Многие были в восторге, узнав, что Нобелевская премия по экономике в 2018 году присуждена Уильяму Нордхаусу из Йельского университета, известному своими работами на тему глобального потепления. Мир открыл глаза на отчаянность нашей экологической ситуации, и профессиональная экономика наконец тоже начала уделять должное внимание климату. Этот позитивный нарратив был подхвачен и распространён средствами массовой информации.
Но каким бы уважаемым Нордхаус ни был в среде экономистов, климатологи и экологи придерживаются другого мнения о его работах. Многие из них считают, что правительства по всему миру не принимали радикальных климатических мер в последние десятилетия во многом из-за аргументов, выдвинутых Нордхаусом.
Это острый спор, зависящий от наиболее важного вопроса в экономике климата: вопросе роста. Ставки не могут быть выше. В конце концов, это не абстрактная академическая дискуссия: на кону будущее человеческой цивилизации.
* * *
В 1990-х годах Нордхаус построил первые модели комплексной оценки, чтобы выяснить, как экономический рост влияет на выбросы углекислого газа, а климатические изменения, в свою очередь, — на экономический рост. Описанные Нордхаусом базовые механизмы продолжают использоваться в моделях, применяемых Межправительственной группой экспертов по изменению климата — МГЭИК (англ. IPCC). Никто не оспаривает значимость его вклада в данную область. Вопрос скорее в том, что Нордхаус использовал свои модели для поддержки конкретной политической программы.
Его модели показали, что если мы быстро снизим выбросы углерода — в масштабах, необходимых, согласно учёным, чтобы избежать климатического коллапса (например, повысив налоги на выбросы углерода) — это существенно замедлит экономический рост. С точки зрения учёных, это не проблема: естественно, мы должны сделать всё необходимое, чтобы избежать климатической катастрофы. Но для экономистов вроде Нордхауса это неприемлемо. Ведь главная идея неоклассической экономики — делать всё возможное увеличения экономических показателей.
Итак, Нордхаус посвятил свою карьеру поискам «баланса» между смягчением климатических изменений и ростом ВВП. В своей знаменитой статье 1991 года «Замедлять или не замедлять» он твёрдо стоит на последнем: не стоит слишком рваться замедлить климатические изменения — мы же не хотим поставить рост под угрозу.
Для оправдания этого вывода Нордхаус манипулирует понятием «ставка дисконтирования» (discount rate), которое используется экономистами для оценки стоимости климатического коллапса сейчас в сравнении с будущим. Это может казаться запутанным, но на самом деле всё довольно просто. Нулевая ставка дисконтирования означает, что будущие поколения ценятся так же, как и нынешние, а высокая ставка дисконтирования значит, что будущие поколения ценятся меньше, уценённо (discounted), в сравнении с соседними поколениями.
Нордхаус предпочитает высокую ставку дисконтирования — очень высокую. Дисконтирование будущего позволяет ему утверждать, что нам не стоит торопиться со снижением выбросов, потому что экономические затраты для людей сегодня будут выше, чем полученная выгода — защита людей будущего. Вместо этого нужно сделать прямо противоположное: сосредоточиться на ВВП сейчас, даже если это означает верную климатическую катастрофу в будущем. Этот шаг оправдан, так как будущие поколения будут гораздо богаче нас, а значит, лучше справятся с проблемой.
Используя такую логику, Нордхаус долгое время утверждал, что с точки зрения «экономической рациональности» будет «оптимальным» продолжать нагревать планету примерно до 3,5 градусов Цельсия выше доиндустриальных показателей, что значительно превосходит порог в 1,5 градуса, на котором настаивает МГЭИК.
Это звучит морально проблематично и полностью противоречит предостережениям учёных, однако экономисты и политики, как один, выстроились в защиту позиции Нордхауса. Она так им нравится потому, что оправдывает статус-кво и позволяет отложить тяжёлые решения на потом. Так, президент Трамп агрессивно предпочитает экономический рост защите климата. Отчасти из-за этого глобальные выбросы продолжают расти, хотя МГЭИК опубликовали свои первые отчёты почти 30 лет назад. Это также помогает объяснить, почему даже после Парижского климатического соглашения, почему со всеми планами, которые обещали внедрить правительства по всему миру, мы все равно уверенно движемся примерно к 3,3 градусам потепления. Всё это подозрительно напоминает траекторию Нордхауса.
* * *
Но почему экономистам сходит с рук утверждение о том, что подобные экстремальные температуры допустимы? Потому, что модель Нордхауса показывает, что даже наихудшие катастрофы не так уж сильно навредят глобальной экономике. В худшем случае отнимут у неё пару процентов к концу этого века — но это намного меньше, чем последствия безотлагательных климатических мер.
Как это рассчитывается? Климатический коллапс приведет к голоду и массовым переселениям сотен миллионов бедных жителей Африки и Азии, но всё это отразится на ВВП лишь как крохотный всплеск. Ведь бедные люди прибавляют немного «стоимости» глобальной экономике. То же касается насекомых, птиц и дикой природы вообще, так что ускорение массового вымирания видов вследствие глобального потепления тоже не важно. С точки зрения капитала то, что большинству из нас представляется огромными моральными и даже экзистенциальными проблемами, буквально не стоит ничего.
Даже больше: Нордхаус утверждает, что наиболее уязвимые к последствиям глобального потепления секторы — аграрный, лесной и рыболовный — составляют относительно малую долю ВВП: всего около 4 %. Так что даже если в будущем вся агропромышленная система рухнет, последствия для мирового ВВП будут минимальными.
Эти аргументы очевидно противоречат здравому смыслу. И действительно, критика от учёных не замедлила появиться. Абсурдно считать, что глобальная экономика продолжит свою гонку на фоне всемирного продуктового коллапса. А массовое вымирание видов представляет собой очень реальную угрозу жизни как таковой — а ведь на ней строится человеческая цивилизация. Вдобавок, Нордхаус не учитывает других возможных последствий: высвобождения арктического метана, снижения коэффициента отражения солнечных лучей вследствие таяния льдов и других, на данный момент пока не прогнозируемых. Всё это приведёт к потеплению намного выше 3,5 градусов. Никаких богатств не хватит для того, чтобы будущие поколения смогли справиться с таким тотальным коллапсом системы.
Итак — что если Нордхаус окажется неправ? Что если экстремальное глобальное потепление дестабилизирует нашу цивилизацию и обрушит экономику? The Stern Review предсказывает, что ежегодные потери ВВП в таком случае могут достигнуть 20 %. Если это произойдет, мы получим худшее от обоих миров: будущие поколения, более бедные, чем мы, окажутся заперты в ловушке парникового эффекта. Опасно вот так ставить на карту будущее человечества: масштабы стоящей перед нами угрозы едва ли можно вообразить.
По странному совпадению Нордхаус был объявлен победителем Нобелевской премии в тот же октябрьский день, когда МГЭИК опубликовала свежий отчет о климатических изменениях — на первоочередную для ООН проблему. Отчет призывает мир наполовину сократить выбросы к 2030 году, а к середине ХХІ века — остановить их совсем. Вопреки Нордхаусу, который последние сорок лет призывал к постепенности ради сохранения условий для экономического роста, МГЭИК призывает к немедленным радикальным действиям ради сохранения условий для жизни на земле. Рост против жизни: никогда конфликт между экономикой и наукой не был столь очевидным.
* * *
В последние годы Нордхаус несколько смягчился во взглядах, выступая за более высокий налог на выбросы углекислого газа, чем раньше, — и всё равно это гораздо ниже требуемого МГЭИК. Впрочем, общая его позиция в этих дебатах остаётся прежней. Когда появились новости о премии, он наставлял своих студентов: «Никому не позволяйте отвлекать вас от стоящей перед нами задачи — экономического роста».
А нельзя иметь и то, и другое? Неужели нельзя продолжать экономический рост, оставаясь при этом ниже 1,5 градусов? Увы, это могло быть возможным пару десятков лет назад. Сейчас уже поздно: мы слишком долго тянули с переходом на альтернативные источники энергии благодаря Нордхаусу и другим пророкам откладывания. МГЭИК однозначен в заявлениях о необходимости полной декарбонизации экономики к середине этого столетия. Если мы будем продолжать расти по нынешней траектории, к середине века экономика увеличится почти втрое. Довольно сложно так быстро декарбонизировать существующую глобальную экономику — и будет практически невозможно проделать то же самое с чем-то в три раза большим.
Мы должны бросить на это все наши ресурсы. Для потокового производства солнечных панелей и турбин нужна широкомасштабная мобилизация, аналогичная реорганизации промышленности, происходившей во время Второй мировой войны. На данный момент в Соединённых Штатах устанавливается около 16 гигаватт чистой энергии в год. Эта цифра должна увеличиться более чем в 12 раз — причём немедленно. Другие страны сталкиваются с аналогичными проблемами.
Это достижимо, но сейчас мы и близко не подошли к необходимой скорости. Так зачем же делать эту задачу в три раза сложнее? Зачем создавать себе дополнительные препятствия?
Всё это возвращает нас к основному вопросу. Экономисты вроде Нордхауса настаивают, что непрерывный рост ВВП необходим для благосостояния человека. Откладывание климатических мер на протяжении трех десятилетий оправдывалось этим принципом. Но так ли он верен? Неужели рост ВВП — единственный выход для нас?
Примечательно, что Нордхаус, как и большинство ортодоксальных экономистов, никогда не задавался этим вопросом. Мантра о полезности роста настолько впечаталась в наше сознание, что ставить её под сомнение кажется сродни безумию. Помешательство на росте настолько вездесуще, что выходит за пределы идеологии. Политики слева и справа несут этот лозунг как единственную и важнейшую цель. Они могут спорить о том, как достичь роста или как распределять его плоды, но по поводу роста как такового все единодушны.
Однако это убеждение начинает меняться. В последние годы экономисты-экологи остановились на альтернативном видении. У нас будет гораздо больше шансов достичь климатических целей, если богатые страны перестанут гнаться за ростом ВВП. И если мы сделаем всё правильно, то не только защитим благополучие человечества, но и улучшим его. Освобождение от императива роста может быть нашим единственным шансом на процветание в ХХІ веке.
Эта ошеломительная идея может полностью изменить правила игры. Но как будет выглядеть экономика, не зацикленная на росте?
Первый шаг к ней — осознание того, что высокий уровень ВВП не является необходимым условием высокого уровня жизни. Социальные индикаторы действительно коррелируют с уровнем ВВП на душу населения, но это кривая насыщения (saturation curve): с определенного момента растущий ВВП перестаёт существенно влиять на благосостояние. Возьмём США: в 1975-м американский ВВП на душу населения был в два раза меньше нынешних показателей в реальном выражении. Однако зарплаты были выше, уровень счастья — выше, а уровень бедности — ниже.
Даже больше: существуют страны с высоким индексом человеческого развития, но относительно небольшим ВВП на душу населения — и нам в США есть чему у них поучиться. В Европе ВВП на душу населения на 40% ниже, чем в США, но социальные показатели превосходят американские почти во всех категориях. В Коста-Рике продолжительность жизни больше, чем в США, а уровень счастья сопоставим со скандинавскими странами — и это с пятой частью американского ВВП на душу населения.
Как это возможно? Дело в распределении. В 1975 году США выделяли больше национального дохода рабочим, чем сейчас. Европа больше инвестирует в такие общественные блага, как публичное здравоохранение и образование, чем США. Это поднимает вопрос: если Европа обгоняет США, имея существенно меньший доход, так ли сильно американской экономике необходим рост?
Если мы стремимся к человеческому благополучию, рост — далеко не самый эффективный способ его достичь. Богатые страны уже имеют более чем достаточно. Проблема лишь в том, что всё это задерживается наверху, почти ничего не добавляя к благосостоянию людей. Другого пути нет. Можно улучшить жизнь прямо сейчас безо всякого дополнительного роста, просто распределяя существующих доход более равномерно. В действительности не существует объективных причин, почему США не могли бы сократить особо вредные производства (говядина, низкокачественное жилье в пригородах, крупногабаритные автомобили), тем самым снизив общий спрос на энергию и значительно облегчив себе энергетический переход, — и одновременно обогнать Европу по социальным показателям.
При взгляде на дилемму роста под этим углом выбор становится ещё более очевидным: более равное общество против риска климатической катастрофы. Мне кажется, у большинства людей не возникнет трудностей при выборе одного из двух.
Конечно, оппоненты могут сменить пластинку, сказав, что экономический рост — это единственный способ мобилизовать финансовые ресурсы, которые требуются для перехода на чистую энергию, и единственный способ получить технологические инновации, необходимые для большей эффективности нашей экономики. Это действительно один из ключевых пунктов аргументации Нордхауса.
Однако не имеет никакого смысла наращивать ВВП, слепо надеясь, что это приведет к инвестициям именно в производство солнечных панелей. Если бы во время Второй мировой войны участники антигитлеровской коалиции таким образом подходили к вопросу нехватки танков и авиации, нацисты правили бы сейчас Европой. Мобилизация такого рода требует государственного вмешательства в направление существующих финансовых потоков.
Также если есть запрос на технологические инновации определенного рода, гораздо разумнее инвестировать в них напрямую или стимулировать их целенаправленной политикой, а не наращивать экономику в целом, надеясь на конкретный результат. Подумайте об этом: так ли разумно увеличивать производство пластика, леса или развивать индустрию рекламы с целью получения более качественных солнечных панелей? Имеет ли смысл накапливать грязные вещи с целью получения чистых? Мы должны быть умнее этого.
* * *
Снова и снова оказывается, что необходимость роста, на которой так настаивают экономисты, не оправдана. Люди вроде Нордхауса готовы рисковать буквально всем ради того, что на самом деле нам не очень-то и нужно.
Получит ли больше поддержки повестка отказа от роста? Большинство политиков предполагают, что нет. Они думают, что люди хотят роста — потому только об этом и говорят. Однако они не видели имеющихся данных. Согласно новому опросу Йельской программы по коммуникации относительно климатических изменений, 70% американцев считают, что защита окружающей среды важнее роста даже в самых консервативных республиканских штатах. Другой опрос показал, что 70% людей в странах со средним и высоким уровнем дохода считают, что чрезмерное потребление угрожает нашей планете и обществу. Схожее большинство людей убеждены, что нам нужно стараться покупать и иметь меньше, и что этот подход не навредит нашему благополучию.
Это прекрасные результаты. И они подтверждают то, что показали десятилетия исследований в областях антропологии и психологии: для большинства людей важно быть здоровыми, иметь близкие отношения, осмысленную работу, доступ к природе, время для занятий любимым делом, и — со временем всё больше — стабильную экологию, безопасную для них самих и их детей. Хорошая новость состоит в том, что, по крайней мере в странах с высоким уровнем дохода, нам не нужен рост для того, чтобы обеспечить всё это.
Мы находимся на пересечении дорог. Нордхаус и многие мировые лидеры сохраняют верность догмам прошлого века. Однако учёным ясно, что это никуда не годится — и остальной мир тоже готов к кое-чему получше.
Читайте також:
Хто побудує ковчег? (Майк Девіс)
Капитализм vs. климат (Наомі Кляйн)
Кліматичні зміни та капіталізм (Майкл Робертс)
Забудьте про коротший душ: чому особисті зміни не дорівнюють політичним (Деррік Дженсен)
