр представляет зрителю целостную структуру, в которую она включает своих героев. Да и вряд ли будут уместны какие-либо дополнения к словам участников её фильмов, так как истории, дополняемые видеорядом, сами по себе очень полновесны. Несколько главных героев рассказывают свои истории, все они перемешаны, в момент интервью режиссёр задает в основном нейтральные вопросы, интерпретация которых людьми разного склада дает в полной мере раскрыть их психологию. При переходе от одного героя к другому почти не используются затемнения кадра, наоборот кадры очень резко сменяют друг друга: две женщины идут по огромному полю на севере России в окружении птиц — и вот уже москвич едет по столице, слушая радио в машине. Всё это создает эффект неразрывно связанного единого пространства.

Разные семьи, разные поколения, разные эпохи и взгляды. Мы постоянно переносимся из Москвы в Петербург, из Петербурга — в далекий Северодвинск, построенный усилиями заключенных ГУЛАГа. Здесь нам встречается несколько героинь: исследовательница местных массовых захоронений и две пожилые сестры, рассказывающие историю своей репрессированной матери. В фильме также приняли участие историк из Петербурга, занимающийся архивом репрессированных, и карельский краевед Юрий Дмитриев, в 1997 году обнаруживший Сандармох^[1]. Дмитриев участвовал в фильме еще до того, как на него завели уголовное дело по обвинению в изготовлении детской порнографии, которое вызвало общественный резонанс в России. В фильме Дмитриев вместе с той самой приемной дочерью Натальей изучают лесную местность в поисках возможных захоронений. Участвующие в фильме историки и краеведы говорят, что их работа в должной степени не поддерживается государством, а также жалуются на то, что многие архивы до сих пор остаются закрытыми. При этом в историческом сообществе нет единства не только в оценке сталинской эпохи, но даже в оценке масштаба, характера и значения репрессий 1930-х годов. Символически эту разобщенность передает попавший в фильм небольшой фрагмент из горячей дискуссии в эфире одного из петербургских телеканалов.

Впрочем, фильм явно не претендует на какую бы то ни было историческую оценку, съемки с мест захоронений достаточно беглые и общие, хотя конкретные кадры выглядят весьма внушительно. Например, эпизод, когда северодвинский краевед неспешно рассматривает снятые крупным планом человеческие останки. Но всё же это отнюдь не натуралистический фильм и не фильм-расследование на историческую тему. Это скорее психологическое кино, пытающееся заглянуть вглубь неумирающего сталинизма, вглубь «красной души». Очень интересен портрет современного сталиниста на примере московского героя картины. Он — успешный фотограф, снимающий на провластных молодежных мероприятиях, живет вместе с младшим сыном в хорошей московской квартире. Впервые мы видим его как участника некоей общественной организации, возлагающей цветы к могиле Сталина.

"Если герои одного из самых жутких рассказов Варлама Шаламова «Ночью» почти потеряли человеческий облик после многих лет нахождения в лагере, то многие «наивные советские люди» начали терять его как раз после спешного сооружения периферийного капитализма в постсоветских республиках."

Там же мы видим и нескольких бабушек, которые в позднесталинскую эпоху либо были совсем детьми, либо еще не родились. Бабушки довольно экспрессивно разговаривают со съемочной группой, отвечая на нейтральные вопросы вроде «Кем для вас является Сталин?» или «Что вы думаете о репрессиях?». В кадр попадает реплика одной из женщин: «Сейчас они будут нас провоцировать», — боевая готовность нескольких хрупких пожилих женщин немедленно «разгромить, уничтожить врага», быть бдительными и никогда не забывать видеть в каждом вопросе затаенную вражескую хитрость. После этого следует перечисление заслуг советского вождя, среди которых, наряду с «победой», «демократией» и «индустриализацией», называется, например, еще и «прорыв человека в космос». Эти женщины выглядят достаточно гротескно, но перед нами только первичный контур сталинизма. В сознании многих антисталинистов сторонники вождя таковыми и являются — больными стариками, вспоминающими молодость, приписывающими Сталину разные, в том числе сомнительные или попросту несуществующие заслуги, желающими «сильной руки» и всегда лояльными к любой, в том числе современной российской власти. Однако в реальности всё оказывается не столь одномерным и карикатурным. Это находит отражение в фильме на контрасте между этими пожилыми сталинистками и разворачивающейся следом историей московского фотографа — сталиниста среднего возраста.

Герой по имени Игорь, как было сказано выше, работает фотографом. У него есть машина, хорошая квартира, он увлекается разведением аквариумных рыбок и воспитывает младшего сына. Мы узнаем о его главной травме, что, возможно, даст нам понять, почему этот интеллигентный москвич, полностью вписанный в современную систему отношений, получающий неплохие деньги за работу на провластных мероприятиях и ведущий в общем буржуазный образ жизни, при этом является сталинистом и критически относится к потребительскому обществу материальных ценностей, сформировавшемуся в России в 1990-е годы. Его старший сын, которому не исполнилось и 26 лет, был наркоманом и погиб в результате несчастного случая: сгорел при пожаре, который случился во время приготовления наркотиков. Сын был андеграундным музыкантом, и такой стиль жизни был для него в порядке вещей. Когда главный герой рассказывает о взаимоотношениях с сыном, чувствуется, что они были довольно прохладными. Сын не очень хорошо понимал отца, а отец всячески пытался заинтересовать его, ребенка 90-х, участием в молодежных, волонтерских, провластных организациях, форумах. Эта семейная трагедия — отголосок большой трагедии последних позднесоветских поколений, простых людей, оказавшихся выброшенными из привычно обустроенной, упорядоченной жизни, чувствующих себя затерявшимися среди хаоса. «Наивных советских людей сожрали акулы», — печально констатирует главный герой. В чём-то можно согласиться, ведь если, скажем, герои одного из самых жутких рассказов Варлама Шаламова «Ночью» почти потеряли человеческий облик после многих лет нахождения в лагере, то многие «наивные советские люди» начали терять его как раз после спешного сооружения периферийного капитализма в постсоветских республиках.

Семья Игоря (если не учитывать погибшего сына) придерживается приблизительно похожих взглядов: его отец также с симпатией относится к Сталину и тоскует по советской эпохе вообще. Каково мнение самого младшего члена семьи, из фильма мы узнать не можем, однако в кадр не попадает ничего такого, что позволило бы усомниться в том, что сын Игоря разделяет точку зрения отца. Герой рассказывает сыну об аквариуме, в котором всем рыбам хорошо жить, потому что хороший хозяин «создал для них комфортную среду». К слову, обратная сторона сталинского режима мало интересует Игоря и его семью, среди их родственников или знакомых не было репрессированных (во всяком случае, с их слов). Вряд ли можно сказать, что эти мирные, цивильные люди испытывают особенный трепет перед «тоталитарной властью» и хотят «массовых расстрелов». Равно как мы с трудом можем что-либо сказать о политических взглядах главного героя. Ведь в сущности, кто он: левый, правый, коммунист, консерватор? Можно упрекнуть режиссёра, которой не удалось конкретизировать политические вопросы при общении со своим героем, но в основе своей даже не суть важно, если бы Игорь был показан в фильме носителем определенной понятной идеологии. Ведь для нашего героя Сталин — это не столько историческая фигура, политик, идеолог, сколько вот такой «хозяин аквариума», иными словами — «хороший царь», «просвещенный правитель». В отношении главного героя к Сталину видна проблема «старых левых» на постсоветском пространстве, строящих свою программу на ностальгии по СССР. Кроме того, может ли считаться марксистом и вообще человеком левых убеждений герой, для которого идеалом общественного строя является жизнь при «хорошем хозяине» в стерильном, закрытом от внешнего мира аквариуме? Миф о Сталине как «красном царе» нужен не для  изучения трагической истории того периода, а для оправдания вождизма и актуальности такого стиля управления сегодня. Таким образом, современный сталинизм только дискредитирует постсоветское левое движение.

Еще в начале фильма мы слышим из уст главного героя упрёки в мифологизации личности Сталина как «тирана, который  пил кровь младенцев». Но в представлении самого Игоря, как и множества других современных сталинистов, эта фигура столь же мифологизирована. Сталин воспринимается как миф о разумном, рациональном, стратегически мыслящем правителе, отвечающем на вызовы времени, обеспечивающем всё население «нормальной жизнью», где можно «жить за идею, а не за зарплату» — качества, которые столь трудно найти в сегодняшней властной элите России. Примечательно, что несколько раз от защитников Сталина в фильме прозвучала фраза о его бескорыстности. Если присмотреться внимательнее, то ясно, что этим людям нужен не «бескорыстный Сталин» как историческая фигура. Таким образом эти люди, разочаровавшиеся в демократии и не готовые проявлять инициативу снизу, выражают запрос на адекватную, не ворующую власть, действующую «в интересах народа». Но как этого достичь без ответственности людей за свою жизнь, без гражданского общества в полноценном смысле слова? Об этом Игорь и его семья очевидно не задумываются. Патерналистская опора на Сталина как миф о «просвещенном лидере» не имеет ничего общего ни с социальным государством, ни со строительством гражданского общества, однако, как кажется, это гораздо надежнее и безопаснее для людей, застрявших в постсоветском безвременье.

Если жизненные травмы позднесоветских людей, их мечты, иллюзии и разочарования нам достаточно ясны, то что же скажут дети? Подрастающему поколению россиян в фильме уделено много внимания. Режиссёр показывает нам молодых людей в двух разных ситуациях: на провластном форуме молодых историков в летнем лагере и в классе северодвинской школы. И там, и там говорят о сталинских репрессиях, однако удивительно, что школьная атмосфера беседы взрослых с учениками во время урока оказывается во многом более спокойной и естественной, нежели то, что происходит в казалось бы неформальной обстановке летнего отдыха. Репортаж оттуда предваряет минута «сталинского искусства» в фильме — демонстрация картин в эстетике соцреализма, где изображены веселые, красивые, устремленные в будущее молодые люди; всё это сопровождается аудиозаписями выступлений Сталина. Постепенно пропагандистские картины сменяются кадрами, снятыми на форуме «Таврида», где словно те же самые оптимистичные молодые люди гуляют по аллеям парка, танцуют под музыку во время массовых гуляний в честь приезда новой смены. Казалось бы, нарисованные герои 80-летней давности ожили и все съехались в «возвращенный домой» Крым...

"Сталинизм для героев «Красной души» и «Стены» — своего рода «дорога к храму» в современных условиях коллективной растерянности, социального расслоения, безответственности и двойных стандартов."

Может показаться, что происходит всё то же, что и много лет назад. Возможно, именно в этом суть послания: «красная душа» из России никуда не исчезла? Однако остается под вопросом: является ли всё происходящее триумфом «красной» души. Во всяком случае, в том, что удалось заснять в разговорах молодых людей, историков, выступлениях гостей, нет даже намёка на модернистские стороны советского проекта, более того, они здесь явно не в почете, как и любая «демократия», зато репрессивные и «государственнические» явно одобряются. В таком случае столь ли важным оказывается цвет — красный он, белый или коричневый?... Советский вариант социализма давно закончился, и для участников «патриотического форума» он отнюдь не актуален. Но почему же тогда сталинизм для них до сих пор жив? Одна из девушек, ожившая комсомолка со сталинского панно, выражается по этому поводу предельно ясно: «Создание "нового человека" было очень вероломно и болезненно для российских граждан». Сталин, по мнению участников провластного форума, очень хорошо это понял, поэтому в нужный момент прекратил «вероломство». Именно сталинские репрессии, как считает другая активистка, скорее всего, и сделали возможной победу в войне с Германией. В сущности, перед нами кадры коллективного покаяния, но не за преступления сталинизма, а за «вероломство нового человека» в бурные революционные годы.

Стоит сказать, что параллельно с «Красной душой» недавно вышел еще один документальный фильм, поднимающий тему сталинизма —  «Стена» (реж. Дмитрий Боголюбов). Фильм снят как репортаж с могилы Сталина возле кремлевской стены в день его смерти. В нём есть один небольшой, но крайне выразительный кадр: бабушка стоит возле бюста Сталина и крестится перед ним, как перед иконой. Здесь невольно вспоминается один из главных фильмов перестройки — публицистичное и нарочито условное «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Грузинскому режиссёру тогда удалось выразить две тенденции времени: антисталинскую и богоискательскую («Что же это за дорога, не ведущая к храму?»), запечатлев крушение былых ориентиров в перестроечном обществе и лихорадочный поиск новых. По прошествии лет многие тогдашние внутренние конфликты стёрлись, однако осталась неуверенность, дополненная возникшим чувством униженности, второсортности. Поэтому не стоит удивляться, что сталинизм для героев «Красной души» и «Стены» — своего рода «дорога к храму» в современных условиях коллективной растерянности, социального расслоения, безответственности и двойных стандартов.

Итак, «Красная душа» — фильм не о Сталине и не о «русском коммунизме», а о страхах и растерянности, становящихся питательной почвой для тоталитарных режимов. Мотив страха проявляется в фильме постоянно. Учёные рассказывают о людях, замолчавших на десятки лет после выхода из ГУЛАГа. При общении с героями старшего поколения видна неуверенность этих людей, их страх перед возможными «провокациями», «очернением». Молодые жители Северодвинска, — города, построенного заключенными, — не очень хорошо осведомлены об истории места, в котором живут. На примере этого города видно, насколько сложны противоречия, но вместе с ними и сильна связь с тем временем. Очевидно, что если бы не сталинская эпоха, этого города могло бы не быть как такового. И сегодня здесь живут рядом потомки заключенных и тех, кто служил в охране, а их дети сидят за одними партами в школе, но даже у них начинают проявляться те же страхи и сложность в формулировке отношения к этому периоду истории.

"Фильм не только о России, о Сталине, о репрессиях, но затрагивает более масштабные проблемы и предупреждает об опасностях, которые могут случиться в каждом государстве, не важно, проводит оно открыто тоталитарную или внешне антитоталитарную политику."

Джессика Гортер не изменяет своему стилю, отработанному еще в предыдущем фильме «900 дней». Она может незаметно шокировать зрителя, но не страшными натуралистичными кадрами, а незаметно — в ходе милой застольной беседы с главным героем. Человек, посмотревший «900 дней», вряд ли выбросит когда-либо из памяти добрую бабушку, рассказывавшую о том, как зимой 1942 года она объедала трупы своих мертвых родственников, а потом съела любимую кошку. В «Красной душе» же перед нами постепенно разворачивается трагическая история двух пожилых сестёр. Их мать была репрессирована по клеветническому доносу, согласно которому она (при этом будучи неграмотной) якобы читала и распространяла иностранную пропагандистскую литературу, ругала советскую власть и восхваляла Третий Рейх. Женщины подробно рассказывают о своей матери и её буднях в заключении, где она провела 10 лет, принимая участие в строительстве домов в Северодвинске. Внезапно героини начинают опасаться, не очернили ли они Россию своим рассказом о несправедливо осужденном человеке?! Сначала женщины отшучиваются в духе: «Чтобы нас потом не арестовали? Да кому мы нужны...» Однако с каждой новой репликой всё больше проскальзывает чувство страха, неуверенности, неловкости. Героини, как и их мать, склонны винить в случившемся судьбу, рассматривать жизнь фаталистически. Вряд ли стоило бы говорить еще что-либо после нескольких минут такого поразительного финала. Концовка для фильма о страхах и растерянности удалась столь же растерянной и поистине страшной.

Читайте также:

Путешествие на «Близкий далекий восток» Филипа Ремунды: Украина как страна-парадокс