До недавнего времени фашизма в Украине просто не существовало. Говорить о нем было признаком маргинальности на фоне «реальных» общественных проблем, оторванности от «реальной» политики. Его существование отрицали все: политики, журналисты, силовики, либералы, националисты и, конечно же, сами фашисты. Примеры? Да сколько угодно.
Милиция напрочь отказывалась видеть национальные или расовые мотивы в нападениях на иностранцев, порой делая подозреваемых из самих жертв. Расследования нападений ультраправых на идеологических оппонентов не велись вообще. Борьба властей всех окрасов с фашизмом запомнилась лишь заявлением бывшего министра МВД Луценка о разоблачении мифической организации «Скинхед».
Расцвет правого насилия не был замечен и прессой. Пресс-релизы, сообщающие о более чем десятке нападений на левых и профсоюзных активистов за один лишь 2013 год, не расходились дальше нескольких тематических сайтов с собственной аудиторией. Убитый же во время нападения на антифашистов одесский неонацист Максим Чайка во всех изданиях фигурировал как «патриот» и жертва пятой колонны Кремля. Показательной можно назвать и многолетнюю слепоту спортивных журналистов, в упор отказывавшихся замечать нацистскую символику на трибунах украинских стадионов. А виновными за дисквалификацию стадиона «Украина» после матча во Львове неожиданно оказались зафиксировавшие эту символику эксперты ФАРЕ.
Сами фашисты в последние годы успешно мимикрировали. Сменив «бомберы» на фирменные шмотки и дорогие пиджаки, а название организации с «Социал-националистической партии Украины» на более презентабельное, они стали массово появляться на центральных каналах и заняли место идейных врагов «бандитской власти». От титула «фашисты» они поспешили избавиться, применяя излюбленный аргумент: «Фашизм – это в Италии при Муссолини. Следовательно, в Украине его нет и быть не может. А мы — патриоты/националисты/украинцы». Используя подобный конструкт, Олена Белозерская вполне могла заявить, что не знает в Украине ни одного фашиста.
Как результат, в существование фашизма не верил практически никто. Никто, кроме полусумасшедших сталинистов, видящих фашизм и НАТО в каждом выходце с Галичины, и горстки новых левых, ставших традиционно основной мишенью агрессии адептов этого самого фашизма. Да только кто их слушает?
Ситуация стала резко изменяться в 2014 году. В Украине, где еще вчера понятие фашизма никто не воспринимал всерьез, оно вылезло на поверхность, забралось на вершины политической риторики, пробралось в телевизор, маршрутки и утренние газеты, где зажило своей собственной причудливой жизнью.
Фашисты у нас теперь все. Вне зависимости от того, по какую сторону баррикад в вы данный момент стоите, можете быть уверенны — с другой стороны окопалась фашня. А вы — бесспорный антифашист, что бы это не означало. Главный же трагикомизм ситуации в том, что, куда бы вы не стали, частично вы все-таки будете правы. Но лишь очень частично.
То, что в киевском Майдане ультраправые отыграли роль революционных моторов, постоянно радикализируя протесты даже вопреки желанию «вождей», — ни для кого не секрет. Что еще хуже, культурное пространство Майдана имело ярко выраженный правый дискурс с мощным клерикальным душком. Его лозунгами стали до недавних пор расхожие лишь в националистической среде кричалки. Его эстетическим наполнением — традиционалистская эстетика, дополненная низкопробным «современным искусством» жлоб-артистов. Вне всякого сомнения, Майдан был правым. Но никак не фашистским. Более того, он породил вполне здравые интенции к самоорганизации, самоуправлению и недоверию к политикам. Возродил веру в низовую политическую борьбу, в возможность изменить свою жизнь коллективными усилиями. К сожалению, тенденции эти так и остались лишь на зачаточной стадии и были окончательно похоронены всенародным избранием царя на трон.
Не имея каких бы то ни было критериев того, что же есть фашизм (мы же помним, что его у нас никогда не существовало!) и будучи не в силах распознать его элементы в себе, на роль фашистов Майдан избрал сначала Януковича и «Беркут», а после — «колорадов» и Путина, приводя на то множество исторических параллелей. «Фа-шис-ты!» — скандировал народ на Грушевского, стоя под свеженарисованными кельтскими крестами. «Путин — это Адольф Гитлер!» — взывал в прямом эфире поклявшийся с этого момента быть честным журналистом Савик Шустер.
Не будем здесь углубляться в то, насколько близким к фашистскому является Путинский режим. Важно другое — для нас он стал таким не из-за клерикализации, централизации власти, концепции возрождения «русского мира» или утеснения гомосексуалов (все это было и раньше), а из-за того, что «Крым наш». Своих же фашистов, выступающих, в принципе, за то же самое, украинское «западноориентированное» общество как-то потеряло из виду. Исчезли уже даже бандеровцы. Остались только «патриоты» и добровольческие батальоны.
То, чего в упор не желает видеть большая часть страны, активно обсуждается и тиражируется в другой ее части. «Кровавая хунта», «бандеровцы» и «правосеки» в их глазах просто заполонили Украину. На дворе 45-й год, не меньше. И только православные русские люди способны дать отпор западу, несущему фашизм и геев.
По форме может показаться, что Антимайдан и его продолжение — различные вооруженные формирования Юго-Востока — объединены антифашисткой и рабочей тематикой. Так, на баррикадах и митингах развеваются многочисленные красные флаги, звучат призывы к национализации предприятий и расправе над олигархами. Но красный флаг тут лишен своей революционности. Новый мир под ним никто строить не собирается, как и вводить на национализированных заводах рабочий контроль. Красный флаг тут — лишь символ «Великой победы», «Великой страны», которую мы потеряли, и борьбы с «западом» — то есть выхолощенные консервативные клише, оставшиеся от Советского Союза. А желание установить единой религией православие Московского патриархата и присоединиться к «федеративному государству» полностью раскрывает консервативную сущность этого движения.
Вопрос о саморефлексии, о дефинициях и критериях понятия «фашизм» большая часть движения тут не ставит. Вместе с реальными нацистами, невидимыми из Киева, в один ряд попадает и киевская власть (оплот неолиберализма), «майдауны» (люди самых разных взглядов, преимущественно — либералы и нацдемы), неправильная (украинская) пресса, США и вообще все, кто против нас. На войне как на войне.
Что же имеем на выходе? Когда фашисты — все, то фашист никто. Когда деление «фашист — антифашист» проходит по линии «свой — чужой», по раскрасу ленточки на плече, возможность идентифицировать реальные фашистские силы и практики сводится на нет. А даже самая грамотная антифашистская риторика теряет свою остроту, попадая в одну из двух заготовленных для нее ячеек, либо идет мимо кассы, не будучи воспринятой ни одной из противостоящих сторон.
Кому выгодна такая ситуация, понять не сложно. В выигрыше остаются фашисты. Те самые, которых раньше не существовало. И пусть невысокие показатели на выборах не вводят никого в заблуждение насчет реальной поддержки их идей в обществе. В выигрыше также чиновники, спасающие свои капиталы и урезающие под шумок все новые и новые социальные гарантии. В выигрыше, конечно-же, политики, набирающие небывалые рейтинги и сплачивающие людей в патриотическом угаре.
Кто проиграл — тоже понятно. Проиграла революция. По крайней мере, в тех местах, где недавние события можно было так назвать. Причем как в Киеве, так и на востоке. Корпоративизм, неприятие инакомыслия, цензура, вездесущий образ врага, полагание на сильную руку, которая наведет Порядок. Само желание, чтобы был Порядок. Вот они, идеологические маркеры нового времени. Муссолини был бы доволен.
