Денис Пилаш
На дворе 17-й год, а к власти приходит социалист, которого зовут Ленин. Нет, это не дежавю. Просто президентом Эквадора 2 апреля 2017 года был избран кандидат правящих левых сил Ленин Морено. Хотя Эквадор — далеко не ключевая страна Южной Америки, однако эти выборы имели чрезвычайно важное значение в свете последних событий в других странах региона, заставивших говорить о его «поправении» и окончании длившегося с начала XXI века «левого поворота».
«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить»
Ленин Вольтер Морено Гарсес — такое имя в 1953 году дали новоизбранному президенту родители, которые были школьными учителями из поселения Нуэво-Рокафуэрте, затерянного на эквадорско-перуанской границе в амазонской сельве. В Латинской Америке родители вообще часто давали детям в качестве имен фамилии коммунистических лидеров. Так по иронии судьбы имя Владимиро Ильич Ленин Монтесинос Торрес носил один из самых зловещих перуанских силовиков, бывший (ультра)правой рукой президента Альберто Фухимори — весьма характерного образчика совмещения жестокой авторитарной политики с неолиберальными реформами в экономике. Что характерно, ныне Владимиро Монтесинос, отбывающий, как и Альберто Фухимори, сроки за многочисленные преступления, содержится в построенной им же (для содержания ультралевых террористов) тюрьме особо строгого режима.
Все же свежеиспеченный эквадорский президент Морено больше напоминает не В. И. Ленина, а Ф. Д. Рузвельта — и не только потому, что его программа построена на реформистском кейнсианском курсе. Дело в том, что Ленин Морено смог достичь высочайших со времен этого президента США постов среди людей с ограниченными способностями. Он тоже передвигается на инвалидной коляске: у него парализованы ноги с 1998 года, когда его на улице ограбили и подстрелили в спину. В течение следующих лет Морено был прикован к постели, но смог вернуться к нормальной жизни, причем в своей реабилитации сам он важнейшую роль отводит «смехотерапии». Имея за плечами высшее образование в сфере психологии и опыт педагогической работы, Ленин Морено сменил туристическую отрасль (он работал в небольшой туркомпании, а затем в государственных агентствах) на мотивационные выступления и написание десятка книг на тематику «теории юмора» и ее помощи больным.
На выборах 2006 года эквадорский Ленин, уже получивший известность за свою борьбу за права уязвимых слоев населения, принял приглашение стать кандидатом в вице-президенты экономиста Рафаэля Корреа, выдвинутого широким левым объединением «Альянс ПАИС»[1] (и затем поддержанного такими силами, как Социалистическая партия, Широкий фронт, Коммунистическая партия Эквадора, «Демократические левые», «Народная демократия», Эквадорская рольдосистская партия и леворадикальное Движение многонационального единства «Пачакутик», представляющее политическое крыло Конфедерации коренных народов Эквадора CONAIE). В первом туре тандем Корреа —Морено несколько уступил банановому магнату Альваро Нобоа, чьи многомиллионные доходы сколачиваются не без нарушения элементарных трудовых прав и использования детского труда, но во втором туре победил с 57% голосов. Избиратели, воодушевленные массовыми низовыми антикапиталистическими движениями того десятилетия, не дали Эквадору превратиться в банановую республику в прямом смысле слова.
На посту вице-президента Эквадора, который он занимал при Рафаэле Корреа с 2007 по 2013 год, Морено уделял особое внимание проблемам людей с ограниченными возможностями. Государственный бюджет на их потребности был увеличен в 75 раз (с 2 до 150 миллионов долларов США). Это позволило помогать 600 000 людей с инвалидностью, предоставляя им бесплатные медикаменты, жилье, коляски и протезы, которые стали выпускаться в Эквадоре. Всем ведущим работодателям страны предписано нанимать работников с ограниченными возможностями в количестве не менее 4% от общего штата. За достижения Эквадора в этой сфере Ленина Морено номинировали на Нобелевскую премию мира в 2012 году (впрочем, кого только на нее не выдвигали, вот и тогда ее вручили одному из самых сомнительных лауреатов — Европейскому Союзу) и назначили специальным посланником Генерального секретаря ООН по вопросам инвалидности и доступности в 2013 году. В том же году он покинул пост вице-президента и ушел из политики, чтобы посвятить себя любимому занятию — книгам. Морено избрал темой своей задуманной книги не излюбленные им шутки и смех, как в предыдущих, а взаимосвязь человеческих ценностей и квантовой физики. Недаром эквадорский политик — большой почитатель своего коллеги по несчастью, астрофизика Стивена Хокинга, который из‑за состояния здоровья не смог принять приглашение Морено посетить конференцию для людей с инвалидностью в Эквадоре.
В отличие от большинства политиков, Морено отнюдь не одержим властью, наоборот, он был несказанно счастлив покинуть ее и проводить время с женой и тремя дочерьми. «От власти не до смеха. Поначалу я улыбался круглый год, сейчас — только его половину», — со всей серьезностью заявлял бывший вице-президент. Однако и Рафаэль Корреа, столкнувшись с коррупционными обвинениями в адрес своих чиновников (включая Хорхе Гласа, преемника Морено на посту вице-президента), тоже решил не цепляться за власть. Он отказал своим сторонникам из инициативы с характерным названием «Рафаэль, с тобой навсегда», которые собрали более миллиона подписей для проведения референдума с целью разрешить главе государства баллотироваться на еще один срок[2], — и, отработав свои президентские сроки, собирается с семьей уехать на родину жены Анне Малербе Госселен, в Бельгию, преподавать в Лувенском католическом университете. Партии пришлось выбирать преемника, и Ленина с покоя вызвали назад выдвигаться в президенты.
Почему (и что) у Эквадора получилось?
Хотя капитализм в Эквадоре отменять не собирались, но система была весьма успешно реформирована и модернизирована в интересах большинства с помощью механизмов перераспределения и государственного регулирования. Уровень бюджетных расходов Эквадора стал одним из высочайших в регионе. «Левая технократия победила традиционную олигархию», — метко сказал проживающий в Южной Америке журналист Олег Ясинский. Впервые было эффективно сломлено противодействие трех китов, на которых держалась реакционная политика в Эквадоре (как и других странах региона), — местной олигархии, транснациональных корпораций и стоявших за ними международных финансовых институций и США. Естественно, достигнуто все это было не без борьбы. Достаточно отметить, как сложно было избавиться от иностранного военного присутствия, заставив Вашингтон оставить военно-воздушную базу в эквадорской Манте. Гуадалупе Ларрива, университетская преподавательница, ставшая первой женщиной-министром обороны в истории страны, спустя всего 9 дней после назначения и 2 дня после ее решения не продлевать контракт с армией США об использовании базы Манта вместе с дочерью погибла в вертолете близ этой же базы.
Правительство Корреа расторгло 13 неравноправных двусторонних договоров с «иностранными инвесторами», а в 2010 году пересмотрело 15 из 24 нефтяных контрактов, чтобы поднять рентные платежи с 18% до 80%. Доходы от продажи нефти за первые полтора срока президентства Корреа позволили увеличить ВВП на 50% и поднять социальные расходы. Инвестиции в экономику Эквадора из Соединенных Штатов практически иссякли, но в итоге экономическая зависимость от США сменилась экономической зависимостью от Китая, дающего кредиты под более высокий процент. Вместе с тем несколько большая самостоятельность обеспечивалась за счет собственного государственного сектора и совместных проектов с Венесуэлой и Кубой[3].
Не в последнюю очередь залогом успеха Эквадора стал его отказ от кредитов и предписаний Международного валютного фонда. Хотелось бы, чтобы это же стало уроком и для других стран, руководство которых молится на кредиты МВФ как на универсальную панацею. На деле же это превращается в «порочный круг долга»: чтобы оплатить предыдущие займы, занимаются новые, а сопутствующие обязательства «жесткой экономии», урезаний и всеобщей приватизации из пакетов «структурных реформ» вгоняют страны в еще большую яму. Это же происходило и с Эквадором на рубеже веков, когда на каждого эквадорца или эквадорку в общей сложности приходился внешний долг, сопоставимый с их годовым доходом. В условиях огромного долга и галопирующей инфляции президент Хамиль Мауад объявил дефолт в 1999 году, переведя Эквадор с национальной валюты сукре на доллар США. Хотя это привело к всеобщему возмущению и его свержению, но наследовавшая ему чехарда нестабильных правительств оставила в силе этот курс.
Когда в 2005 году 42-летний Рафаэль Корреа, назначенный министром экономики, попытался избавить страну от долгового бремени по примеру Аргентины, продавшей часть своих долговых бумаг Венесуэле, его действия тут же пресек президент Альфредо Паласио, и министр подал в отставку. Уже став президентом, Корреа реализовал свой план избавиться от зависимости от МВФ, крайне ловко обставив (так и не объявленный) дефолт, заставив держателей 3‑миллиардных облигаций по суверенному долгу девальвировать их на 70% и выкупив обесценившиеся бумаги государством. Однако этому предшествовала должная подготовка: правительство Корреа стало первым, предпринявшим в XXI веке полный аудит своего государственного долга, для чего пригласило международную группу экспертов во главе с бельгийским ученым и троцкистским активистом Эриком Туссеном, комиссии под руководством которого изучали внешнюю задолженность множества стран от Восточного Тимора до Греции. Комиссия нашла долг одиозным (то есть накопленным предыдущими режимами в целях, противоречащих интересам населения) и нелегитимным. Выплаты по его погашению посоветовали прекратить. Хотя Эквадору не удалось полностью избавиться от долга, который при Корреа колебался в пределах 16—33% ВВП в противовес предшествовавшим 95%, было несколько важных последствий: страна избежала рецессии и устояла после финансового краха 2008 года, отказалась от диктата кредиторов и смогла реализовать социально ориентированные реформы.
"Новая конституция, гарантировавшая существенное расширение экономических, социальных и культурных прав, была новаторской не только для региона, но и для остального мира."
Поскольку Эквадор вместо национальной валюты пользуется долларом США, государство не могло бороться с рецессией посредством регулирования обменного курса или печати денег. Однако вместо этого оно воспользовалось возможностью национализировать Центральный банк и заставить его вернуть хранящиеся за рубежом активы на более чем 2 миллиардов долларов. Кроме того, на вывод денег за рубеж был введен налог, а частные банки обязали держать 60% ликвидных активов внутри страны. Не в последнюю очередь стабилизацию финансовой системы призваны обеспечить электронные деньги. Эквадор стал первой страной, объявившей о создании национальной криптовалюты, своеобразного собственного ответа на биткоины.
На протяжении своего президентства Корреа пользовался широким народным мандатом: он дважды переизбирался на выборах, побеждая уже в первых турах с 52% (2009) и 57% (2013) голосов соответственно. В какой‑то момент Корреа, наряду с его левоцентристскими коллегами в регионе (Луисом Инасиу Лулой да Силвой в Бразилии и Мишель Бачелет в Чили), по опросам, имел один из высочайших рейтингов поддержки среди всех глав государств мира. Это позволило ему, несмотря на сопротивление традиционных элит и СМИ, получить 82% голосов на референдуме 2007 года в поддержку всеобщих выборов в Учредительное собрание, в котором убедительное большинство получили кандидаты «Альянса ПАИС» и других левых партий. Затем разработанная этим собранием конституция была утверждена на очередном референдуме 2008 года большинством в почти 70% проголосовавших. Новая конституция, гарантировавшая существенное расширение экономических, социальных и культурных прав, была новаторской не только для региона, но и для остального мира. Некоторые ее положения разбивают стереотипное представление об Эквадоре как стране консервативной (например, одно из первых в Южной Америке, наряду с Бразилией и Уругваем, положений о гражданских партнерствах для однополых пар) и авторитарной (введение демократического механизма отзыва госслужащих, занимающих выборные должности).
«Гражданская революция» Рафаэля Корреа: достижения и противоречия
Существует много справедливой критики слева касательно т. н. «гражданской революции» Рафаэля Корреа, в том числе от коалиции социалистических партий и индейских движений «Многонациональное единство левых». Но факт в том, что жизнь эквадорцев никогда раньше не была такой благополучной (по данным Всемирного банка, из бедности выбралось почти полтора миллиона человек, социальное неравенство резко сократилось, а минимальная зарплата выросла с 170 до 375 долларов в месяц, а если учитывать обязательную 13‑ю и 14‑ю зарплаты, то до $437, а это высочайший показатель в Южной Америке после Аргентины), свободной (новая конституция 2008 года гарантирует широкие гражданские права; у всех на слуху случай основателя WikiLeaks Джулиана Ассанжа, получившего убежище в эквадорском посольстве, но мало кто знает, что Эквадор дает политическое убежище многим другим, включая бывшего милиционера Александра Баранкова, которого за разоблачение коррупции в МВД требовала выдать лукашенковская Беларусь, считающаяся союзницей Эквадора) и мирной (в стране, где в ХХ веке произошли десятки военных переворотов, за последние 10 лет не было ни одного, хотя попытки предпринимались, например полицейский путч 2010 года или недавние угрозы армейской верхушки).
При правительстве «Альянса ПАИС» безработица в Эквадоре была самой низкой в Южной Америке (4,7%), а бюджетные затраты на высшее образование — самыми высокими (2,13% ВВП). Медицина и образование, в том числе школьные учебники, формы и обеды, стали бесплатными. Для трудящегося большинства десятилетие правления президента Рафаэля Корреа было периодом роста социальных стандартов и уровня жизни. Да и «средний класс» не бедствовал, а, напротив, наращивал численность и брал кредиты под щадящие проценты. Недаром американский журнал «International Living» называл Эквадор лучшей страной мира для проживания пенсионеров.
Все это тем более выдающиеся достижения, что на протяжении эквадорской истории почти все прогрессивные начинания, будь то «Либеральная революция» Альфаро Элоя[4], «Июльская революция» Исидро Айоры, левые поползновения некоторых военных правительств или «год развития» Хайме Рольдоса Агилеры[5], быстро пресекались. После восстановления представительской демократии в 1979 году даже президенты, приходившие к власти с обещаниями социально ориентированных реформ, быстро от них отказывались, например Родриго Борха из «Демократических левых» и особенно Лусио Гутьеррес из «Патриотического общества 21 января»[6].
"Кое в чем инициативы левого правительства даже опережали свое время и были слишком амбициозны, чтобы быть реализованными в Эквадоре, но однозначно делали его эксперименты передовыми."
Эквадор даже обзавелся первыми спутниками[7]. Второй из них, кстати говоря, был в 2013 году выведен на орбиту ракетой-носителем «Днепр», произведенной на легендарном, но находящемся на грани выживания, украинском заводе «Южмаш». Вообще, кое в чем инициативы левого правительства даже опережали свое время и были слишком амбициозны, чтобы быть реализованными в Эквадоре, но однозначно делали его эксперименты передовыми. Так, конституция 2008 года признавала беспрепятственное пересечение государственных границ неотъемлемым правом человека, внедрив тем самым принципы «открытых границ» и «универсального гражданства». Это позволяло всем желающим из любой точки земного шара находиться на территории страны в течение как минимум 90 дней. Увы, так как этим стали злоупотреблять контрабандисты и подобные нарушители, некоторые ограничения все же пришлось ввести.
Не все получилось и с внедрением принципиально некапиталистической «пиратской» модели свободного обмена информацией. Сам Корреа выступает решительным противником оберегаемого корпорациями копирайта: «Попытки приватизации какого‑либо общественного блага посредством, например, патентов вредны для общества, поскольку в отсутствие соперничества за право обладания благом не просто увеличивается количество людей, способных заполучить его, но и улучшается общественное благосостояние. Патенты — одна из величайших ошибок рынка». Как Чили во времена правления «Народного единства» Сальвадора Альенде, Эквадор даже обзавелся собственным научным проектом перехода к функционирующей посткапиталистической плановой экономике знаний. Роль, аналогичную Стаффорду Биру в Киберсине, отвели бельгийскому информатику Мишелю Бауэнсу, соучредителю организации P2P Foundation, изучающей возможности внедрения технологий P2P (Peer to Peer, модель «равный равному»). Он возглавил команду исследователей в рамках стратегической инициативы FLOK Society (Общества бесплатных свободных открытых знаний), на которую правительство Эквадора в 2013 году выделило бюджетные средства. К сожалению, на пути вновь встали бюрократические препятствия, в частности перебои с финансированием и апатия профильных министров. Результаты труда этой команды оказались невостребованными, хотя и были применены на низовом уровне в целом ряде пилотных проектов «гражданской революции».
Победить коррупцию также не удалось, хотя Эквадор в первую половину президентства Корреа продемонстрировал впечатлительный прогресс с уровня одной из самых коррумпированных до середины составляемого «Transparency International» рейтинга стран по индексу восприятия коррупции, оставив позади топчущиеся на месте Украину и Россию. С 2008 года у всех жителей Эквадора была возможность в любое время суток посредством электронной системы мониторинга в онлайн-режиме проверить, как и на что потрачены деньги министерством, государственным агентством, полицейским участком или местными коммунальными службами. Действия правоохранительных органов вообще отслеживаются по GPS, выявляются их подозрительные передвижения. Однако с недавних пор все громче стали звучать обвинения в адрес членов самого правительства, вплоть до друга детства Корреа, вице-президента Хорхе Гласа, в свете крупного коррупционного скандала вокруг эквадорской нефтяной компании «Petroecuador». А ведь подобный скандал с «Petrobras» стал предлогом для смены власти в Бразилии.
Еще неприятней на фоне декларируемого расширения гражданских свобод выглядели их ограничения и рецидивы социального консерватизма в исполнении самого главы государства. Так, когда депутатки от правящего левого «Альянса ПАИС», в том числе феминистки Химена Понсе, Паола Пабон и Хина Годой, выносили предложения декриминализировать аборты в Эквадоре (ныне они не преследуются только в случае угрозы жизни матери или изнасилования, однако и при этих вариантах получить разрешение крайне сложно), Рафаэль Корреа обратился к шантажу. Он объявил, что «скорее подаст в отставку, чем подпишет этот закон», и заставил свою партию отказаться от голосования, а также на 30 дней лишить его инициаторок права выступлений в парламенте. Случались и другие инциденты,например касающиеся свободы прессы. От ограничений в законе 2013 года страдали не столько корпоративные СМИ в руках оппозиционной олигархии (продолжающие, несмотря на свою враждебность правительству и открытые призывы к его свержению, составлять большинство медиапространства страны), как независимые журналисты и активисты. Изменится ли ситуация, когда отличавшегося авторитарным стилем управления Корреа сменит известный своими толерантностью и открытостью к диалогу Морено, покажет время.
Наконец, главное противоречие политики левых правительств таких стран, как Эквадор и Боливия, диктовалось экономической слаборазвитостью и местом в разделении труда. Такие условия оставляли государству мало пространства для экономического развития вне экстрактивистской модели. Экстрактивизм, то есть практика бесконтрольной, хищнической добычи полезных ископаемых, которая ведется до тех пор, пока этот ресурс не будет полностью выработан, естественно, противоречил требованиям экологической безопасности и воле местных жителей, отчуждая правительства Рафаэля Корреа и Эво Моралеса от тех сил, которые привели их к власти и были ядром их социальной базы: движений экологистов и индейцев.
Так, на заре своего президентства в 2007 году Рафаэль Корреа не дал транснациональным корпорациям разрабатывать запасы нефти в сердце самого важного национального парка Эквадора Ясуни, запустив проект «Yasuní-ITT Initiative» по защите его экосистемы, биоразнообразия и уклада коренного населения. На излете своего президентства в 2013 году он же, так и не дождавшись вливаний из стран «первого мира», которые сулила распиаренная голливудскими звездами кампания в поддержку проекта, разрешил добычу нефти в парке Ясуни, обещая, что работы затронут менее 1% от площади охраняемой территории. Однако это не успокоило ни ученых-экологов, ни городские молодежные коллективы, ни движения коренных народов региона, начавших сбор подписей за референдум, на котором, по их сведениям, 2/3 населения высказались бы против нефтедобычи в охраняемой зоне.
В подобных случаях правительство Корреа манипулировало личной популярностью президента для проталкивания сомнительных решений и обращалось куда жёстче с левыми, чем с правыми критиками, проводя кампанию репрессий и дискредитации против леворадикальной «индейско-экологической» оппозиции вроде той же партии «Пачакутик», переставшей поддерживать президента после противоречивого закона о водных ресурсах в 2010 году. Итогом стала волна уличных протестов и забастовок против «левотехнократического» правительства Эквадора в 2014—2015 годах, в которых активное участие принимали левые оппозиционные группы, часть профсоюзов и движений коренных народов.
Все это приводит к расколам внутри левого движения, организаций коренного населения и самих местных общин, при которых одна их часть продолжала поддерживать правительство, а другая становилась его непримиримыми врагами вплоть до парадоксальных (но не непривычных для латиноамериканской специфики) ситуаций, когда постмаоистско-ходжаистская Марксистско-ленинская коммунистическая партия Эквадора[8], ее легальное парламентское крыло — Народно-демократическое движение, Широкий фронт и «Народное единство» агитировали за кандидата правых на президентских выборах — лишь бы «наказать коррупционеров» из правящего «Альянса ПАИС». Линии этого раскола распространяются и на международное левое движение. Об этом свидетельствовала заочная пикировка на сайте англоязычного журнала Jacobin критиков и защитников эквадорского правительства. На стороне последних был лично министр культуры (а ныне иностранных дел) Эквадора, англо-французский историк Гийом Лонг.
Выборы в Эквадоре
Несмотря на уникальные для современной истории страны положительные социальные эффекты правления «Альянса ПАИС», его противоречия отразились на результатах всеобщих выборов 2017 года в Эквадоре. Хотя голосование здесь обязательно для граждан от 18 до 65 лет и разрешено для лиц старше 16 и иностранцев, легально проживших в стране пять лет, но более миллиона граждан фактически проголосовали «против всех», оставив бюллетени пустыми или испорченными. Среди них была и часть сторонников левых из трудящихся классов. Однако правящая партия все равно одержала однозначную победу, хоть и не такую впечатляющую, как на предыдущих выборах, когда партия получила 52,3% голосов и 100 из 137 мест в парламенте, а Корреа победил в первом же туре с почти 5 миллионами голосов. Теперь у нее 39% голосов и уже не квалифицированное, а простое (74 депутата) большинство. И хотя левые силы все равно получили большую часть голосов, меньшие их партии («Пачакутик», «Народное единство», «Демократические левые»), как правило, находятся в жесткой оппозиции.
"Более миллиона граждан фактически проголосовали «против всех», оставив бюллетени пустыми или испорченными."
Средние слои же сплотились за правоцентристской оппозицией, культивирующей социал-расистское презрение к социалистам и «нищебродам» и одновременно пытающейся использовать недовольство левых движений индейской бедноты. Электоральная карта президентских выборов стала воплощением этой сложной ситуации. В то время как в традиционных прибрежных бастионах консерватизма впереди оказался Ленин Морено, во внутренних регионах страны, населенных преимущественно сельским индейским населением, победил консервативный кандидат!
За предыдущий год правые мэры Гуаякиля и Кито, сами замешанные во многих скандалах, мобилизовали сторонников на протесты против Корреа, используя стандартную уловку в стиле «Движения чаепития» в США: заставить более широкие массы почувствовать «общность интересов» с крупным капиталом. Мишенями, в частности, стали такие инициативы правительства, как налог на непредвиденную прибыль при продажах земли и недвижимости (в целях борьбы со спекуляцией) и повышение налога на наследство для богатейших перцентилей населения. На проходившем параллельно с выборами референдуме, инициированном правящим «Альянсом ПАИС» с целью запретить госслужащим и народным избранникам иметь счета в офшорах (и в десятках полуофшорных зон), правая оппозиция, конечно же, отстаивала священные права человека и бизнесмена уклоняться от налогов и отмывать деньги. Запрет на офшоры в итоге прошёл, получив 55-процентную поддержку на референдуме.
Однако с выборами президента ситуация была более напряженной, чем с парламентскими или референдумом. По эквадорскому законодательству, для победы в первом туре достаточно набрать более 40% и на 10% больше голосов, чем ближайший преследователь. По итогам затянувшегося подсчета голосов, в первом туре 19 февраля Ленин Морено с 39,4% не дотянул до барьера буквально десятые процента. Голоса за остальных в первой пятерке распределились так: 4,8% — за Абдалу Букарама (сына популистского экс-президента по прозвищу El Loco — «сумасшедший», подвергнутого парламентом импичменту с формулировкой за «умственную неполноценность управлять страной»), 6,7% — за Пако Монкайо (левоцентристского кандидата, бывшего генерала и бывшего мэра Кито), 16,3% — за Синтию Витери (кандидатку традиционной правоцентристской силы — Социал-христианской партии), 28,1% — за Гильермо Лассо от партии «Создание возможностей», который и стал оппонентом Морено во втором туре 2 апреля.
Лассо, главный оппонент Ленина, воплощает все то, от чего Эквадор так тягостно освобождался. Он банкир, олигарх, правый консерватор, имеет 49 счетов в офшорах, а его миллионное состояние подскочило в 30 раз после кратковременного пребывания в правительстве. Оба кандидата обещали создавать новые рабочие места и способствовать малому бизнесу, однако в остальном их программы были противоположны. Морено говорил о продолжении «гражданской революции», фокусе на проблемах молодежи, расширении доступа к качественному образованию и продвижении эквадорских товаров на внешних рынках. Лассо планировал «привлекать иностранных инвесторов» и сократить налоги на богатых, компенсировав это сокращением социальных программ и новыми кредитами от МВФ, от удушающей зависимости от которого страна как раз избавилась в период правления Корреа. Также он хотел «попросить» Джулиана Ассанжа покинуть эквадорское посольство в Лондоне. Тот после выборов ответил призывом к самому Лассо покинуть Эквадор как «офшоровладельцу». Их заочная пикировка обострилась до такой степени, что покровительствующий Ассанжу Морено призвал гостя посольства «не вмешиваться во внутренние дела Эквадора».
Почти все оппозиционные кандидаты, начиная с Витери, поддержали Лассо во втором туре. Но в итоге в тесной гонке Ленин Морено все-таки одолел своего оппонента-банкира, получив 51,16% голосов против 48,84%. На радостях сторонники Морено устроили уличные празднования, а сам избранный глава государства исполнил с нынешним президентом Рафаэлем Корреа пару песен под караоке. Лассо же, ссылаясь на результаты нескольких экзитполов, обвинил власти в фальсификациях и начал акции протеста под Центризбиркомом. С другой стороны здания в ответ образовался контрпикет сторонников Корреа и Морено. Впрочем, поскольку и международные наблюдатели не отметили сколь-либо значительных нарушений в ходе избирательного процесса, инаугурации примирительно обращающегося к оппозиции Ленина Морено в качестве нового президента Эквадора, запланированной на 24 мая, ничего не должно помешать.
Континент на перепутье
Это голосование было важным не только для Эквадора, но и в целом для Латинской Америки в критический момент для латиноамериканских левых. После смерти Уго Чавеса, Габриэля Гарсиа Маркеса, Эдуардо Галеано и Фиделя Кастро они лишились своих патриархов как в политике, так и в культуре. По сути, выборы в Эквадоре первыми[9] остановили «правую волну» возвращения к власти консервативных неолибералов после «левого поворота» 2000‑х. А этот сценарий уже произошел в региональных лидерах Аргентине и Бразилии, а также Перу, хотя предыдущий «левый» президент Ольянта Умала ничем действительно левым не отметился. В этих странах реванш правых уже обратился печальными последствиями. При новом аргентинском президенте-неолиберале Маурисио Макри массовая приватизация, резкое урезание социальных расходов, сокращение заповедных земель, отмена госпрограммы по строительству социального жилья привели лишь к еще большему росту инфляции, 1,5 млн аргентинцев оказались за гранью бедности, более 160 тысяч человек потеряли работу, а 100 тысяч — социальное страхование. С другой стороны, это наступление на социальные права встретило сопротивление в форме всеобщих забастовок и массовых протестных движений (женского, рабочего и студенческого), куда более радикальных и последовательных, чем выступающее парламентской оппозицией левоцентристское крыло перонистов.
"Выборы в Эквадоре первыми остановили «правую волну» возвращения к власти консервативных неолибералов после «левого поворота» 2000‑х."
А в Бразилии фактически случилось отстранение буржуазией от власти Партии трудящихся[10], фиговым листом для истинных мотивов коего стал лицемерный импичмент растерявшей поддержку президентки Дилмы Русеф. Инициаторы импичмента использовали как предлог коррупционный скандал, в котором они сами были замешаны куда основательней, чем даже самые отпетые коррупционеры из партии Русеф. Новое рекордно непопулярное правительство ее вице-президента Мишеля Темера из Партии бразильского демократического движения (неизбежно входящей в любую правящую коалицию) подобралось отборное. Это плоть от плоти «1%» традиционных элит — впервые со времен военной диктатуры в нем только белые богатые мужчины, ни одной женщины или «цветного». Нарочно не придумаешь: министр науки, технологии и инноваций — экзальтированный евангелический пастор, отрицающий эволюцию, а министр сельского хозяйства — крупнейший латифундист, отмеченный антипремиями Гринпис за уничтожение наибольшего количества дождевых лесов на планете. И тут профсоюзы и социальные движения радикальнее свергнутых официальных «левых» мобилизируют людей на протесты против «жесткой экономии» и неолиберальных реформ, включая пенсионную и трудовую, которая предусматривает возможность увеличения рабочего дня с 8 до 12 часов, совсем как в новом Трудовом кодексе, который сейчас протаскивают через Верховную Раду[11].
Опыт Бразилии и Венесуэлы, считавшихся ведущими силами в весьма условном делении на «умеренных» и «радикальных» левых при власти в Южной Америке, которое на самом деле лучше воспринимать как континуум, а не отдельные лагеря, продемонстрировал возможности, но и ограниченность моделей левого популизма (в терминах Лаклау и Муфф) и «нового десаррольизма»[12]. После того, как в силу различных причин модели этих стран коллапсировали, стоит обратить внимание на две страны поменьше с правительствами левее центра — Уругвай и Эквадор. Обе за прошедшее десятилетие демонстрировали рост социальных стандартов и благосостояния.
По мере того, как венесуэльский президент Николас Мадуро обнаруживал дар общения с покойным предшественником в образе птички и неспособность совладать с кризисными явлениями в своей стране, именно Эквадор стали рассматривать как новый перспективный локомотив альтернативного регионального объединения АЛБА[13]. Однако и для эквадорской экономики, завязанной на нефти (хотя не до такой фатальной степени, как Венесуэла, РФ или нефтяные монархии Персидского залива), международная конъюнктура сейчас неблагоприятна. Резкое падение цен на нефть с 2014 года и сокращение нефтяной ренты ударили практически по всем. Если за все президентство Корреа ВВП страны удвоился, то за последний год темп упал до 1,7 % роста. Однако здесь свою роль сыграло и разрушительное землетрясение 2016 года. На пробуксовке экономики и спекулируют правые, равно как и на усталости от «несменяемости власти».
Олег Ясинский указывает, что в полумерах и противоречиях курса правящей политической силы Эквадора лежит «одно из объяснений тому, что после 10 лет успешных реформ Корреа и бесспорных социальных и экономических достижений его правительства — лучшего в современной эквадорской истории — за последователя Корреа Ленина Морено проголосовало не подавляющее большинство, а всего половина эквадорцев». И он объясняет «архисложную задачу», стоящую перед эквадорским Лениным: «вернуть “гражданскую революцию” гражданам и создать новые условия для ее роста из единственно возможного для нее пространства — снизу и слева». Собственно, в этом и состоит урок стран региона. Низовые движения трудящихся классов должны оставаться мобилизованными, готовыми отстаивать свои интересы против любой власти и независимыми как от буржуазии, так и от бюрократии.
Примечания
1. Акроним PAIS (от слов Patria Altiva y Soberana — Гордая и Суверенная Родина) обозначает также слово «Страна».↩
2. Большинство стран Южной Америки, пережив длительные периоды военных диктатур, ввели ограничения на возможность переизбрания президентов, подчас ограничивая тех всего одним сроком. Однако правительства как левого, так и правого толка зачастую пытаются внести изменения, разрешающие дополнительные сроки. Последний пример — правый президент Парагвая Орасио Картес, табачный и пищевой магнат, чей бизнес неоднократно входил в противоречие с законом. Так, как‑то полиция задержала на его поместье самолёт, доверху груженый кокаином, но Картес наказания избежал, заявив, что тот совершил экстренную посадку, а он «не мог дать погибнуть такому количеству наркотиков от местного производителя». В марте 2017 года его правоконсервативная партия «Колорадо» протянула закон, позволяющий президенту идти на следующий срок, и не встретил особого сопротивления в парламенте (в том числе из-за амбивалентной позиции оппозиционного лидера Фернандо Луго, бывшего архиепископа и первого левого президента страны, ставшего также вторым левым президентом региона, свергнутым в XXI веке посредством парламентского путча — сейчас опросы прочат Луго новую победу на следующих выборах), зато получил должный отпор на улицах: протестующие взяли штурмом здание парламента и подожгли кабинеты депутатов, голосовавших за эти изменения. Для парагвайцев узурпация власти особенно болезненна, учитывая, что именно здесь правил диктатор Альфредо Стресснер, поставивший рекорд по переизбраниям (8 раз подряд) на несвободных президентских выборах.↩
3. В ответ на сближение Эквадора с этими странами произошло охлаждение отношений с северным соседом — Колумбией с ее самым правым и проамериканским правительством Южной Америки. В марте 2008 года колумбийские военные, отследив в затерянных джунглях мобильный телефон «человека № 2» среди ультралевых повстанцев из ФАРК, команданте Рауля Рейеса, нарушили государственную границу Эквадора и осуществили авиаудар, в результате которого были убиты 17 партизан, в том числе Рейес. Вторжение колумбийской армии на 1,8 км вглубь эквадорской территории спровоцировало Андский дипломатический кризис между Колумбией и Эквадором и его союзницей Боливарианской Республикой Венесуэла. Президент Корреа квалифицировал действия Колумбии как агрессию, и страны были на пороге военного конфликта, который удалось предотвратить лишь общими усилиями государств региона.↩
4. В честь этого модернизатора страны, в начале ХХ века осуществившего секуляризацию, реформировавшего образование, развивавшего промышленность и покровительствовавшего профсоюзам, растерзанного толпой консерваторов, одной леворадикальной организацией городских партизан 1980-х было взято весьма необычное название — «Альфаро жив, чёрт побери!»↩
5 Гибель президента Рольдоса, борца за демократию, права человека и достойные условия труда, в авиакатастрофе, как и последовавшая два месяца спустя аналогичная авария, в которой разбился левый президент Панамы Омар Торрихос, заставляет некоторых предполагать, что они пали жертвами враждебной администрации президента США Рональда Рейгана (в частности, эту мысль проводит Джон Перкинс в «Исповеди экономического убийцы»).↩
6. Полковник Гутьеррес в бытность командующим охраны дворца президента Мауада стал народным героем благодаря переходу на сторону индейцев, протестовавших против неолиберального экономического курса, уже пять лет спустя сам был сметен народным гневом против его двухлетнего чрезвычайно коррумпированного, авторитарного и антинародного правления.↩
7. Хотя собственное негосударственное космическое агентство Эквадора, по сути, держится на энтузиазме одного человека — пламенного почитателя советской космической программы Ронни Найдера.↩
8. МЛКПЭ — пожалуй, единственная ходжаистская (ориентировавшаяся на Албанию периода диктатора Энвера Ходжи) партия в мире, до сих пор пользующаяся некоторым влиянием (в том числе в профсоюзном движении и даже электоральной политике: ее член Хайме Уртадо был первым афроэквадорским депутатом до того, как его убили во время президентской избирательной кампании).↩
9. Очередное переизбрание в Никарагуа Даниэля Ортеги с 72,44% голосов не в счет: бывший лидер Сандинистской революции давно отошел от ее идеалов в сторону режима, который многие старые сандинисты вроде священника, поэта и бывшего социалистического министра культуры Эрнесто Карденаля иначе, как консервативно-буржуазной семейной диктатурой не называют (Ортега сделал свою супругу Росарио Мурильо вице-президенткой еще до того, как тот же трюк проделал Ильхам Алиев).↩
10. Строго говоря, придя к власти, она оставалась «Партией трудящихся» разве что в названии, проводила политику, которая должна была удовлетворять и трудящихся, и национальную буржуазию. Однако последней президенты Лула и Дилма казались такими же ненавистными «коммунистами» за свои социальные программы в поддержку неимущих. Движение против ПТ стало симбиозом религиозного фундаментализма с фундаментализмом рыночным, совмещая либертарианство, ультраконсервативный евангелизм, ненависть к левым и ностальгию за временами военной диктатуры. Один из самых (ультра)правых депутатов Жаир Болсонаро, посвятивший свое голосование за импичмент главному пыточнику военного режима Карлушу Устре (молодая Дилма Русеф, тогда «городская партизанка», была среди тысяч людей, подвергавшихся пыткам под его началом), вдохновляется также и триумфом Дональда Трампа, надеясь повторить его на президентских выборах 2018 года. Впрочем, опросы пока показывают, что главная борьба на них скорее развернется между левоцентристскими кандидатами: Лулой (если того не отстранят от возможности баллотироваться) и экологисткой Мариной Силвой.↩
11.Однако проблема политического представительства трудящихся Бразилии стоит не менее остро, чем несколько лет назад, когда во время антикоррупционных протестов накануне Чемпионата мира по футболу 2014 года разрозненная левая оппозиция коалиционному правительству (например, Партия социализма и свободы, основанная троцкистами, университетскими профессорами, профсоюзниками, сторонниками теологии освобождения и экологами, которые когда-то стояли у истоков Партии трудящихся, но были изгнаны оттуда по мере «мейнстримизации») не смогла преобразовать в политическое действие это широкое недовольство, тогда выражавшееся в социальных и антикапиталистических лозунгах. В итоге, во время новых уличных антикоррупционных протестов 2015—2016 годов инициатива уже была у правой оппозиции.↩
12. Десаррольизм — региональная разновидность кейнсианской политики экономической модернизации с упором на импортозамещающую индустриализацию, предложенная в середине ХХ века Экономической комиссией ООН для Латинской Америки (ЭКЛА) во главе с Раулем Пребишем.↩
13. Недаром в Эквадоре же прошел и первый после смерти Уго Чавеса ХІІ саммит АЛБА, на котором Рафаэль Корреа торжественно заявил, что страны этого объединения — территория, «свободная от голода, неграмотности, нищеты и маргинализации».↩
