Колонки

«Воображаемый архив» и ревизия Майдана

5153

Лиза Бабенко

«Если вы думаете, что вы что-либо понимаете о Ливане, вы себя обманываете».
Beyrouth Hôtel(2012), режисер Даниель Арбид, Ливан-Франция

Политический казус Майдана, равно как и продолжающаяся война на Донбассе, с недавних пор влияют на геополитическое будущее если не всего мира, то как минимум его европейской части. Киевский вариант международного художественного проекта «Воображаемый архив», курируемый нью-йоркским художником Грегом Шолетте и арт-критиком и преподавателем Нью-Йоркского Университета Ольгой Копенкиной, также упомянул о революции Майдана.

Для тех, кто не успел посетить подвал театрального Центра имени Курбаса, где проходила   оформленная под баррикады Майдана выставка, нужно отметить, что сквозной темой для нее послужили архив и утопия 1. Как замечает куратор, вдохновение для построения серии международных утопических архивов, один из которых был представлен в Киеве, пришло  от фильмов La Jetée и Sans Soleil  Криса Маркера, а также от концепта архива Жака Деррида 2. Благодаря стараниям киевского организатора выставки Ларисы Бабий левоангажированные украинские художники и активисты совместно с американскими кураторами выстроили «коллекцию документов о прошлом, будущее которого не наступило». До Киева выставки с аналогичной концепцией, призывающей размышлять о прошлом и будущем в сослагательном наклонении, проходили в Новой Зеландии, Ирландии и Австрии. Различные общественные проблемы провоцировали участвующих в выставках художников придумывать проекты, которые, несмотря на их утопическое измерение, адресуются к конкретным политическим, историческим или социальным событиям, случившимся в реальном прошлом.

Одна из таких работ, участвующая в киевском варианте «Воображаемого архива» — «Еврейско-Татарская Автономная Республика Крым — 2014» Александра Бурлаки и Алексея Радинского. Эта конструкция будущего, которое не наступило, была сделана как раз во время оккупации Крыма Россией. Стилизированная под позднесоветскую типографическую продукцию, работа выглядит как текст на календаре, визуально сопровождаемый специально напечатанными открытками-фотографиями с модернисткой архитектурой Крыма 1960-1980-х годов. Утопия, которую предлагают авторы, собирая «про себя» известные национально-этнические и колониальные проблемы не только Крыма, но и некоторых других проблемных точек вроде Израиля и Палестины или Российской Федерации, состоит в том, чтобы показать, как могла бы справедливо сложится территориальная судьба татар и евреев после развала СССР. Утопический сценарий работы строится в том числе на фактах истории: первая половина 1940-х годов характеризуется величайших трагедий как для всех евреев (немецкий фашизм), так и для всех крымских татар (политика депортации Сталина). И вот, согласно утопии, угнетенные фашизмом и сталинизмом еврейский и крымско-татарский  народы объединяют свои усилия в борьбе за освобождение и образуют Еврейско-Татарскую Автономную Республику в — что примечательно — украинском Крыму.  При этом самое интересное, что могло бы случиться, произошло даже не с Крымом, а с Россией, которой в предполагаемом сценарии больше нет как таковой. Зато вместо нее появился ряд независимых государств вроде Чечено-Ингушской Народно-Демократической Республики.

Вскрыть утопическое измерение истории, оглядываясь на Майдан,  сейчас представляется еще более интересным, постфактум учитывая, что после Майдана погибли и продолжают гибнуть огромное количество людей, львиная доля среди которых — украинцы. Однако, как показалось автору этого текста, представить себе альтернативные, но несбывшиеся сценарии украинского прошлого на фоне свершившегося гражданского раскола невозможно без сегодняшней политической критики Майдана, недостаток которой очень заметен не только в международном восприятии Майдана, но и в локальном. Метафорически говоря, желаемая работа демократии на Майдане выглядела бы как в известном видео Артура Жмиевского, которое так и называется «Демократия» и где одновременно звучат всевозможные голоса польской политики. В производимой какофонии есть хотя бы видимость того, что голос дан всем и все могут говорить, даже если в конце концов сама идея диалога и демократии оказывается утопичной. Однако «работа демократии» на Майдане была несколько иная.

Известно, что аудиторию зимнего Майдана охватывал широкий спектр политических сил: от националистических «свободовцев» и активистов «Правого сектора» до феминисток. Стоит говорить и про либерально-патриотическую интеллигенцию Киева, и про рабочий класс, и про левые культурные инициативы Киева и Харькова, и про все остальное, что касается класса и политической ориентации Центральной, Западной и немного Юго-Восточной Украины, но не касается   полной географической репрезентации на нем всей страны (отсутствие массового участия Востока и Крыма). В своем наблюдении  по ходу киевской версии «Воображаемого архива» Грег Шолетте указывает, что именно яростное желание вытеснить правительство Януковича, по его мнению, объединяло Майдан и весь спектр представленных на нем политических сил 3. Действительно, это было так: на Майдане ненависть к правящей партии и Януковичу  консолидировала как правых, так и левых, а недовольных правящей властью было достаточно даже на Востоке. Однако сам столичный Майдан с самого начала не консолидировал, а скорее раскалывал всю остальную страну, от Харькова до Крыма. Огромная часть Украины выступала против революции Майдана, не понимая и не принимая ее в том национальном, если не сказать националистическом виде, в каком она ей представлялась с экранов  телеканалов и при личной встрече с активистами Майдана на улицах. Общаясь с донецкими, крымскими и другими исследователями уже далеко после революционного периода, можно понять, что помимо популистских запугиваний «бандеровщиной» со стороны российских медиа, ультраправые Майдана сами сконструировали свой националистический образ, неприемлемый для многих в связи с неоднозначной трактовкой на Западе и Востоке истории Украины. При этом большинство  опрашиваемых людей Донбасса изначально были готовы к борьбе с корумпированной властью и своей бедностью, но не к национализму и тем более фашизму «Правого сектора».  Взять хотя бы вот этот комментарий левого активиста и журналиста из Крыма Алексея Аруняна:

Организаторы протестных акций в Симферополе вместо того, чтобы попытаться перевести идеи Майдана на понятный для крымчан язык, распевали гимн Украины на главной площади столицы АРК и скандировали слоган ОУН-УПА «Слава Украине! Героям слава!». В результате крымчане только укрепились в мнении, что происходящее в Киеве далеко от того, что отвечает их интересам. Этим воспользовались местные власти, которые заявили о своей принципиальной «антифашистской позиции» и о националистической угрозе, которая нависла над Крымом. Опираясь на то, что идеи украинского национализма неприемлемы на полуострове, Верховная Рада АРК позволяла себе наиболее резкие оценки происходящего в Киеве и неоднократно открыто требовала от Януковича разогнать протест силовыми методами.

Языковая ситуация в Украине всегда была билингвистической, и про историческую отмежеванность от Надднепрянщины, Крыма и Донбасса украинизированных западных областей, когда-то принадлежавших Австро-Венгрии и борющихся теперь за «национальную идею», многие из нас знали со школьной скамьи. Но кому-то, а точнее путинскому правительству, нужно было вновь популистски использовать языковые спекуляции и военную историю сороковых годов ХХ века, в которой, как в известном фильме Куросавы «Расемон», у каждого своя правда. При этом в  Донецке или Харькове нельзя было навязывать массовую «украинизацию», но ее зачем-то как раз после отшумевшего Майдана попыталось навязать в виде языковой реформы правительство Яценюка. В связи с этим, программа российской оккупации Крыма и Востока Украины строилась  на  защите русскоязычного населения от лишения его со стороны так называемых «бандеровцев» права быть носителями русской культуры, языка и своего варианта  военно-исторической памяти. К этой программе защиты с российской стороны присоединяется «патриотическая» трактовка событий Второй мировой войны, в которой западные украинцы выступают фашистскими предателями Советского Союза. Однако если на Западе страны коренные украинцы столетиями боролись за то, чтобы им позволили украинизироваться, преподавать на украинском языке,  печатать свою историю Второй Мировой или своих оппозиционных поэтов, то на индустриальном Донбассе ничего подобного не было. Эту линию противостояния можно продолжать и продолжать.

То, что Украина не монолитная страна в языковом и историческом модусе, видно хотя бы по различным реакциям на разрушение националистами памятника Ленину возле площади Майдана в Киеве, а позднее, весной, по факту ликвидации памятника гетьману Сагайдачному в Севастополе. Причем снос памятника Сагайдачному в российском Крыму сопровождался комментариями городской администрации в духе: «Украинский гетьманат — это фальсификация истории России». Что же нужно было делать правительству и активистам, чтобы не допустить подобных кровавых результатов Майдана, аннексии Крыма и донбасского сепаратизма? Если правительство Яценюка было настолько глупо, что допустило гражданскую войну и спекулировало украинизацией в Донецке и Крыму после свержения режима Януковича, то какой альтернативный сценарий  Майдана мы можем помыслить сейчас?

Пытаясь разобраться в том, на чем так массово сегодня держится угроза «бандеровцев»,  расколовшая в который раз Украину и послужившая формальным поводом для донбасского сепаратизма, нужно понимать три момента. Первый из них  состоит в самой причине активизации националистических организаций на Майдане. Они десятилетиями существовали на Западе Украины, о них известным образом говорили и им противостояли украинские левые активисты и художники, в основном сталкиваясь на вопросе ЛГБТ, легализации абортов и т.п. Тем не менее, активизация правых в рамках Майдана были в какой-то мере их ответом на внешнеполитическую агрессию России, напоминающую о политике Российской империи и во многом советской власти по отношению к западным областям 4.

Второй момент состоит в том, что наличие такой угрозы, в том числе сконструированной Российскими медиа, замещает необходимую критику капитализма националистическими разбирательствами и разжигает гражданскую войну и передел капиталов. Вместо того, чтобы говорить об упадке государственных предприятий как на Западе, так и на Востоке страны, вместо того, чтобы обратить внимание на нищих и больных шахтеров Донбасса, не верящих уже не то что в профсоюзы, но и в то, что они получат зарплату трехмесячной давности, постмайдановское правительство замещало борьбу с олигархией, условно говоря, борьбой за язык и за память — и делало это как раз в тот момент, когда для этого не было подготовлено никакого объединяющего всех базиса. Именно базиса, а не надстройки в виде языков и исторических интерпретаций. Не имея до сих пор объективной исторической информации из архивов НКВД и Красной армии о репрессиях в Украине, западных украинцев обвиняют в предательстве Советской власти, и далее — «по накатанной». В свою очередь, Майдан игнорировал пролетарский Донбасс, и здоровую агрессию социальной борьбы в Донецком регионе было ложно направлено в патологическое русло правого сепаратизма.

По одному из моих личных наблюдений на Майдане, с точки зрения правых (как националистов, так и сепаратистов) социальные проблемы до сих пор коренятся не в классовой эксплуатации, а в иноэтнической оккупации, что очень выгодно продолжать использовать правящему классу коррупционеров, представители которого даже после «политической смерти» Януковича остались на своих местах (о чем уже вышел ряд недовольных публикаций в российском Крыму). Более того, тот же способ переключения агрессии, который свойственен правой идеологии вообще, сработал и на Майдане: левые противостояли (ультра)правым вместо того, чтобы главным образом продвигать в массы социальные лозунги и получить такую же поддержку, какую, к общему сожалению, имеют сейчас правые 5. Между тем,  именно социалистическая программа действий единственно была способна объединить страну, учитывая национализм Запада и зависимость от России Востока.

Третий и подытоживающий все вышесказанное момент заключается в том, что для преодоления колониального ресантимента на Западе страны, а вместе с тем и со-зависимости от России, свойственной Востоку и Югу, нам нужно начинать работать с упомянутыми политиками памяти. Необходимость  ревизии и архивации политик памяти с помощью искусства в данном контексте тоже крайне необходима. Без осознания идеологических противоречий колониальной истории Украины, без понимания недопустимости правой идеи и национализма в рамках всей страны, а также без анализа современного геополитического колониализма со стороны не только России, но и США и ЕС, будущее Украины крайне сомнительно.

К сожалению, Майдан не был революцей против класса олигархии, которая бы не дала  национальным противоречиям одержать победу. Это был бунт против конкретной фигуры и ее политического имиджа. Между тем очевидно, насколько жители именно Донецкой и Луганской областей уже готовы к совершенно другой революции. Именно там мы слышим, к примеру: «А те, кто у нас были сильно богатые, — их начали как бы раскулачивать, машины у них забрали» 6. Что же получится вообразить дальше?

 

Читайте также:

Нова біполярність у Києві: Про конференцію «Мислити з Україною» (Олексій Вєдров)

Про перетворення протесту (Олексій Вєдров)

Іран, Туреччина… Україна (Іван Шматко)

 

Notes:

1. Посмотреть всех участников выставки, в том числе украинских, можно тут.

2. Из того, что Деррида писал о своем концепте архива: “An archivable concept of the archive. It is a question of the future, the question of the future itself, the question of a response, of a promise, and of a responsibility for tomorrow. The archive, if we want to know what that will have meant, we will only know in times to come; not tomorrow, but in times to come. Later on, or perhaps never”. (Jacques Derrida, 1996. Archive Fever. University of Chicago Press)

3. Greg Sholette, On Maydan Uprising and Imaginary Archive.

4. Справедливости ради можно вспомнить царский запрет на украинский язык и литературу, о котором пытался поведать Европе Миахаил Драгоманов в 1878 году,  Эмский указ, Валуевский циркуляр и пр. В том же СССР, начиная со сталинских чисток «буржуазных элементов», курс национальной политики сопровождался не меньшими репрессиями. Буржуазным националистом считался в 1930-е годы каждый, кто говорил на  украинском языке, даже если у него не было ни каких-либо средств производства, ни даже собственных лаптей. Что же касается уничтожения Сталиным украинской интеллигенции, подпольно работающей на достижение независимости украинского государства от подобного лже-коммунизма, то тут показательней всего будет обратить внимание на историю «Расстрелянного Возрождения», известного как «Красный Ренессанс». См. по этой теме: Т. Марусык, Эмский указ как зеркало украинской политики России; Ю. Лавріненко. Розстріляне відродження: Антологія 1917–1933. Поезія — проза — драма — есей. Paris, Instytut Literacki, 1959. // Київ, «Просвіта», 2001. — 794 с. // К.: «Смолоскип», 2007. — 976 с.

5. См. по этому поводу: тов. Джон Доу, рецензия на киевский выпуск «Политической критики» №2, перевод с украинского Е. Бабенко.

6. А.Гинн. Война изнутри. Ваши, наши, свои, чужие.

Поділитись