Она одна из тех, кому присвоили бюрократический штамп «вимушений переселенець». Светлые волосы, большие глаза с легкой грустинкой, худощавая фигура, телефон с разноцветной эмблемой КПИ. Постоянно занятая, слушала мои лекции на факультете социологии и права в Киевской Политехнике как студентка-социолог. Сейчас она на четвертом курсе, а еще два года назад училась в Донецком государственном университете управления. Зовут ее Любовь Перерва, пробует себя в тележурналистике.
У истока вечернего буржуазного Крещатика говорили мы о проблемах перемещенных ВНЗ, о людях, студентах и преподавателях, нитях их судеб, и об исполнении Закона Украины № 425-VIII.
Разговаривал Олексій Якубін
Алексей Якубин: Каким образом был организован процесс перемещения студентов?
Любовь Перерва: Некоторые вузы, возможно, сразу информировали, что нужно что-то делать, но в моем вузе это никак не организовывалась, все происходило, когда стало понятно, что студенты бегут. Когда я перевелась в КПИ? На третьем курсе. Уехала из Донецка в мае, мы еще думали продолжать процесс обучения и в сентябре. И те, кто не успел в мае сдать сессию за два дня, собирались сдавать тогда, причем и зачеты, и экзамены реально проводили за эти два дня. А тем, кто не успел сдать, сказали: не страшно, в августе все успеете, просто сейчас расстанемся, чтобы никто никого не убил случайно. Ну ок. Я была среди тех, кто все сдали. Но при этом я поняла, что больше не вернусь в Донецк, я с первого курса знала, что уеду в Киев. Интуиция подсказывала, да и не было мне интересно в моем вузе — формальное обучение, взятки и все такое.
А процесс перемещения не был никак организован. Ребята создали Донецкий государственный университет управления в Мариуполе уже когда я училась в КПИ месяца три, и их как-то так завлекали — ну давайте, ну давайте… Преподаватели уходили в мариупольский исключительно по личному желанию, многие из них так и остались в Донецке. А министерство образования — «щось робили, щось робили», и в итоге «нічого не зробили», они разве что дали возможность перевестись на свободное посещение и через полгода перейти в тот вуз, в который ты сам перевелся.
То есть, грубо говоря, когда я уезжала в Киев, я уезжала в никуда. Я по всему Киеву бегала со своими документами — возьмите меня, пожалуйста, — причем я думала, что переведусь сразу на бюджетное место, думала, что мое бюджетное место меня ждет (скажем, кого-то исключили по аттестации) и я спокойно его займу, но таких, как я, было очень много, все хотели быстро занять места, конкурс везде был нереальный, например, в той же Могилянке я была в очереди из 10 человек. Когда я пришла в КПИ, мне сказали: мы все решим, и поселили меня буквально на следующий день. То есть, успех перемещения — это все было на университетских основаниях, на университетском уровне, в КПИ это решили на месте, они говорили – мы не знаем, как, но мы тебя берем. В других университетах — мы не знаем, что будем делать, мы не знаем, ой-ой! Ждите. В КПИ взяли на себя ответственность, в отличие от других вузов.
А.Я.: По какому принципу студентов зачисляли в ВУЗ? Как работала система перезачисления кредитов?
Л.П.: Принцип зачисления зависел от университета. Сначала мы учились полгода как вольные слушатели, и после этого нас зачисляли по результатам сдачи сессии – не важно, на какие оценки, главное, чтобы она была сдана. Так меня взяли на бюджет. И у нас были девочки, которые перевелись после зимней сессии, они все равно бегали и сдавали академразницу.
Я не могу сказать о КПИ плохого, я на 100 % обязана этому университету, и проблем с перезачетом у меня не было, единственная сложность — по-разному назывались некоторые предметы, хотя содержание одно, например, здесь это предмет «Соціологія» — а там он назывался «Вступ у спеціальність», и я понимаю, что это одно и то же, и вижу по вопросам. Но пришлось сдавать заново.
А.Я.: Обеспечило ли государство студентов всем необходимым — стипендией, общежитием?
Л.П.: Если говорить о КПИ и ФСП (факультете социологии и права — А.Я.), то да, я слышала о ситуации в КПИ на других факультетах, что ребятам не давали возможности поселения, потому что нужно было сначала поселить своих студентов, но Северинчик (заместитель декана ФСП — А.Я.) молодец, он нас поселил сразу же. Причем мы не были здесь с первого сентября, а приехали пятнадцатого, и для нас нашли место. Это был не первый этаж, но поселили, да.
А.Я.: А что касается стипендий?
Л.П.: Полгода не было стипендий. Вот когда я училась вольным слушателем, не было стипендии, и потом никто ее не вернул, хоть и обязались. Насколько я знаю, людям не вернули стипендии, которые они заработали по результатам своей весенней сессии. У меня, правда, ее не было, я не заработала по результатам сессии весной.
А.Я.: Были ли решения МОН летом, осенью 2014 года по поводу перемещенных студентов, или все решалось на уровне университета?
Л.П.: Было решение, что нужно переводить или что-то с нами делать – в плане вольных слушателей. А вузами они стали заниматься по отдельности. Точнее, вуз сам решал, как ему быть. Первым стал Национальный (Донецкий национальный университет – А.Я.), они сказали — мы не хотим тут быть, мы хотим той компанией, что есть, уехать куда-то, они очень долго упрашивали МОН, стояли под министерством, им нашли место в Виннице, это, наверное, самый успешный пример. И с Донецким политехом была схожая ситуация, там, правда, коллектив разделился: есть преподаватели, которые остались там работать, другие уехали; все зависело от их политических предпочтений.
А.Я.: Была ли какая-то горячая линия МОН, принимали они участие в процессе помощи студентам?
Л.П.: В МОН понимали: что-то нужно делать с нами. Они что-то принимали для помощи студентам из Донбасса, принимали – и в итоге ничего толкового не приняли, они, наверное, пытались, но как-то не сильно. О горячей линии я не слышала. Единственной горячей линией, которой я пыталась пользоваться, была линия «Донбасс SOS». Но туда нереально дозвониться, а и если дозваниваешься – то и там что-то не получается.
А.Я.: Какие были самые распространенные проблемы у перемещенных студентов?
Л.П.: Забрать документы из старого вуза. Для этого нужно было отдать свой студенческий, который у тебя на руках был с первого курса, в «ДНРовский» вуз, а тот не допустил ни одну часть украинского вуза (он же разделился еще на две части) к своим архивам. Нужно было ехать в ДНР и там как-то решать эту проблему. В КПИ и на ФСП эта проблема не стояла так остро, с восстановлением документов можно было повременить, главное было сделать это до конца учебного года. Были разные способы решения этой проблемы. Ведь могли же документы сгореть…
А.Я.: Был ли создан орган, который помогал собирать документы?
Л.П.: Нет. Универсального механизма такой передачи документов МОН не разработал, и я думаю, что это им было не важно, это все было «для галочки».
Знаю, что ребята в основном это делали сами, своими силами. Я передавала знакомым документы, которые были у меня на руках. Профкомские, карту, на которую я получала стипендию, она одновременно считалась студенческим. Я, естественно, закрыла карту-счет сразу, передала им свой студенческий и заявление «ДНРовского» формата. И они прислали мои документы-оригиналы и мою успешность (для академической разницы), все это с «ДНРовской» печатью. В принципе, их не должны были принимать, но что делать, куда нас было девать.
Моя одноклассница, Ксюша, сама из Донецка, но училась в Крыму. У нее были сложности с общежитием при перемещении в Киев, она была прописана в Крыму – там, где училась, – если убирают эту прописку, у нее остается донецкая, и там тоже невозможно ничего сделать. И прописаться в Киеве ей вообще было сложно. В Драгоманова (Национальный педагогический университет в Киеве — А.Я.) таких студентов заставляли прописываться в общежитии, что лишало их статуса переселенца, а если ты не переселенец – ты не имеешь прав на социальные льготы, в том числе и на бесплатное общежитие, которое нам обещали. В Авиационном (Национальный авиационный университет — А.Я.) то же самое, студентов заставляют прописываться – и они уже не переселенцы. Твои проблемы. В КПИ такого нет, мы живем по направлению, каждые полгода оно обновляется, нас не заставляют прописываться, и потому мы можем претендовать на помощь для переселенцев.
А.Я.: Почему возникла проблема с неоплатой общежитий?
Л.П.: В мае 2015 года Порошенко подписал изменения в законы об образовании по студентам-переселенцам и детям АТОшников, дающие им право на бесплатное общежитие, бесплатное подключение к интернету, бесплатную учебу в университете – даже если ты учишься на контракте, правда, в этом случае без стипендии. Государство компенсирует средства на оплату не студентам, а университету, которой взял на себя эту ношу. В КПИ прочли этот замечательный закон, и в сентябре нам сказали — закон же вышел, давайте жить бесплатно. Но никто не поинтересовался – действительно ли были приняты нормативные подзаконные акты, нашли ли деньги? А в конце года нас собрали и наш бедный Ищенко, директор студгородка, бегал по всем общежитиям и говорил нам: ребятки, вот такая фигня, вы должны оплатить за полгода, которые вы жили. Мы такие: «В смысле?!» Он говорит: я не могу ничего сделать, не вышли вот эти вот подзаконные акты. Я задала вопрос: почему университет не может подать в суд на МОН или Министерство финансов, на тех, кто им должен? На это нам ответили, что это мы должны подавать в суд. Но кто вам должен деньги: я не должна вам денег, вы же по закону действовали — не по закону действовал Кабмин. Вам должны Министерство финансов и Кабмин. Почему мы должны платить, если Кабмин это не прописал? Я не просила этих денег. Я о них не умоляла. Никаких акций не было. Президент сам решил, что нам нужны эти деньги. И ладно бы под этот закон подпадали просто переселенцы, но в такой же ситуации оказались и дети АТОшников, и дети героев «Небесной сотни», дети погибших одесситов, — как по мне, они все это заслужили, это как моральная компенсация, да, небольшая, но хоть такая.
А.Я.: Обращались ли вы к МОН?
Л.П.: Лично я не обращалась. Но у нас есть небольшая организация, группа студентов, которые пытаются что-то делать, там очень сложные люди на самом деле работают, я с ними потому стараюсь лишний раз не коммуницировать, но иногда я узнаю от них новости. Помочь им я особо не могу, вот разве что пообещала видеообращение записать к МОН, сейчас это делаю. Я ходила на радио «Громадське», еще две девочки ходили – во второй раз, потом у нас брали интервью какие-то ребятки, они приезжали под патронатом Европейского Союза, журналисты из Европы, сделали об этом целый сюжет. Потом мы, человек 10 или 15, неоднократно делали запросы во все министерства – образования, финансов, социальной политики, и, конечно, в Кабмин, а те нас туда-обратно кидают – идите туда, это они не разработали, нет, идите сюда, это они не разработали, а приходишь в вуз — и тебе то же самое говорят: они же не разработали. Меня уже вызвали на комиссию из-за этого, я сказала, что не буду платить, меня бесит то, что они как ничего не делали, так и не делают. Если вам дали это разработать в месячный срок – почему вы этого не делаете? Я не плачу не только ради этого закона, а и чтобы министерства поняли: может, хватит, нельзя лентяйничать так – закон принят, а ничего не делается. Проблема с 2015 года не решена. В мае уже будет год, и ничего не продвинулось, дело в этом. Они там «щось розробляють». Недавно подавали информационный запрос, пришла новая отписка – что там отправили, мы уже почти на заключительной стадии, вот только Министерство финансов еще что-то не дописало. Короче, мы будем обращаться в суд, коллективным иском к Кабмину, потому что и МОН напрямую зависит от них, и Минфин также. Я обратилась к хорошему адвокату, говорила ему – вы же понимаете, что у нас денег нет, он говорит: да, я это понимаю, и я думаю, он также понимает, что это дело резонансное и он сможет на этом прославиться. Это будет иск к Кабмину и, возможно, лично к премьер-министру. Они там, наверху, не могут сесть вместе и сказать — нужно работать. Нашим министерствам нужно самим начать работать, прежде чем другим говорить, что они должны работать.
А.Я.: То есть, я правильно понимаю, существует специальная организация, которая ведет такую работу?
Л.П.: У студентов КПИ есть своя неформальная организация, мы организовались, когда узнали об этой проблеме, у нас есть общая переписка – и там сплошной «бомбеж», такой выхлоп эмоциональный, туда скидывают все информационные запросы. Если предлагают выступление на радио или передачу – туда пишем, если я не могу пойти – то кто пойдет. Что касается других организаций – не знаю, кроме разве что «Донбасс SOS», они хоть что-то делают и нам помогают, я не много знаю об их работе, но со мной на радио ходил мужчина из этой организации, который занимается перемещенными университетами. Он рассказывал, как проходила вступительная кампания в Донецком национальном, который сейчас в Виннице.
В этом контексте – вот МОН хочет сейчас ввести новую систему финансирования вузов, которая приведет к урезанию государственного финансирования образования, ладно – как-то, наверное, выживет КПИ, Шевченко, а как выживут вот эти перемещенные вузы, там ведь почти уже нет студентов — два-три человека, я даже не знаю, кто там учится. С моего потока никого там не знаю. Многие остались в Донецке, из нашего потока человек 15 из 40. Это достаточно большое количество. Насколько я знаю, они получают российские дипломы, вот хочу об этом подробнее разузнать.
А.Я.: Должны ли в МОН что-то сделать для перемещенных студентов, дать больше бюджетных мест, в том же КПИ?
Л.П.: Нужно студентам из Донецка, которые хотят поступить в Украину, дать такую возможность, убедить в том, что их тут никто не съест, что у них будет возможность поступить, их поселят, никто их не будет унижать, они смогут спокойно учиться. Я, допустим, с таким не сталкивалась. Иногда, возможно, кто-то скажет — «вот, понаехали», но мне все равно. Ребята, если бы такое случилось у вас тут в Киеве, то вы бы поехали к нам в Донецк, куда вам еще ехать? Вы бы понаехали к нам. И как бы вы тогда себя чувствовали?
Я думаю, что нужно правильно рекламировать вузы Украины в «ДНР» и давать возможность людям понять, что если вы хотите получить образование — то приезжайте к нам, в КПИ, мы вас тут примем. В Донецке такая работа не идет, нужно это делать очень аккуратно.
А.Я.: Что с перемещенными преподавателями, как сложилась их судьба?
Л.П.: О, тут вообще ничего не делалось со стороны МОН, насколько я знаю. По крайней мере, для моих преподавателей. Например, мой куратор Елена Бикла уехала одна из первых из Донецка, она хороший преподаватель, но нигде же не требуются преподаватели, и она устроилась в независимом социологическом центре «Омега». А в Мариуполе очень все сложно, там почти все загнулось.
У нас были очень хорошие преподаватели. Вот Михеева полгода работала в Йеле в США, а теперь вернулась в Украину, переехала во Львов в Католический университет и там стала завкафедры социологии. За нее я рада. Другой замечательный преподаватель, Миронович, уехал на полгода в Польшу, и там вроде и остался.
Я знаю, что когда Украина вернется, с преподавателями, оставшимися в «ДНР», будет вестись отдельная работа, они должны будут пройти специальный этический контроль или что-то в этом роде. Переаттестацию. Александр Кульга из «Донбасс SOS», с которым я была на «Громадськом», рассказывал.
В общем, на уровне Кабмина, МОН, Минфина — все де-юре делалось на бумаге: и стипендии, и места, и поселение, а в реальности это все решалось на месте; преподавателей Донецкого национального в Виннице селили даже где-то, но все решалось самим университетом. Но слова, что делалось, остаются, об этом в министерствах говорят часто и густо, а по факту все делают вузы, вот и КПИ попал на деньги.
Лично я не буду платить эти деньги до последнего, до тех пор, пока мне не скажут, например, что не отдадут диплом, хотя и тогда до конца буду воевать с МОН или Кабмином, и не потому даже, что у меня нет этих денег. Суть в том, чтобы они начали что-то делать, и ребята, я уверена, борются за то, чтобы настоять: пора министерствам что-то делать – или освобождать свои места.
Из КПИ каждый год выпускаются тысячи студентов, и эти все ребята могут не просто заместить, а еще и заполнить «дыры». И скоро министерским чиновникам придется подвинуться – или им приспичит, и они реально начнут что-то делать, а не просто на бумаге… А они же то ли не осознают, то ли… Я понимаю, что на этом завязаны очень большие деньги и нам будет сложно прорваться, но мы это будем делать.