Энгельс и естествознание: эмерджентистская диалектика

По разным причинам и поводам современные философы и ученые в области естествознания (как марксисты, так и немарксисты) выражали свое восхищение Фридрихом Энгельсом — сооснователем диалектического материализма и научного социализма.

Илья Пригожин, обладатель Нобелевской премии по химии за 1977 год, писал, что «идея истории природы как неотъемлемой составной части материализма принадлежит К. Марксу и была более подробно развита Ф. Энгельсом». Современные достижения в области естественных наук подняли философские вопросы, которые уже давно были в фокусе исследования диалектических материалистов. Когда Энгельс работал над своей «Диалектикой природы» в 1870–1880 годах, естественные науки уже склонялись к тому, чтобы «отвергать механистическое мировоззрение», приближаясь «к идее исторического развития природы». Энгельс поспособствовал тому, чтобы сделать явным то, что уже подразумевалось в естественных науках его времени. Сегодня, как и тогда, естественные науки заняты вопросом о том, «как вообще могут быть связаны между собой мир процессов и мир траекторий». Возможно, Энгельс не довел свою работу до конца, но то, что он оставил позади, до сих пор обогащает наше философское понимание природы и совершенствует наш взгляд на естественные науки нашего времени^[1].

В своем предисловии к первому английскому изданию «Диалектики природы» 1939 года биолог Дж. Б. С. Холдейн писал, что вклад Энгельса в философию природы и естественные науки хорошо известен из его «Анти-Дюринга». Однако более всеобъемлющая «Диалектика природы» Энгельса была открыта и опубликована сравнительно недавно, в 20-е годы прошлого века. «Если бы мы глубже познали метод мышления Энгельса, то легче было бы понять эволюцию наших представлений о физике на протяжении последних 30 лет. Если бы замечания Энгельса о дарвинизме получили широкую известность, то могу сказать, по крайней мере за себя, я был бы избавлен от некоторых ошибочных взглядов в области теории»^[2].

Комментируя эссе Энгельса из «Диалектики природы» 1876 года, озаглавленное как «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», палеонтолог Стивен Джей Гулд писал, что Энгельс «блестяще раскрыл» передовую теорию эволюции человека, в основе которой лежала роль труда. Особенное впечатление на Гулда произвело мнение Энгельса о том, что человеческая «рука — это не только орган труда, но и продукт труда… Энгельс утверждает, что по мере того как люди овладевали материальной стороной своей среды обитания, к первобытной охоте добавились и другие навыки: земледелие, прядение, гончарное дело, мореплавание, искусство и наука, право и политика»^[3]. В другом месте Гулд утверждал, что вся человеческая эволюция неразрывно сопряжена с генной и культурной коэволюцией и «лучшие доводы в пользу генной и культурной коэволюции в ХІХ веке были приведены Фридрихом Энгельсом в его выдающемся эссе 1876 года»^[4].

Хотя и не будучи марксистом, эволюционный биолог Эрнст Майр обнаружил, что его собственная концепция биологии имеет удивительно много общего с принципами диалектического материализма. Короткая статья Майра «Корни диалектического материализма» начинается с короткого анекдота о Марке Адамсе, американском историке биологии, прибывшем в Советский Союз, чтобы взять интервью у разных ученых, среди которых был и Кирилл Михайлович Завадский. Во время интервью Завадский спросил: «Вы знаете Эрнста Майра?». Адамс: «Да, очень хорошо». Завадский: «Он марксист?». Адамс: «Нет, насколько я знаю». Завадский: «Это очень удивительно, поскольку его труды — чистый диалектический материализм». Поначалу озадаченный комментарием Завадского, позже Майр пришел к выводу о том, что он и в самом деле был сторонником диалектико-материалистических принципов, таких как процессуальность, универсальная взаимосвязь и вечное изменение природы. «Неизвестно, какие из перечисленных принципов (возможно, большинство) возникли независимо от естественной истории и диалектического материализма.… Для Энгельса и Маркса диалектический материализм был общей философией природы. Этот взгляд был выработан в результате изначального отказа от идей физикализма и картезианства.... Необходимо развивать принципы и подходы различных дисциплин, включая и физику, чтобы в конечном счете создать всеобъемлющую Философию Природы, которая будет одинаково справедлива для всех наук»^[5].

"Энгельс, эрудит-самоучка, продолжает тем или иным образом вдохновлять следующие поколения философов и ученых в области естественных наук."

Исходя из аналогичных соображений британский биохимик и китаевед Джозеф Нидэм обратил внимание на убежденность Энгельса в том, что «природа насквозь диалектична» и что Энгельс точным образом направил свою диалектику против «статичных концепций ученых своего времени, которые не были готовы к множеству противоречий (с которыми науке вскоре пришлось столкнуться) и которым было невдомек, что Природа полна явно непримиримых антагонизмов и различий, которые могут быть разрешены на более высоких организационных уровнях. Общеизвестные правила перехода количества в качество, единства противоположностей и отрицания отрицания стали обычным явлением в научной мысли»^[6].

Марио Бунге, аргентинский философ науки, хорошо известен своей враждебностью к диалектике и диалектическому материализму Энгельса. Бунге не скрывал своей позиции ни в публичной, ни в частной жизни. Во время встречи с советским философом-марксистом Бонифатием Михайловичем Кедровым старый вопрос диалектики снова встал ребром. «Прикладной математик Мирча Малица… пригласил нас на вечеринку в свою квартиру вместе с Тарским, Кедровым и другими. Когда я сказал Кедрову, что одно из моих расхождений с марксизмом состоит в том, что я отвергаю диалектику, Кедров иронично ответил: “Не волнуйтесь, товарищ Бунге, потому как Маркс упоминает диалектику в «Капитале» только шесть раз”»^[7]. Тем не менее, в каком-то смысле Бунге отдал должное марксистской философии, признав, что «диалектика научила нас не доверять неподвижности, поскольку она может скрывать борьбу, и балансу, поскольку он может быть неустойчив. Это также научило нас тому, что не все раздоры — это плохо: некоторые могут привести к новому и лучшему»^[8]. «Правдоподобное ядро ​​диалектики состоит из следующих гипотез: (1) все находится в том или ином процессе изменения и (2) в определенных моментах любого процесса появляются новые качества»^[9]. В другом месте он похвалил настойчивое стремление Энгельса включить в диалектический материализм скорее метод, чем систему Гегеля^[10]. 

То, что Энгельс, эрудит-самоучка, продолжает тем или иным образом вдохновлять следующие поколения философов и ученых в области естественных наук, очевидно, сопровождается тем фактом, что исследовательский материал, который использовал Энгельс, в значительной степени неполон и устарел. Готовя сочинения Маркса и Энгельса к публикации в начале 1920-х годов, Эдуард Бернштейн столкнулся с проблемой: стоит ли публиковать «Диалектику природы» Энгельса? Он спросил мнение Альберта Эйнштейна. Эйнштейн сказал, что рукописи не имеют большой ценности применимо к исследованиям в современной физике, но, безусловно, дают интересное представление об интеллектуальной биографии Энгельса^[11]. Еще один пример: «Диалектический биолог» Ричарда Левонтина и Ричарда Левинса опубликован с таким посвящением: «Фридриху Энгельсу, который ошибся много раз, но был прав в самом важном»^[12]. Наконец, аналитический философ Хилари Патнэм аналогичным образом отметил следующее: «Я думаю, что Энгельс был одним из наиболее образованных людей в науке своего времени. Он ошибся во многом, но он обладал колоссальными общенаучными познаниями, и “Анти-Дюринг”, его большая книга по философии науки… во многих отношениях толковый труд, среди прочего, и по философии науки»^[13].

Поистине, есть ирония в том, что Энгельс во многом предвидел будущее развитие тех разделов своей работы, которые требовали дальнейшей разработки. В связи с этим во втором предисловии к «Анти-Дюрингу» он писал: «Здесь много неуклюжего в изложении, и кое-что можно было бы выразить в настоящее время более ясно и определенно… Но может статься, что прогресс теоретического естествознания сделает мой труд, в большей его части или целиком, излишним, так как революция, к которой теоретическое естествознание вынуждается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, должна даже самого упрямого эмпирика все более и более подводить к осознанию диалектического характера процессов природы»^[14].

Оглядываясь сегодня на огромные достижения этого интеллектуального гиганта, главная задача, которая должна нас волновать, состоит скорее в том, чтобы обнаружить, что в работе Энгельса в области философии и естественных наук является исключительно важным, а не ненужным. Ученые из самых разных дисциплин неизменно соглашаются с тем, что эмерджентистский характер диалектики Энгельса занимает особое место.

К примеру, польский историк Збигнев А. Йордан настойчиво утверждал, что «центральную идею эмерджентной эволюции следует искать в “Анти-Дюринге” и “Диалектике природы”». Согласно эмерджентистской диалектике Энгельса, «материальная реальность имеет многоуровневую структуру: каждый из этих уровней характеризуется набором отличительных свойств и несводимых законов и каждый уровень возник из предшествующих ему во времени уровней в соответствии с законами, которые абсолютно непредсказуемы исходя из законов, действующих на более низких уровнях». Идея эмерджентности тесно связана с концепцией диалектики Энгельса как науки о взаимосвязях между сосуществующими и взаимозависимыми системами физических тел. Известное изречение Энгельса о том, что движение — это способ существования материи, предполагает, что материя обладает способностью создавать новизну и разнообразие в природе. Принцип, что «материя способна создавать новизну и производить все более и более высокие формы организации, был неотъемлемой частью диалектического материализма с тех пор, как он был впервые сформулирован Энгельсом»^[15]. Как точно сформулировал шотландский математик и философ Хайман Леви, диалектическая идея эволюции предполагает, что «сложные формы живой животной и растительной материи возникли из более простых форм, которые на протяжении почти бесчисленных веков связываются со все более и более элементарными формами»^[16].

"Единое познание природы предполагает взаимосвязанное единство дифференцированного и неравномерного исторического развития отдельных наук."

Даже Бунге разделяет убеждение в том, что «заслуга диалектического материализма состоит в подчеркивании качественной новизны, или эмерджентности» или то, что Майр называет «иерархическими уровнями структуры, в каждом из которых может работать свой набор диалектических процессов»^[17]. Поскольку различные уровни сложности движения составляют иерархию уровней организации материи, как отмечает Тед Бентон, природу необходимо рассматривать как иерархически упорядоченное и внутренне дифференцированное единство. Именно это единство выступает предпосылкой конвергенции отдельных наук. Единое познание природы предполагает взаимосвязанное единство дифференцированного и неравномерного исторического развития отдельных наук. «Область природы, с которой имеет дело каждая наука, представляет собой не только особый уровень сложности движения, но и определенный этап в исторической эволюции вселенной»^[18].

Иными словами, именно историчность природы, а также продолжающийся прогресс в определенных областях науки вызывают необходимость в  критическом пересмотре нашего научного аппарата. Всегда существует внутритеоретическая потребность в тщательном исследовании используемого концептуального аппарата. Это также подразумевает постоянную интеграцию возникающих и обнаруженных новшеств в нашу нынешнюю систему мышления. Поэтому неудивительно, что в фокусе диалектики Энгельса в значительной степени находились новые факты и развивающиеся взаимосвязи в природе. В связи с этим Энгельс определяет диалектику как систематическое исследование универсальных взаимосвязей в природе: «Именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой»^[19].

В попытке постичь эмерджентные качества и законы на различных уровнях организации материи диалектическая теория задействует свою собственную концептуальную структуру, научный язык и метод исследования, принимая категориально открытую форму.

В отрывке, где Энгельс обсуждает некоторые критерии для различения и классификации различных научных дисциплин, он подчеркивает, что каждая наука занимается определенной формой движения, свойственной соответствующей области. Предметом анализа оказываются «формы одного и того же движения, ибо при известных обстоятельствах они переходят друг в друга»^[20]. Суть в том, что такая классификация должна следовать объективному расположению и присущей последовательности развития рассматриваемых форм движения. Разумеется, что логико-онтологическая реконструкция последовательности природных явлений должна, соответственно, иметь систематическую форму. «Называя физику механикой молекул, химию — физикой атомов и далее биологию — химией белков, я желаю этим выразить переход одной из этих наук в другую, — следовательно, как существующую между ними связь, непрерывность, так и различие, дискретность обеих»^[21].

Когда органический мир вырастает из неорганического, он развивает особые формы движения и свои особые законы. То, что исторически предшествует развитию органического мира, то есть неорганическое, продолжает жить в «снятой» форме^[22]. Однако органический мир отличается от неорганического. Его система обладает множеством эмерджентных свойств, которые нельзя обнаружить в неорганическом мире. Наиболее важно то, что поведенческие паттерны органических систем регулируются их генетическими программами, которые содержат исторически приобретенную информацию^[23].

В этом контексте Энгельс снабжает нас примечательной иллюстрацией, которая не только показывает взаимосвязь и взаимопроникновение различных областей, таких как химия и биология, но также опирается на эмерджентное качество, которое сегодня известно как «аутопоэзис» — порождающее свойство самоорганизующихся систем: «Все химические исследования органического мира приводят в последнем счете к такому телу, которое, будучи результатом обычных химических процессов, отличается от всех других тел тем, что оно есть сам себя осуществляющий перманентный химический процесс, — приводят к белку. Если химии удастся изготовить этот белок в том определенном виде, в котором он, очевидно, возник, в виде так называемой протоплазмы, — в том определенном или, вернее, неопределенном виде, в котором он потенциально содержит в себе все другие формы белка (причем нет нужды принимать, что существует только один вид протоплазмы), то диалектический переход будет здесь доказан также и реально, т. е. целиком и полностью»^[24].

Эмерджентистская диалектика отстаивает идею «непрерывного роста уровня организации» и сложность системных механизмов в природе. Последовательность каждого уровня зависит от материальных обстоятельств, в которых проявляются его эмерджентные свойства, которые, в свою очередь, обязательно уникальны по сравнению с предыдущими уровнями сложности. Условным образом, разные уровни можно отличить друг от друга с помощью соответствующих компонентов^[25]. Но их различение может быть правильным только при условии того, что во внимание принимается взаимосвязь и внутренняя организация частей. Кварки объединяются, образуя адроны, такие как протоны и нейтроны, которые, в свою очередь, образуют атомы, которые составляют молекулы, которые создают компоненты клеток и коллоидные частицы, коллоидные агрегаты дают начало тканям и живым клеткам, а клетки — органам и системам органов и так далее.

«Трение производит теплоту, свет и электричество; удар — теплоту и свет, а, может быть, также и электричество. Таким образом, мы имеем превращение движения масс в молекулярное движение. Мы вступаем в область молекулярного движения, в физику, и продолжаем исследовать дальше. Но и здесь мы находим, что исследование молекулярным движением не заканчивается. Электричество переходит в химические превращения и возникает из химических превращений; теплота и свет тоже. Молекулярное движение переходит в атомное движение: химия. Изучение химических процессов находит перед собой, как подлежащую исследованию область, органический мир, т. е. такой мир, в котором химические процессы происходят согласно тем же самым законам, но при иных условиях, чем в неорганическом мире, для объяснения которого достаточно химии»^[26].

Более высокий уровень сложности содержит также компоненты более низкого уровня. Однако проблема заключается не просто в том, какие компоненты на каком уровне содержатся, а скорее в том, как эти части взаимосвязаны друг с другом на определенных уровнях сложности.  Диалектический эмерджентист, оценивая различные взаимодействующие уровни сложности впоследствии, всячески стремится интегрировать, а не противопоставить части целого в дифференцированных степенях организации материи^[27]. 

«Организм есть, несомненно, высшее единство, связывающее в себе в одно целое механику, физику и химию, так что эту троицу нельзя больше разделить. В организме механическое движение прямо вызывается физическим и химическим изменением, и это относится к питанию, дыханию, выделению и т. д. в такой же мере, как и к чисто мускульному движению… После того как сделан переход от химии к жизни, надо прежде всего рассмотреть те условия, в которых возникла и существует жизнь, — следовательно, прежде всего геологию, метеорологию и остальное. А затем и сами различные формы жизни, которые ведь без этого и непонятны»^[28].

Составные части всеохватывающего целого приобретают свой неотъемлемый статус в том смысле, что их свойства возникают в результате их взаимодействия и взаимопроникновения, и это в конечном итоге приводит к определенному способу организации, свойственному целому^[29]. Следует отметить, что здесь части не возникают вместе, чтобы создать единое целое, к которому они принадлежат. Скорее, само их взаимодействие структурирует то, как они взаимосвязаны и взаимопроникновенны, приводя в конечном итоге к тому, что и называется целым^[30].

"Целое — это больше, чем сумма его частей."

В то время как философский соперник эмерджентизма, то есть редукционизм, утверждает, что механизмы сложностей более высокого уровня непосредственно вызваны динамикой более низкого уровня, эмерджентизм сопротивляется идее о том, что целое — это «не что иное, как» компоненты, содержащиеся в этом целом. Целое — это больше, чем сумма его частей.

Левонтин и Левинс аккуратно указывают на разницу между редукцией и редукционизмом. Хотя верно то, что состав и структура более низкого уровня могут  «указывать на силы, действующие на более высоких уровнях», это не означает, что ситуация более низкого уровня является также непосредственной причиной определенного взаимодействия на более высоком уровне. «Редукция обращается к более низким уровням анализа для дифференциации признаков сил на более высоких уровнях, тогда как редукционизм утверждает, что силы на более низких уровнях являются действительными причинами явлений на более высоких уровнях»^[31]. Иными словами, поскольку структура низкого уровня может совместно влиять на определение формы, в которой происходит взаимодействие высокоуровневой организации материи, следовательно то, что способствует формированию явлений более высокого уровня, можно отследить по их предшественникам на более низком уровне. В любом случае феномены низкого и высокого уровня никоим образом не связаны непосредственной причинностью. Скорее, они опосредованы гегелевскими «узловыми точками».

В какой-то момент Энгельс противопоставляет высшие и более сложные формы движения вспомогательным формам. Он отмечает, что некоторые ученые его времени придают движению исчерпывающее значение, которое сопровождается «яростным стремлением свести все к механическому движению». В силу такого подхода к движению «смазывается специфический характер других форм движения». Соответственно, излишний фокус на механическом движении игнорирует то, что «высшие формы движения» «связаны с каким-нибудь действительным механическим (внешним или молекулярным) движением» и что «высшие формы движения производят одновременно другие формы». В конечном итоге это приводит к игнорированию разнообразия и видов движения и взаимосвязей в природе. Однако «химическое действие невозможно без изменения температуры и электрического состояния, а органическая жизнь невозможна без механического, молекулярного, химического, термического, электрического и т. п. изменения». Одна форма движения проявляется внутри другой, поскольку обе взаимопроникают друг в друга. С точки зрения организующего центра конкретной материальной сферы движения следует различать основные и вспомогательные формы. «Но наличие этих побочных форм не исчерпывает существа главной формы в каждом рассматриваемом случае. Мы, несомненно, “сведем” когда-нибудь экспериментальным путем мышление к молекулярным и химическим движениям в мозгу; но разве этим исчерпывается сущность мышления?»^[32].

Эти строки ясно демонстрируют, что Энгельс понимал элементы более низкого уровня как исторические составляющие недавно возникшей организации материи более высокого уровня. Энгельс был согласен в том, что нынешние формы движения можно проследить до их прошлого развития (редукция), но отрицал, что эмерджентные свойства более высокого уровня могут быть объяснены исключительно свойствами более низкого уровня, из которых они возникают (редукционизм).

Важно также помнить, что именно тенденция к редукционизму в философии и теоретическом естествознании во второй половине XIX века побудила Энгельса предложить альтернативный подход. В начале 1870-х годов Энгельс планировал написать краткий ответ на современные редукционистские материалистические взгляды, такие как дуалистическая онтология физической материи и силы Людвига Бюхнера или грубая редукция человеческого мышления до вещества мозга или фосфорного жира Карла Фогта и Якоба Молешотта. Но задуманные Энгельсом атаки позже приняли форму более или менее систематических разработок («Диалектика природы»), когда теория эволюции Дарвина была быстро политизирована как в социалистической, так и в реакционной либеральной литературе. Встревоженные сначала Парижской коммуной 1871 года, затем экономическим кризисом 1873 года и, наконец, парламентским успехом Социал-демократической партии в 1877 году, реакционные биологи, такие как Рудольф Вирхов, Оскар Шмидт и Эрнст Геккель, попытались ослабить социалистическое восприятие дарвинизма.  Геккель был наиболее настойчив в своих попытках сохранить в неприкосновенности идею социального дарвинизма, утверждая, что правила животного мира полностью применимы к человечеству.

В то время как все вышеупомянутые фигуры были в «топ-листе» «Диалектики природы», Энгельс также был осведомлен и подготовлен к другим дебатам, которые дополнили споры вокруг редукционизма. Одним из таких вопросов была яркая позитивистская тенденция, отстаиваемая такими фигурами, как биолог-неокантианец Маттиас Шлейден, открыто критиковавшим гегелевскую философию и материалистическое мировоззрение, и против которого Рудольф Вирхов и Геккель были совершенно беззащитны. Другой важный вопрос касался так называемого Ignorabimus, который впервые был озвучен ботаником-неокантианцем Карлом Негели. Обращаясь к кантовской вещи-в-себе, Нэгели утверждал, что бесконечность и универсальность законов природы остаются загадкой, поскольку человеческому разуму доступны лишь конечные области природы. Это широко известное утверждение было выражением неокантианской тенденции к растущей фрагментации отдельных наук и враждебности позитивистов к диалектическим философиям природы. Помимо биологических теорий клетки и эволюции, Энгельс также занимался термодинамическими законами энергии. Фрагменты рукописи «Диалектики природы» начала 1880-х годов фиксируют, что внимание Энгельса до самой смерти Маркса в 1883 году было сосредоточено в основном на последних нововведениях в физике. Обнаружив экономические рукописи Маркса, он снова был вынужден прервать свои естественнонаучные исследования, вместо этого посвятив свое время подготовке сочинений Маркса к публикации.

Возможно, Энгельс и не оставил после себя полностью разработанной философии природы, но он оставил нам общие контуры исследовательской программы, которая неизбежно открыта и обязательно неполна. Фактически, он совершенно ясно дал понять, что неполнота и открытая форма особым образом встроены в его программу. Одна из величайших заслуг незавершенной работы Энгельса состоит в успешной демонстрации того, как наследование диалектического материализма гегельянству может поспособствовать нам ориентироваться в вопросах, которые еще предстоит задать, проблемах, которые нам еще предстоит сформулировать, и в областях, которые нам еще предстоит изучить. Насколько я могу судить, диалектический материализм лишь частично занял свое место в самых последних дискуссиях об эмерджентности и редукционизме в философии науки^[33]. Из-за ограничений этой статьи я не могу развить полную аргументацию, но вместо этого упомяну одну или две идеи, которые подкрепляют мою интуицию.

"Самая простая и основная идея, лежащая в основе этого закона, касается структурных форм того, как одно возникает из другого."

Включив несколько значимых аспектов гегелевского наследия в марксистскую философию, Энгельс расчистил путь для создания диалектико-материалистической онтологии эмерджентности. Он придерживался точки зрения, согласно которой единичные конечные сущности, составляющие реальность, к которой мы принадлежим, не имеют подлинной сущности при отсутствии коллективной зависимости и взаимного взаимодействия друг с другом. В результате трансформирующей их эволюции конечные части объединяются, образуя бесконечно саморазвивающуюся целостность. Такие конечные части считаются компонентами целого постольку, поскольку они совместно определяют и совместно создают внутренние отношения, связывающие их вместе. Соответственно, тщательное диалектическое исследование фундаментальных структур реальности должно включать также самокритичное осознание своей категориальной структуры, которая открыта для бесконечного пересмотра. Появление объективных новшеств и их субъективная интеграция в уже существующий способ мышления, таким образом, являются не второстепенными, а центральными проблемами^[34]. В «Плане 1878» из «Диалектики природы» Энгельс очень четко сформулировал эту точку зрения как четвертый диалектический закон, то есть «спиральную форму развития»^[35].

Самая простая и основная идея, лежащая в основе этого закона, касается структурных форм того, как одно возникает из другого. Грубо говоря, когда набор сущностей порождает другой набор явлений, предыдущий уровень содержит потенциал того, что он порождает. В поле зрения попадает апостериорное проявление того, что ему предшествовало.

Один из фрагментов «Доктрины сущности» Гегеля в его «Логике», посвященный движению рефлексии, который обычно остается незамеченным, дает дальнейшее понимание диалектической логики возникновения. Эта глава содержит отрывки, подчеркивающие то, что Гегель называет «полагающей», «внешней» и «определяющей рефлексией». Та же тройная структура составляет то, что он, по альтернативному варианту, обозначает противопоставлением «рефлексии-в-себя» и «рефлексии-в-иное». Хотя Гегель проводит здесь чисто логическое исследование и задействует несколько неуклюжую терминологию, нить его мысли предоставляет благодатную почву для дальнейшего развития эмерджентной диалектики Энгельса: когда одно вызывает другое (рефлексия-в-иное), на него влияет то, что возникло из него (рефлексия-в-себя). Это означает, что одна вещь (полагающая рефлексия) становится подверженной изменению (определяющая рефлексия), вызывая изменение другой вещи (внешняя рефлексия). Следовательно, первое становится побочным продуктом своей собственной деятельности. Я полагаю, что этот аспект само-отсылки или самоорганизации лежит в основе эмерджентной диалектики Энгельса. И эмерджентные структуры и аутопоэтические системы являются тому доказательством.

Читать еще:

Фрідріх Енґельс про Україну (Роман Роздольський)

Енгельс і походження пригноблення жінок (Шерон Сміт)

Энгельс против Маркса? 200 лет Фридриху Энгельсу (Пол Блекледж)

Друга теорія Енгельса: технології, війна та зростання держави (Вольфганг Штрек)