Україна

БЕРТОЛЬТ БРЕХТ ОБ УКРАИНСКОЙ СОВРЕМЕННОСТИ

27.08.2014
|
Денис Пілаш
7209

Я убежден, что едва ли не самый важный и актуальный автор в наши мрачные времена — Бертольт Брехт. Хотя на войне он был буквально месяц, и то в качестве санитара в лазарете, а не пехотинца на передовой, мало кто может поведать столько про ее бессмысленность. Недаром все больше людей, не сговариваясь, вспоминают его замечательную «Легенду о мертвом солдате». Помню, как наши российские товарищи из группы «Аркадий Коц» исполняли ее в Киеве еще весной, после аннексии Крыма.

Актуальны и строчки из его школьного сочинения, написанного в 1916 году, посреди шовинистического угара Первой мировой войны. Юный Брехт развенчивает высказывание Горация «Dulce et decorum est pro patria morire» («Сладостно и почетно умереть за отечество»):

Утверждение, что умирать за отечество якобы сладко и почетно, можно рассматривать только как форму целеустремленной пропаганды.

Расставаться с жизнью всегда тяжело — как в постели, так и на поле боя, а тем более, конечно, для молодых людей в расцвете лет.

Только пустоголовые болваны могут быть настолько тщеславны, чтобы говорить о том, будто легко проскочить в эти темные ворота, да и то лишь пока они уверены, что их последний час еще далек.

Некоторые вспомнили его дежурно антивоенную пьесу «Мамаша Кураж и ее дети». Тогда как еще больше параллелей и с украинской, и с российской действительностью можно отыскать в другой его пьесе — «Страх и отчаяние в Третьей империи» (она же «Страх и нищета в Третьем рейхе»), показывающей фашизацию всех сфер жизни немецкого общества при Гитлере. Вот, например, сцена 23, «Работодатели»: соседка раскалывает рабочего фабрики, выпускающей бомбардировщики (бомбить Испанию) и его жену, чей брат-летчик погиб в той самой Испании, но числится погибшим «во время учебного полета в учебном лагере в Штеттине», ведь власти отрицают свою военную помощь франкистским мятежникам в Испании — ни дать ни взять путинская Россия, утверждающая, что не снабжает парамилитарес ДНР оружием и «добровольцами». А вот сцена 21, «Призыв»: «Мальчишек придурковатых / Учат: умри за богатых!.. / Отдай им жизнь свою!..».

К тому же, Брехт был одержим идеей сделать театральную постановку «Бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека — пожалуй, лучшего антивоенного сатирического романа, равным которому я могу назвать только «Уловку-22» Джозефа Хеллера. Первую свою инсценировку «Швейка» Брехт готовил еще в середине 1920-х под началом авангардного театрального режиссера («немецкого Мейерхольда») коммуниста Эрвина Пискатора. А в 1943 году Брехт дописал своеобразное продолжение Гашека — пьесу «Швейк во Второй мировой войне», так и не поставленную при его жизни.

А вот и Сергей Жадан перевел Брехта (с целью «активизировать для украинского читателя как поэта», а не только драматурга) и выложил часть переводов как раз на днях:

Чи в погані часи

Хтось і далі співати буде?

Так, хтось і далі співати буде.

Про погані часи.

Коли почнеться війна,

Ваші брати, можливо настільки зміняться,

Що не можна буде пізнати їхніх облич.

Але ви мусите лишатись собою.

Вони підуть на війну, не

Як на бійню, але

Як на серйозну роботу. Всі

Їх забудуть.

Але ви мусите нічого не забувати.

Спирт литиметься вам у горло,

Як усім іншим.

Але ви мусите лишатися тверезим.

***

Похвала діалектиці

Несправедливість крокує сьогодні впевненим кроком.

Тирани розраховують на тисячу років життя.

Насильство запевняє: Все буде так, як і нині.

Не чути жодного голосу, окрім голосу влади,

На ринках кричить експлуатація:

Спочатку починаюся я.

І серед пригноблених багато хто говорить: Так, як ми хочемо, не буде ніколи.

Хто ще живий, не вимовляйте слова: ніколи!

Впевненість ненадійна.

Так, як є, далі не буде.

Коли договорить влада

Почнуть говорити піддані.

Хто ризикне сказати: ніколи?

Хто винен у тому, що триває пригноблення? Ми.

Хто може його знищити? Так само ми.

Той, кого б’ють, повстає!

Той, хто втратив усе, бореться!

Як зупинити того, хто знає своє становище?

Ті, хто сьогодні програв, переможуть назавтра

І з Ніколи іще постане Сьогодні!

***

Последнюю неделю, когда я поднимался к бабушке в городскую больницу (как говорят в Ужгороде, «на БАМ»), читал другой брехтовский раритет. Это был украинский перевод «Дел господина Юлия Цезаря» — начатого Брехтом в скандинавской эмиграции, но так и не законченного сатирического романа. Брехт был большим знатоком античности и как-то даже вознамерился переписать «Коммунистический манифест» гекзаметром в виде назидательного сочинения по образцу поэмы «О природе вещей» Тита Лукреция Кара. При этом его коробил культ «героев» и «великих людей» у древних авторов. Вот и в «Делах господина Ц.» он занимается деконструированием мифа о Цезаре — тот предстает у него авантюристом, проходимцем и транжирой, манипулируемым банковскими кланами и сам манипулирующим народными массами. Но «цезаревская» фабула — только внешняя оболочка; в романе Брехт максимально модернизирует историю (называя финансовую олигархию «Сити», а древнеримских популяров — «демократической партией»), чтобы поведать о самой что ни на есть современной буржуазной политике. Причем не только о Гитлере и фашизме, из-за которых он покинул сначала Германию, а затем Европу вообще (Австрия, Швейцария, Дания, Швеция, Финляндия и США были последовательными точками его эмиграции, пока нацистский Рейх захватывал одну европейскую страну за другой). А вообще о том, как воротилы и демагоги обманывают и натравливают друг на друга разные группы угнетенных, как ведут в своих финансовых интересах войны (впрочем, «миротворчество» тоже ведется ими в тех же интересах — Цезарь у Брехта реализует свое стремление к власти и стяжательству именно как «борец за мир и демократию») и как потом застревают в их замкнутом круге, как переходят тонкую грань между «еще демократией» и «уже диктатурой».

А ведь мы все еще мало знаем Брехта. Рискну предположить, что меньше всего мы его знаем как марксиста. Само собой, в мире «победившего капитализма» предпочитают не вспоминать левую политическую ангажированность большинства крупных литераторов начала ХХ века, включая Брехта. Но ведь и в советской критике обходили многие моменты политизированной стороны его творчества. Существование тех мыслителей-марксистов, с которыми Брехт дружил и переписывался, которые влияли на его взгляды — Вальтера Беньямина, Карла Корша, Фрица Штернберга и Эрнста Блоха — в СССР замалчивалось. Конечно, были известны дискуссии Брехта, скажем, с его другом и наставником, писателем леволиберальных убеждений Лионом Фейхтвангером. Но вот интереснейшая полемика двух блестящих коммунистических умов — Брехта и венгерского философа Дьёрдя Лукача — об искусстве, в которой первый (выходец из леворадикальной немецкой экспрессионистской среды) отстаивал модернистские поиски против твердокаменной установки второго на критический реализм образца ХІХ века, тоже оставалась как бы за скобками.

Есть еще его «Ме-ти. Книга перемен» — изложение марксистской диалектики, ленинской теории революции и проблем социалистического строительства в «очужденной» форме притч древнекитайского философа Мо-цзы. Выводя Ленина, Сталина, Троцкого, Маркса и Энгельса, Розу Люксембург, Фейхтвангера, Корша, Гегеля, Гитлера и самого себя с Рут Берлау, одной из многочисленных своих подруг жизни из литературно-актерской среды, под псевдокитайскими именами (Ми-энь-ле, Ни-энь, То-цзы, Ка-ме и Э-фу, Мастер Са, Фе-ху-ванг, Ко, Хе-ле, Хи-е, поэт Кин и Лай-ту соответственно), он не только излагает их взгляды, но и обозначает собственные противоречивые чувства по отношению к Советскому Союзу и ситуации в мировом коммунистическом движении. С одной стороны, он поддерживает идею Сталина о «строительстве социализма в отдельно взятой стране» (судя по тому, сколько его друзей сгинуло в сталинских чистках, все же с тяжелой душой), с другой — от него не ускользают ни вульгаризация «Великого Метода» (то есть марксизма) и несвобода в СССР, ни уродливый замкнутый круг культа личности, ни паралич Коминтерна. Все это Брехт писал (правда, в стол) в конце 1930-х, когда многие его товарищи, которые, как и он, видели в Советском Союзе единственный барьер против фашизма, были готовы закрывать глаза на все ужасы, творившиеся сталинской бюрократией.

Ну, и наконец, Брехт — это человек, которому мы обязаны фразами «Что такое ограбление банка по сравнению с основанием банка?» (из эпохальной «Трехгрошовой оперы») и «Если правительство недовольно своим народом, оно должно распустить его и выбрать себе другой народ» (сформулированной им во время рабочих волнений в ГДР 1953 года). А пока тоже вспомним «Легенду о мертвом солдате»:

Четыре года длился бой,

А мир не наступал.

Солдат махнул на все рукой

И смертью героя пал.

Однако шла война еще.

Был кайзер огорчен:

Солдат расстроил весь расчет,

Не вовремя умер он.

На кладбище стелилась мгла,

Он спал в тиши ночей.

Но как-то раз к нему пришла

Комиссия врачей.

Вошла в могилу сталь лопат,

Прервала смертный сон.

И обнаружен был солдат

И, мертвый, извлечен.

Врач осмотрел, простукал труп

И вывод сделал свой:

Хотя солдат на речи скуп,

Но в общем годен в строй.

И взяли солдата с собой они.

Ночь была голубой.

И если б не каски, были б видны

Звезды над головой.

В прогнившую глотку влили шнапс,

Качается голова.

Ведут его сестры по сторонам,

И впереди — вдова.

А так как солдат изрядно вонял —

Шел впереди поп,

Который кадилом вокруг махал,

Солдат не вонял чтоб.

Трубы играют чиндра-ра-ра,

Реет имперский флаг…

И выправку снова солдат обрел,

И бравый гусиный шаг.

Два санитара шагали за ним.

Зорко следили они:

Как бы мертвец не рассыпался в прах —

Боже сохрани!

Они черно-бело-красный стяг

Несли, чтоб сквозь дым и пыль

Никто из людей не мог рассмотреть

За флагами эту гниль.

Некто во фраке шел впереди,

Выпятив белый крахмал,

Как истый немецкий господин,

Дело свое он знал.

Оркестра военного треск и гром,

Литавры и флейты трель…

И ветер солдата несет вперед,

Как снежный пух метель.

И следом кролики свистят,

Собак и кошек хор —

Они французами быть не хотят.

Еще бы! Какой позор!

И женщины в селах встречали его

У каждого двора.

Деревья кланялись, месяц сиял,

И все орало «Ура!»

Трубы рычат, и литавры гремят,

И кот, и поп, и флаг,

И посредине мертвый солдат

Как пьяный орангутанг.

Когда деревнями солдат проходил,

Никто его видеть не мог —

Так много было вокруг него

Чиндра-ра-ра и хох!

Шумливой толпою прикрыт его путь.

Кругом загорожен солдат.

Вы сверху могли бы на солдата взглянуть,

Но сверху лишь звезды глядят.

Но звезды не вечно над головой.

Окрашено небо зарей —

И снова солдат, как учили его,

Умер как герой.

Поділитись