Саакашвили стал чуть ли не героем для постсоветских либералов, хотя его партия уже второй раз подряд с треском проигрывает на выборах. Почему? Это грузины такие неблагодарные или это у либералов очень серьезные проблемы с восприятием его якобы успешного правления в Грузии? Наша статья на примере сферы образования объясняет, к каким катастрофическим последствиям привели реформы Саакашвили и почему он вряд ли когда-нибудь сможет вернуться на Родину.
Назначение на высокие управленческие должности экспертов-реформаторов «молодой команды» Михаила Саакашвили в Украине — тенденция, которую трудно не заметить даже совсем не заинтересованным политикой. Еще в декабре 2014 года первым заместителем министра внутренних дел стала Эка Згуладзе — инициатор переформатирования милиции в полицию, а министром здравоохранения был назначен Александр Квиташвили — бывший министр труда, здравоохранения и социальной защиты Грузии. В феврале 2015 заместителем генпрокурора назначили Давида Сакварелидзе (бывший первый заместитель генпрокурора Грузии), а в мае председателем Одесской ОГА стал и сам Михаил Саакашвили .
Остальные члены команды экс-президента не менее активно вовлечены в публичную сферу, хотя и не принимают непосредственного участия в принятии политических решений. Например, Хатия Деконаидзе (бывшая министр образования и науки Грузии) дает комментарии по проведению реформ для украинских СМИ, а также является одной из организаторов школы «для подготовки нового поколения политиков» в Киеве, куда в качестве лекторов приглашают и других членов «молодой команды», а самый молодой советник экс-президента Ило Глонти приезжал с визитами в украинские университеты, агитируя брать пример с Грузии в трансформациях образовательной системы.
Тренд на грузинских реформаторов подкрепляет и воспроизводит распространенную в украинском публичном дискурсе идею успешности грузинских реформ, которая сопровождается риторикой мощных институциональных изменений, быстрого выхода из кризиса и построения нового государства. Пожалуй, это именно то, чего ждет от власти и украинская общественность, часто формируя свое представление о грузинской действительности на основании умело сконструированной украинскими медиа картинки успешной страны с высоким (по сравнению с другими постсоветскими обществами) уровнем жизни.
Как отмечает Хатия Деконаидзе в интервью ВВС, комментируя риск увольнения нескольких тысяч человек: «когда общество увидит, что это делается во благо Украины, это делается для того, чтобы наконец преодолеть наше общее прошлое — Советский Союз — это люди поверят в работу правительства» (в общем, неплохо вписывается в декоммунизаторский дискурс).
Среди широкого спектра стран-ориентиров опыт Грузии воспринимается как более близкий еще и в связи с акцентированием на образе «общего исторического врага». Как отмечает Хатия Деконаидзе в интервью ВВС, комментируя риск увольнения нескольких тысяч человек: «когда общество увидит, что это делается во благо Украины, это делается для того, чтобы наконец преодолеть наше общее прошлое — Советский Союз — это люди поверят в работу правительства» (в общем, неплохо вписывается в декоммунизаторский дискурс). Кроме спекуляций на посттоталитарном советском наследии, можно найти и более хронологически близкие параллели — вооруженный конфликт в Абхазии и Южной Осетии с участием РФ, который тоже грех не использовать для легитимизации калькирования грузинского опыта.
Одним из основных контраргументов к привлечению команды Саакашвили к проведению реформ в Украине остается элемент правой риторики — есть же столько сознательных украинцев, как же можно назначать на высокие государственные должности представителей другой национальности? В массовых СМИ и в ряде книг вроде «Почему Грузии удалось?» грузинский опыт транслируется как априори положительный, не оставляя места критическому вопросу: целесообразно ли вообще брать его за образец?
Представляя собой стандартный пример неолиберальных трансформаций, которые сопровождаются оптимистичными макроэкономическими показателями и улучшением инвестиционного климата, ориентированные на успех грузинские реформы скрывают низкие показатели в борьбе с бедностью и безработицей, углубление социального неравенства. Не менее спорными являются, в частности, радикальные трансформации образовательной сферы, которые грузинские эксперты интерпретируют как один из важнейших механизмов перехода к «новому государству». Подробнее об их последствиях и пойдет речь в нашей статье.
Высшая школа. Реформы для кого?
Как показывают статистические данные, ВВП Грузии после «революции роз» вырос в 2,5 раза (2004-2008 годы). Хотя это и выглядит достаточно оптимистично, данный прирост на самом деле не превышает темпы роста ВВП в большинстве других постсоветских стран (Азербайджан — 5,7; Армения — 3,3; Украина — 2,8). Кроме того, с приходом к власти команды Михаила Саакашвили уровень безработицы остался достаточно высоким: хотя государственные показатели за 2007 год составили 13% (на 2014 — 14,9%), безработными себя признали около 30%. Данные опросов 2004-2007 годов свидетельствуют о распространенном среди респондентов мнении, что их личные экономические условия ухудшались, а не улучшались [1].
МВФ, используя данные Всемирного банка, отметил увеличение процента тех, кто живет в абсолютной бедности, с 27% до 31% за период между 2004 и 2007 годами, а коэффициент Джини в 2011 году был самым высоким на постсоветском пространстве (46%), что указывает на существенный рост социального неравенства (в 1996 он составлял 37,1%). Повышение уровня инфляции вследствие быстрого притока иностранных инвестиций в 2011 году стало причиной роста цен на коммунальные услуги, общественный транспорт и хлеб. Это, очевидно, способствовало увеличению категории бедных, а экономический разрыв между городом и деревней превратился в пропасть.
В условиях углубления социального неравенства в силу политико-экономических причин, неолиберальный вектор трансформаций не обошел и образовательную сферу. На доступ к высшему образованию малообеспеченных категорий населения повлияло внедрение в 2004 году принципа распределения финансирования «деньги ходят за студентом». Согласно этому принципу государство финансирует не университеты, путем обеспечения им определенного количества бюджетных мест, а обучение наиболее успешных абитуриентов по результатам вступительных экзаменов, предоставляя им денежные ваучеры. Таким образом, государственные средства могут поступать и в публичные, и в частные учебные заведения, распределяясь в пользу университетов, имеющих больший спрос среди абитуриентов.
Механизмом селекции абитуриентов в грузинских вузах является конкурс по результатам Единого национального экзамена — аналога украинского ВНО (внешнего независимого оценивания) и российского ЕГЭ (единого государственного экзамена). В отличие от украинской системы, рейтинг абитуриентов не зависит от оценки аттестата и не включает никаких дополнительных баллов, кроме, собственно, результатов вступительных экзаменов (Проект Условий приема в высшие учебные заведения Украины в 2016 году, например, предусматривает дополнительные баллы за подготовительные курсы при университетах и для призеров конкурса Малой академии наук). Грузинские вузы также имеют право поднимать планку минимального проходного балла [2].
Так же, как и после нововведений прошлого года в Украине, факультеты грузинских университетов самостоятельно определяют коэффициенты весомости для того или иного экзамена в зависимости от специфики профессии. Однако отличительным признаком грузинской системы является полное отделение высшего образования от среднего. Выпускники школ отдельно сдают экзамены по 8 школьных предметам для получения аттестата и 4 вступительных экзамена: GAT (тест общих способностей), грузинский язык и литература, иностранный язык (английский, немецкий, французский, русский) и четвертый на выбор, в зависимости от требований вуза и выбранной специальности.
Хотя формирование жесткого механизма селекции и отделение его от школы и университета способствовало борьбе с коррупцией, это не сделало образование более доступным для широких категорий населения. Внедрение ваучерного механизма распределения финансирования скорее вызвало обратный эффект, колоссально сокращая государственные расходы на высшее образование. По словам ректора Государственного университета Ильи Гиги Тевзадзе, доля государственных средств в бюджете учебных заведений не превышает 20-25%, тогда как большая часть поступлений — плата студентов за контракт. Как следствие, существенно сократились и количество, и объем стипендий. Лишь около 25% наиболее успешных абитуриентов могут получить грант, покрывающий от 30 до 100% обучения (полное финансирование получают только те, кто сдал экзамен на максимально высокий балл, таких традиционно около 12%). Стоит также отметить, что в результате стимулирования конкуренции за абитуриентов и усложнения процедуры аккредитации и лицензирования заметно уменьшилось и количество грузинских вузов: с 220 до менее чем 50, из которых только 17 являются государственными.
Принцип «деньги ходят за студентом» не является распространенной мировой практикой. Некоторые общества (Австралия и Нидерланды) отказались от этого подхода с учетом ограничения доступа к образованию малообеспеченных категорий населения и вернулись к прямому финансированию университетов, а не студентов. Тем не менее, этот принцип также заложен в основу нового закона о высшем образовании Украины (2014) и понемногу вводится в действие. В 2015 году, из-за технической неготовности к кардинальным изменениям, объем госзаказа только частично корректировался с учетом популярности вуза среди студентов с высшими баллами ВНО. В 2016 году уже удалось впервые реализовать модель адресного распределения госзаказа и, согласно принципу “деньги за студентом”, на 25% от объема прошлогоднего госзаказа увеличить количество мест в тех университетах, в которые хотели поступить абитуриенты с наивысшими баллами ВНО. Действующий до недавнего времени механизм формирования и распределения госбюджета на высшее образование, безусловно, нуждается в совершенствовании, принимая во внимание и отсутствие каких-либо объективных механизмов прогнозирования потребностей в специалистах, и формальность конкурса между университетами, который не соответствует принципам открытости и прозрачности и базируется на сомнительных условиях [3]. Однако в реформировании финансирования следует быть крайне осторожными, ведь даже изменение конкурсных критериев для направления средств в престижные вузы могут не оставить шансов для развития менее конкурентоспособных университетов (которые обеспечивают потребность в высшем образовании представителей низших социальных классов), усиливая таким образом зависимость доступа к образованию от социального происхождения и финансовых возможностей абитуриентов.
Каковы социальные последствия внедрения ваучерного подхода и сокращения государственных расходов на образование в Грузии? Подавляющему большинству населения приходится полностью или частично оплачивать обучение в университете. Однако грузинские реформаторы не усматривают в этом большой проблемы.
Каковы социальные последствия внедрения ваучерного подхода и сокращения государственных расходов на образование в Грузии? Подавляющему большинству населения приходится полностью или частично оплачивать обучение в университете. Однако грузинские реформаторы не усматривают в этом большой проблемы. По словам «архитектора грузинских экономических преобразований» и основателя свободного университета Тбилиси Кахи Бендукидзе, который сравнивает качественное образование с кофе Starbucks: «Бесплатное образование — это беда высшего образования. Есть люди, которым все равно — за деньги они будут учиться, или нет. Это будущие Эйнштейны, они действительно хотят учиться, и для них важен результат. Даже не диплом, а сам процесс изучения чего-то. Но это не массовый продукт. Для массового продукта отсутствие платы полностью убивает мотивацию. В Грузии, слава Богу, эта зараза не так распространена: у нас много платной компоненты».
Годовая стоимость обучения в государственных университетах Грузии является фиксированной — около 1600 $, а в частных учреждениях может достигать 4000 $ (ваучер на обучение, кстати, предусматривает цену государственного университета, не покрывая разницу при поступлении в частный вуз). Учитывая, что бесплатно обучаться имеет возможность лишь ограниченное количество студентов, молодежи приходится параллельно работать, чтобы покрывать расходы на образование. Лидер Студенческого молодежного союза Грузии Каха Ломадзе в интервью STUDWAY говорит: «еще одна проблема — высокая плата за обучение: абитуриент из социально незащищенной семьи, который не получил государственный грант, лишается доступа к высшему образованию».
Поэтому, несмотря на громкие заявления о повышении качества образования после перехода на ваучерную систему финансирования абитуриентов, открытым остается вопрос: сколько людей имеют реальный доступ к высшему образованию? Как показывает социологический опрос World Values Survey 2014, около 78,4% населения Грузии волнует проблема «не имею возможности дать ребенку хорошее образование», тогда как совсем не переживает об этом только 10,7%. Следует отметить, что в целом для реформирования и финансирования образовательной сферы режим выделял гораздо меньше средств, чем на полицию или армию. По объему расходов на образование Грузия занимает 167 место среди 173 стран мира (они достигают лишь 2% от ВВП по состоянию на 2012 год).
Школьное образование. «Равные возможности» в неравных условиях
Еще одной важной причиной неравного доступа к высшему образованию представителей различных социально-экономических категорий грузинского общества являются различные условия обучения в средних учебных заведениях. Можно долго спорить о том, насколько целесообразно делать механизм селекции абитуриентов жестче, выбирая таким образом «лучших», но неолиберальный конструкт равных возможностей в справедливом конкурсном отборе априори спекулятивен в силу неравных условий получения знаний.
Как и в украинских реалиях, в грузинской системе образования существует большой разрыв в качестве обучения между учащимися городских и сельских школ.
Как и в украинских реалиях [4], в грузинской системе образования существует большой разрыв в качестве обучения между учащимися городских и сельских школ. Дополнительные осложнения приносит и пестрый ландшафт Грузии. По словам Министра образования Тамары Саникидзе, долгое время дети из горных районов просто не могли нормально посещать школу, поскольку для этого им надо было проходить большое расстояние пешком, или же они не имели «образовательных ресурсов». К тому же, по словам эксперта-политолога Бакара Берекашвили, качество образования и ситуация с дисциплиной в государственных школах гораздо хуже, чем в частных. Попасть в университет в условиях жесткого конкурсного отбора для ребенка из государственной школы чрезвычайно трудно, учитывая низкий уровень подготовки.
Воспроизводит неравенство также и оплата труда учителей, уровень которой не может не влиять на качество преподавания. На 2 тыс. школ в стране приходится около 60 тыс. учителей. Лишь 20% из них получают самую высокую заработную плату — около 650 $. Рядовой школьный учитель получает в три раза меньше (хотя эта сумма вдвое превышает среднюю заработную плату украинского учителя, для Грузии она низкая). Размер оплаты труда преподавателя почти не зависит от стажа. Для получения надбавки надо пройти успешную сертификацию по специальности, информационным технологиям и английскому языку. Заработная плата в частных заведениях выше, а учителя сельских школ, очевидно, имеют худшие шансы успешно пройти сертификацию, учитывая ограниченный доступ к ресурсам, что также порождает неравные условия обучения в школах.
Подобное неравенство в оплате труда пытаются воспроизвести и в украинской системе образования. Хотя власти официально заявили об увеличении оплаты труда учителей, надбавки будут предоставлять только тем, кто успешно пройдет сертификацию. По словам Лилии Гриневич, сертификация будет проходить в два этапа: «Одна часть — похожа на ВНО для учителя. Там будут вопросы, связанные с психологией, с методикой преподавания и со знанием собственного предмета. И вторая часть — это часть, которая оценивает работу данного учителя в школе — с помощью его коллег, школьной администрации и родителей». Таким образом, кроме экономии государственных средств, управленцы, очевидно, еще имеют целью простимулировать дружескую атмосферу в преподавательском коллективе.
В Грузии ваучерный подход «деньги ходят за ребенком» действует и на уровне среднего образования, что также порождает существенные различия в условиях обучения, ведь эти средства могут направляться и в государственные, и в частные учреждения. Бюджет учебного заведения не является фиксированным, он зависит от того, сколько детей / их родителей его изберут. Отмена бесплатных обедов, уничтожение института школьных психологов, плата за учебники во времена пребывания у власти команды Михаила Саакашвили еще больше ударили по малообеспеченным категориям населения.
«Это коммунистический подход — бесплатное питание, бесплатные книги, психолог и врач. Это затраты правительства, Которые надо сокращать. Сколько миллионов идет на детское питание? Зачем, если вы не разрешаете своему ребенку питаться в школе?», — утверждает в своем интервью УП экс-министр образования Хатия Деканоидзе. Однако пока что в стране действует нерациональный коммунистической подход, ведь новая грузинская власть вернула бесплатные учебники, обеды и школьных психологов и врачей.
Малообеспеченные семьи не могут себе позволить нанимать репетиторов, покупать соответствующую подготовительную литературу. Поэтому, несмотря на то, что всем первоклассникам в Грузии выдают ноутбуки, реформа среднего образования не смогла решить проблему неравных условий обучения, а лишь усугубила социальную пропасть в доступе к образованию, и в то же время даже не обеспечила ее надлежащего качества, вопреки верованию во всемогущую силу конкуренции.
Нехватка квалифицированных педагогических кадров является еще одной проблемой среднего образования, которая не решилась стимулированием конкуренции между преподавателями за получение денежных надбавок. По словам студенческого активиста Кахи Ломадзе, из-за низкой квалификации учителей дети имеют достаточно низкий уровень подготовки, особенно в естественных дисциплинах. Эту проблему хорошо иллюстрируют результаты международного исследования качества школьного образования по математике и естественным наукам TIMSS (Trends in Mathematics and Science Study), которое проводит мониторинг среди учащихся 4-го и 8-го классов. Как показывает тест, уровень знаний грузинских школьников — ниже среднего по странам-участницам по состоянию на 2011 год. Например, уровень знаний в области математики для восьмого класса составил 431 (в 2007 — 410 баллов), тогда как средний балл — 500. Соседями Грузии по рейтингу стали Малайзия и Таиланд. Позиция Украины выше грузинской — 479 баллов (в 2007 — 462 балла), тогда как Российская Федерация превысила среднюю планку — 539 баллов. Примерно такая же картина и в области естественных наук. Итоги исследования качества чтения и понимания текста PIRLS (Progress in International Reading Literacy Study) показывают несколько лучшие результаты грузинского образования — 488 баллов. Однако это не дает оснований говорить об успехе. Например, Россия в этом рейтинге имеет существенно более высокий показатель (568 баллов), почти на уровне с Гонконгом, Финляндией и Сингапуром.
По словам студенческого активиста: «из-за низкого качества школьного образования и больших требований на единых экзаменах, в Грузии большие масштабы частного репетиторства». Малообеспеченные семьи не могут себе позволить нанимать репетиторов, покупать соответствующую подготовительную литературу. Поэтому, несмотря на то, что всем первоклассникам в Грузии выдают ноутбуки, реформа среднего образования не смогла решить проблему неравных условий обучения, а лишь усугубила социальную пропасть в доступе к образованию, и в то же время даже не обеспечила ее надлежащего качества, вопреки верованию во всемогущую силу конкуренции.
Контроль над автономией
С приходом к власти команды Михаила Саакашвили был введен принцип образовательной автономии. Средние школы и вузы в Грузии управляются выборным органом, так называемым Наблюдательным советом, уполномоченным контролировать и утверждать бюджет учреждения, нанимать или увольнять директора / ректора. В его состав входят родители, старшеклассники, учителя, преподаватели и студенты. Однако уже в 2010 году Министерство образования вернуло себе право назначать директоров школ и увольнять без предупреждения членов совета, существенно ограничивая школьную автономию.
Ограничения автономии имеют и определенное скрытое измерение. В правление Саакашвили идеологическое влияние государства на университет было тотальным. В 2005 году президент отправил в отставку всех ректоров университетов. Несмотря на это, как утверждает грузинский эксперт-политолог Бакар Берекашвили, часть преподавателей и представителей администрации построила карьеру на лояльности к правящей идеологии. Возможность формирования альтернативных мнений у студентов существенно ограничивалась, поскольку большое количество преподавателей занималась пропагандой неолиберальных ценностей с примесью романтического национализма. Эта ситуация была массовой, поскольку трудно получить работу в вузе, если ты не поддерживаешь официальную позицию власти. Поэтому не удивляет и отсутствие в Грузии массовых студенческих протестов, несмотря на активную коммерциализацию образования вследствие реформ.
В 2010-2011 годах была осуществлена попытка ввести в школах «Военно-патриотическое образование». По словам пресс-спикера президента Мананы Манджгаладзе: «военно-патриотическое воспитание подразумевает обучение гражданской обороне, воспитание военного духа — то, что всегда было в сущности у грузин и проживающих исторически в Грузии народов, а также обучение военной истории Грузии». Сам же Михаил Саакашвили прокомментировал это так: «(Военно-патриотическое воспитание) элементарно необходимо для того, чтоб дети, как минимум, многое узнали о своей стране, и не дай Бог, но как все мы хорошо видели, все может произойти, и Грузия, и грузины должны уметь защищать хотя бы свое село и свой район. И в Грузии создается эта система, которая предоставит нам возможность, чтобы все люди были вовлечены в дело защиты своей родины».
Впоследствии дисциплина трансформировалась в более прогрессивную и менее идеологически окрашенную «Гражданскую оборону», где поднимают вопросы типа безопасности на дороге (для младших классов), действий во время стихийных бедствий. Кроме того, с 2004 по 2012 годы по инициативе власти проводились летние лагеря под названием «Патриот» для школьников старших классов. Основной их целью было: «Пропаганда здорового образа жизни. Воспитание патриотических духа».
Однако правительство Саакашвили не успело в полной мере реализовать свои планы по внедрению патриотического воспитания. По словам бывшего министра образования Хатии Деканоидзе: «У нас была программа патриотического воспитания, она входила в преподавание истории. Была тема «История оккупации Грузии» (имеется в виду конфликт в Южной Осетии и Абхазии), и, во время моего министерства в Грузии, у нас была инициатива сделать отдельный учебник «Оккупация Грузии». Но мы не успели».
В отличие от развития событий в Грузии, в украинском обществе национально-патриотическое воспитание набирает мощные обороты, представляя собой едва ли не наиболее отчетливо сформулированную и систематически продвигаемую линию образовательных трансформаций.
В отличие от развития событий в Грузии, в украинском обществе национально-патриотическое воспитание набирает мощные обороты, представляя собой едва ли не наиболее отчетливо сформулированную и систематически продвигаемую линию образовательных трансформаций. МОН разработало широкий перечень рекомендаций к каждому школьному предмету с целью стимулирования развития национально-патриотического сознания — от освещения настоящих героев нации на страницах истории до решения задач с орнаментами вышиванок на уроках геометрии.
Если украинская власть свой контроль над индивидами в образовательной сфере осуществляет в основном символически, удачно воспроизводя концепцию идеологического аппарата Луи Альтюссера, то власть в Грузии пошла намного дальше, не пренебрегая прямыми репрессивными методами. Достаточно красноречивым является сам факт назначения на должность Министра образования человека, опыт которого связан с отраслью уголовного правосудия.
В школах после 2010 года была организована система охраны (мандатуры), для поддержания дисциплины и среди учеников, и среди преподавательского состава. Манадатуры находятся под прямым руководством Министерства образования и сообщают о нарушении правил непосредственно руководителю министерства. В большинстве школ установлены камеры наблюдения. Также внедрена система штрафов для тех, кто опаздывает или пропускает занятия. Официальной целью этих надзорно-репрессивных действий было уничтожение коррупции в школах, поддержание дисциплины и соблюдения этических норм среди учащихся и педагогов.
Депутат Петр Мамрадзе, который некоторое время возглавлял Всегрузинский союз педагогов, дает такую оценку описанным новшествам: «В некоторых школах система себя оправдала, потому что учителя не справлялись с поддержкой дисциплины… Однако вместе с тем все понимают, что это спецслужба (она так и называется). Ее основная функция в системе образования — контроль по линии спецслужбы. Их больше всего интересует, что думают и насколько лояльны к режиму учителя. То же самое касается учеников старших классов (это мне известно достоверно) и, конечно же, родителей. Это попытка подняться на новую ступень авторитарности и централизации. И главное: многие педагоги восприняли как оскорбление, что оклад мандатуры в 4 раза выше, чем высший оклад школьных педагогов».
По словам представительницы Свободного профсоюза образования и науки Виктории Балавадзе: «Учебный пристав может во время урока открыть дверь и спросить, почему из класса раздается шум. А в это время между учениками может идти интересная дискуссия. Учебный пристав в таком случае составляет акт и отправляет его в Министерство образования». Порой составление таких актов имело серьезные репрессивные последствия. Например, в 2005 году были уволены директора одиннадцати школ, а один из них арестован, хотя позже, после массовых протестов, отпущен на свободу.
Единственное, что команде Михаила Саакашвили действительно удалось — сократить государственные расходы на образование, стимулируя приток частных средств. Это вылилось в ограничение доступа к социальному лифту для детей, родители которых не в состоянии оплатить дорогостоящее обучение в вузе или занятия с репетиторами из-за ограниченного экономического и культурного капитала.
В конце концов, трудно найти критерий, по которому грузинские реформы можно было бы оценить как действительно успешные. Стимулирование конкуренции между учебными заведениями и преподавателями существенно не повысили качество образования, ведь, по словам самих реформаторов, те, кто могут себе позволить, едут получать дипломы за границу, а педагогический состав школ остается в кризисном состоянии. Несмотря на наличие независимого института оценки знаний, условия обучения в сельских и городских, государственных и частных школах не стали одинаковыми, что нивелирует идею равных возможностей как легитимирующую справедливый отбор наиболее способных. Также, несмотря на введение университетской автономии и полную замену руководства университетов, в продвижении по академической карьерной лестнице не последнее значение играла лояльность к правящей идеологии, а контроль за учащимися и преподавателями в школах приобрел репрессивный характер. Единственное, что команде Михаила Саакашвили действительно удалось — сократить государственные расходы на образование, стимулируя приток частных средств. Это вылилось в ограничение доступа к социальному лифту для детей, родители которых не в состоянии оплатить дорогостоящее обучение в вузе или занятия с репетиторами из-за ограниченного экономического и культурного капитала. Опыт Грузии, как одно из самых радикальных проявлений неолиберальных трансформаций, является ярким примером того, что такие реформы не только не улучшают качество образования, но и имеют ряд негативных социальных последствий. Остается только надеяться, что украинские реформаторы не зайдут так далеко в стимулировании конкуренции в образовательной сфере.
Превела на русский Валентина Колесник для журнала Сентябрь
