Марксизм и экология: общие истоки Большого перехода

Идея соединить марксизм с проблематикой экологического перехода может на первый взгляд показаться попыткой увязать два очень разных движения и дискурса — каждый со своей историей и логикой: один в основном говорит о классовых отношениях, а другой — об отношениях между человеком и окружающей средой. Но исторически социализм оказал влияние на развитие экологической теории и практики, а экология, в свою очередь, внесла вклад в теорию и практику социализма. С XIX века и по сей день их связывают сложные взаимозависимые диалектические отношения.  

В последние десятилетия марксистские подходы к планетарному экологическому кризису и необходимой для его разрешения социо-экологической трансформации стремительно развивались, создавая базис для более решительной коллективной борьбы за Большой переход, при котором «потребительство, индивидуализм и господство над природой» уступят место «новой триаде: качеству жизни, общечеловеческой солидарности и экологическому благоразумию». Призывы к обществу, которое бы вместо прибыли было ориентировано на удовлетворение потребностей, всеобщее равенство и солидарность, с давних пор ассоциируются с социализмом. В последнее время мыслители-социалисты стали придавать не меньшее значение и экологической устойчивости, опираясь на Марксову критику капитализма с экологических позиций и его передовое видение устойчивого человеческого развития^[1]. 

Эта статья выявляет глубокие экологические корни мысли Маркса, показывая, как он положил экологическую перспективу в основу главного вопроса социальной трансформации. Далее здесь прослеживается эволюция марксистской экологии, освещается её глубокая основополагающая связь с современной экологической экономикой и системной экологией. Завершается она более масштабным проектом построения широкого движения, которое должно сдержать и обратить вспять экологическое и социальное разрушение. 

Впервые в истории человечества перед нашим видом встал столь серьезный экзистенциальный выбор. Можно продолжать идти по проторенной дороге, рискуя навлечь катастрофические изменения на земную систему (то, что Энгельс называл «местью природы»), или взять курс на трансформацию социальной системы, направленную на эгалитарное развитие человечества при соблюдении условий, необходимых для продолжения существования жизни на Земле^[2]. В этом и состоит вызов нашего времени: продвигать радикальные реформы, противостоящие логике капитала в историческом настоящем, вместе с длительной революцией для построения нового социального и экологического порядка, направленного на устойчивое развитие человечества. 

Социализм и происхождение системной экологии

Экология, как мы ее сейчас понимаем, появилась вместе с развитием системной экологии и концепции экосистемы. Эрнст Геккель, популяризовавший работы Чарльза Дарвина в Германии, изобрел слово «экология» в 1866 году. Сперва оно было просто эквивалентом дарвиновского размытого понятия «экономика природы»^[3], а в ботанических исследованиях начала ХХ века оно стало использоваться для обозначения сложных растительных сообществ. 

Но есть у экологии и другие корни, лежащие гораздо ближе к нашему современному её пониманию: в ранних работах о циркуляции питательных веществ и расширенной концепции метаболизма в экосистемных процессах. Главная фигура здесь — немецкий химик Юстус фон Либих, положивший начало масштабной критике британской агропромышленности конца 1850-х — начала 1860-х годов^[4]. Либих обвинял британцев в развитии хищнической агрокультуры, систематически истощавшей их поля. Для восполнения запасов питательных веществ приходилось импортировать кости с наполеоновских полей битв и европейских катакомб, а также помет из Перу. Анализ Либиха, в свою очередь, был результатом революций, происходивших в физике и химии XIX века. В 1845 году Юлиус Роберт фон Майер, один из первооткрывателей закона сохранения энергии, описал метаболизм живых организмов в терминах термодинамики. Новое физиохимическое мышление подчеркивало взаимосвязь в отношениях между органическим и неорганическим, положив начало тому, что позднее станет более широкой теорией экосистем^[5].  

Промышленность в Англии, XIX век

Отталкиваясь от работ Либиха, а также физиолога-социалиста Роланда Даниельса, Карл Маркс разработал концепцию «социального метаболизма», с конца 1850-х занявшую центральное место во всех его экономических работах^[6]. Маркс определил труд как процесс, при котором человек через свои действия является посредником, регулирует и контролирует метаболизм между ним самим и природой. Процесс производства происходит в рамках того, что Маркс называл «универсальным метаболизмом природы». На основе этого он разработал теорию экологического кризиса, известную сейчас как теория метаболического разлома. Она говорит о «непоправимом разломе во взаимозависимом процессе социального метаболизма — метаболизма, предписанного естественными законами жизни как таковой»^[7]. Как недавно написал экономист Рави Бхандари, марксизм был «первой теорией систем». И это касается не только политэкономических дисциплин: в анализ также входят термодинамика и метаболические отношения между природой и обществом в более широком смысле.  

"Марксизм был «первой теорией систем»"

Эти два направления экологического анализа — экология в понимании Геккеля и концепция метаболических отношений, разработанная Либихом и Марксом — развивались в конце XIX — начале ХХ века. В конце 1880-х годов ведущий британский зоолог Э. Рей Ланкестер (протеже Чарльза Дарвина и Томаса Гексли, а также близкий друг Маркса) выступил с жесткой экологической критикой капитализма и викторианской концепции прогресса в целом^[8]. Студент Ланкестера, ботаник Артур Джордж Тенсли (как и Ланкестер, он был социалистом-фабианцем) основал Британское экологическое общество. В 1935 году Тенсли представил концепцию экосистемы в теоретической полемике против расистского экологического «холизма» генерала Яна Смэтса и его последователей в Южной Африке. По ходу дела он разработал широкий материалистический подход к экологии, включающий как органические, так и неорганические процессы^[9].   

Похожие теоретические наработки появлялись и в Советском Союзе. В 1926 году в работе «Биосфера» Вернадский писал, что жизнь существует на тонкой поверхности самодостаточной планетарной сферы и сама по себе является геологической силой, которая оказывает все возрастающее влияние на Землю в целом^[10]. Эти представления подтолкнули Николая Бухарина, одну из ключевых фигур Октябрьской революции и марксистской теории, пересмотреть исторический материализм как проблему «человека в биосфере»^[11]. Несмотря на репрессии, жертвами которых пал Бухарин и другие экологически ориентированные мыслители, работы Вернадского сохраняли центральную роль в советской экологии и в дальнейшем вдохновили развитие современного системного анализа Земли.

Таким образом, экология как мы её знаем сегодня, является триумфом материалистической теории систем. Концепция экосистемы Тенсли фокусировалась на природных комплексах в состоянии динамического баланса. Экосистемы он рассматривал как относительно стабильные и устойчивые комплексы, вместе с тем подверженные изменениям. Разрабатывая свой анализ, Тенсли опирался на системы в понимании британского математика, физика и марксиста Хаймана Леви. В концепции Тенсли человечество рассматривалось как «чрезвычайно сильный биотический фактор», который вмешивался в природные экосистемы и изменял их^[12]. Соответственно, сегодня экология фокусируется на разрушении человеком экосистем на локальном и глобальном уровнях.

Механизация сельского хозяйства

Введенные Марксом концепции «универсального природного метаболизма», «социального метаболизма» и метаболического разлома оказались бесценными для моделирования сложных отношений между социальными системами организации производства, в особенности капитализмом, и более крупными экологическими системами, в которые встроены эти системы производства. Такой подход к отношениям человека/общества и природы, тесно переплетенный с Марксовой критикой капиталистического классового общества, открывает историческому материализму уникальную перспективу на современный экологический кризис и проблему перехода.

Маркс писал о разломе, вызванном индустриализированным сельским хозяйством в метаболизме почв. Необходимые почве питательные вещества, такие как азот, фосфор и калий, содержащиеся в еде или клетчатке, отправлялись за сотни, а то и тысячи миль в густонаселенные города, где оказывались среди отходов, тем самым увеличивая загрязнение городской среды и не принося пользы почве. Он подчеркивал необходимость рациональной регуляции метаболизма между людьми и природой как основополагающий принцип построения устойчивого некапиталистического общества. Социализм определялся им в экологических терминах, так как при нём «коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой... совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей». Земля, или земли, составляли «неотчуждаемое условие существования и воспроизводства цепи человеческих поколений». Как заявляется в «Капитале», «даже целое общество, нация и даже все одновременно существующие общества не есть собственники земли. Они лишь ее владельцы, пользующиеся ею, и, как boni patres familias [добрые главы семей], они должны оставить ее улучшенной последующим поколениям»^[13].  

Большой раскол марксизма и экологический вопрос

Хотя классический исторический материализм и содержит серьезную экологическую критику, она долго оставалась незамеченной в основном массиве марксистской мысли. Частично объяснение этому можно найти в работах Розы Люксембург, революционной социалистки начала ХХ века. Она писала, что многие аспекты масштабных теоретических наработок Маркса уходят далеко за пределы текущих потребностей рабочего движения; они будут открыты и взяты на вооружение позднее, по мере развития социалистического движения при появлении новых исторических вызовов^[14]. Есть также еще одно, более простое объяснение: экологические идеи Маркса пали жертвой большого раскола, произошедшего между западным и советским марксизмом в 1930-х годах. 

В теоретической плоскости раскол внутри марксизма образовался вокруг вопроса применимости диалектики к природе и споров о том, что сами Маркс и Энгельс думали по этому поводу. Концепция «диалектики природы» ассоциируется скорее с Энгельсом, чем с Марксом. Энгельс утверждал, что диалектическое мышление, которое фокусируется на вероятностном характере действительности, противоречивых (или несовместимых) результатах развития в рамках одних и тех же отношений, взаимопроникновении противоположностей, количественных изменениях, открывающих путь изменениям качественным, и процессах преодоления исторических пределов, необходимо для понимания сложности и динамизма физического мира. Однако это обнажило глубоко философские проблемы (как онтологические, так и эпистемологические) внутри марксистского дискурса. 

Советские мыслители продолжали считать сложный исторический целостный взгляд на развитие, присущий диалектическому мышлению, необходимым для понимания природы и науки. Но хотя марксизм в Советском Союзе и продолжал охватывать наработки естественных наук, этот анализ зачастую был излишне догматичен и отличался преувеличенным технологическим оптимизмом. Недостаток гибкости усугублялся лысенковщиной — направлением, критиковавшим дарвиновский естественный отбор и генетику Менделя, а также выполнявшим репрессивную роль во время политических чисток ученых в конце 1930-х годов^[15].  

Выступление Лысенко в Кремле, 1935 год

В отличие от советского марксизма, западный марксизм отделял марксизм и диалектику от вопросов природы и естествознания, утверждая, что диалектическое мышление в силу своего рефлексивного характера может быть применено только к человеческому сознанию (и человеческому обществу), но не к окружающему нас природному миру^[16]. Таким образом, западные марксисты, представленные прежде всего Франкфуртской школой, разработали во многом философскую и абстрактную экологическую критику, тесно связанную с этическими проблемами, которые позднее стали господствовать в природоохранной философии, но очень далекую от экологической науки и вопросов материализма. Пренебрежение разработками естественных наук и сильный антитехнологический крен накладывали существенные ограничения на вклад большинства западных марксистов в диалог об экологии. 

"Советская наука продолжала развивать диалектическое понимание взаимозависимости природных и исторических процессов."

В 1950–1970-е годы, когда движение за охрану окружающей среды только возникло, некоторые пионеры природоохранной мысли, такие как радикальный экономист-эколог К. Вильям Капп и биолог-социалист Барри Коммонер, размышляя об экологических противоречиях, вернулись к идее Маркса о метаболическом разломе^[17]. В 1980-х четкая традиция экосоциализма стала прослеживаться в трудах новых левых, включая британского социолога Теда Бентона и французского социального философа Андре Горца. Эти важные ранние мыслители экосоциализма использовали новый экологизм зеленой теории для критики Маркса: якобы тот не обращал внимания на вопросы устойчивого развития. По мнению Бентона, Маркс в своей критике Мальтуса «вместе с водой выплеснул и ребенка», преуменьшая и даже отрицая существование природных пределов^[18]. Предложенное этими мыслителями решение было следующим: вставить общие положения мейнстримной зеленой традиции (включая мальтузианские понятия) в марксистский классовый анализ. Журнал «Капитализм, природа, социализм», основанный экономистом-марксистом Джеймсом О’Коннором в конце 1980-х годов, в целом отрицал существование какой-либо значимой связи между работами Маркса и экологией, настаивая на том, что существующие экологические концепции нужно просто соединить с марксистской классовой теорией в эдакого кентавра — позиция, известная сейчас как «первая стадия экосоциализма».^[19]

Этот гибридный подход был оспорен в конце 90-х, когда другие мыслители, в первую очередь Пол Беркетт, показали глубокий экологический контекст, в котором изначально строилась критика Маркса. Новый анализ включил в себя системную реконструкцию доводов Маркса, касающихся социального метаболизма. Результатом стала развитие важнейших марксистских экологических концепций и воссоединение марксистской теории. «Экосоциалисты второй стадии», или экомарксисты, похожие на Беркетта, переоткрыли важнейший вклад Энгельса в экологическую мысль — его исследования диалектики природы — и реинтегрировали его в основу марксистской теории, вновь показав взаимодополняемость работ Маркса и Энгельса^[20]. 

Великий смог в Лондоне, 1952 год

Еще более недавно проявилась важность советской экологии. Несмотря на тяжелую историю, советская наука, особенно в сталинский период, продолжала развивать диалектическое понимание взаимозависимости природных и исторических процессов. Главным нововведением/достижением была концепция биогеоценоза (эквивалентная понятию экосистемы, но возникшая из идей Вернадского о влиянии жизни на землю), разработанная в начале 1940-х ботаником и лесоведом Владимиром Сукачевым. Еще одну критическую системную наработку сделал советский климатолог Михаил Будыко, открывший в начале 1960-х положительную обратную связь между температурой воздуха и альбедо [характеристика отражательной способности поверхностей. — пер.] снежно-ледяного покрова, что впервые указало на проблему климатических изменений. К началу 1970-х годов «глобальная экология» как серьезная проблема земной системы стала известна в Советском Союзе — и во многом рассмотрение этого вопроса там опережало Запад. Неслучайно слово «антропоцен» на английском языке впервые появилось в 1970-х в Большой Советской Энциклопедии^[21].  

Марксизм и экологическая экономика

К началу XXI века переоткрытие экологического анализа Маркса вдохновило радикальную реконструкцию марксизма в духе классических принципов исторического материализма, укорененных в его экологических основаниях. Долгое время мыслители-марксисты, особенно на Западе, сетовали на то, что Маркс потратил столько времени и сил на казавшиеся тогда эзотерическими вопросы, касающиеся естественных наук и никак не связанные с предполагаемой узкой социально-научной основой его теории. Маркс с большим интересом посещал лекции британского физика Джона Тиндаля, посвященные солнечной энергии, где тот рассказывал о своих экспериментах, впервые продемонстрировавших влияние выбросов углерода на парниковый эффект. Маркс также сделал подробный конспект того, как из-за климатических изменений смещение изотерм [линии одинаковых температур. — пер.] на земной поверхности приводило к вымиранию видов в ходе истории Земли. Он обратил внимание и на то, как местные климатические изменения антропогенного происхождения, такие как опустынивание, оказали влияние на падение древних цивилизаций, и размышлял, как все может обернуться в случае с капитализмом^[22]. Как и предвидела Роза Люксембург, при нынешнем подъеме социалистической экологии в ответ на изменяющиеся условия окружающей среды далеко уходящие ответвления марксистской науки и их ключевая роль во всей марксистской системе мысли оцениваются все более высоко. 

Подход Маркса и Энгельса к экологической экономике был очерчен в ходе критики производства, а именно — капиталистического товарного производства. Все товары рассматривались как обладающие двойственной стоимостью, потребительной и меновой, которые связаны, соответственно, с природно-вещественными свойствами и денежно-меновой оценкой. Маркс рассматривал антагонизм между потребительной и меновой стоимостью как ключевой элемент внутренних противоречий капитализма и его конфликта с внешней средой — природой. Он утверждал, что природа и труд вместе составляют двойственный источник всего богатства. Учитывая только труд (человеческий ресурс) при экономических расчетах стоимости, капитализм тем самым исключает экологические и социальные затраты на производство из итоговой сметы. Классическая либеральная политэкономия, по мнению Маркса, обращается с природными условиями производства (сырье, источники энергии, плодородие почв и т.д.) как с «безвозмездными дарами природы» капиталу. В своей критике он опирается на термодинамику открытых систем, в которой производство ограничено солнечным бюджетом и ограниченными поставками ископаемого топлива — Энгельс называет их «ранее накопленной солнечной энергией» — которые систематически «растрачиваются»^[23]. 

В критике Маркса социальный метаболизм, то есть производственно-трудовые отношения, необходимо черпают энергию и ресурсы из большего, универсального метаболизма природы. Однако антагонистическая/противоречивая капиталистическая форма производства смотрит на естественные границы как на препятствия, которые нужно преодолеть, и неизбежно приводит к метаболическому разрыву, систематически пренебрегая экологической основой человеческого существования. «Разрушая условия этого метаболизма», необходимые для сохранения «вечного, естественного состояния», этот же процесс, — пишет Маркс, — «вынуждает восстанавливать его систематически в качестве закона, регулирующего общественное производство, и в форме, соответствующей полному развитию человека», хотя и в обществе будущего, которое перерастет капиталистическое товарное производство. 

"Капиталистическая система не предусматривает никакого механизма обратной связи для предотвращения деградации окружающей среды в планетарном масштабе."

Во всей этой разрушительной динамике центральным является внутренне присущее капиталу стремление к накоплению во все более возрастающем масштабе. Капитал как система по своей природе ориентирован на максимально возможные накопление и вовлечение вещества и энергии независимо от человеческих потребностей и природных пределов^[24]. В Марксовом понимании капиталистической экономики корреляция материальных потоков (связанная с потребительной стоимостью) и потоков трудовой стоимости (связанных с меновой стоимостью) приводит к усилению противоречия между императивами устойчивости окружающей среды и экономического роста.  

Беркетт очерчивает два разных источника подобного дисбаланса, подкрепляющих экологический кризис в теории Маркса. Один из них имеет форму экономического кризиса, связанного с недостатком ресурсов и сопутствующими возрастающими затратами на поставки сырья, что снижает норму прибыли. Экологический кризис такого типа негативно влияет на накопление, что естественным образом приводит к ответной реакции со стороны капитала, такой как энергосбережение в качестве меры экономии. 

Другой тип экологического кризиса, собственно экологический кризис, несколько отличается от описанного выше. Лучше всего он описан в концепции метаболического разрыва. Он воплощается во взаимосвязях между деградацией окружающей среды и человеческим прогрессом, приводящих к последствиям, которые не отображаются на стандартных экономических показателях вроде ВВП. Так, вымирание видов или уничтожение целых экосистем логически совместимы с расширением капиталистического производства и экономическим ростом. Такие негативные для экологии последствия маркируются системой как «издержки», ведь к природе относятся как к «безвозмездному дару» капиталу. Таким образом, капиталистическая система не предусматривает никакого механизма обратной связи для предотвращения деградации окружающей среды в планетарном масштабе. 

Отличительной чертой марксистской экологической теории был акцент на неэквивалентном экологическом обмене, или экологическом империализме. Он подразумевает, что одна страна может экологически эксплуатировать другую, как в знаменитом примере Маркса о том, что Великобритания на протяжении более чем столетия «непрямым образом импортировала почву из Ирландии», тем самым подрывая производительность ирландского сельского хозяйства в долгосрочной перспективе. В последние годы марксистские теоретики расширили этот анализ экологического империализма, рассматривая его как неотъемлемую часть любой попытки решить экологическую проблему^[25].

Марксистский анализ разлома и планетарные границы

Как описано выше, представленная Марксом теория метаболического разлома появилась в ответ на кризис плодородности почв в XIX веке. Маркс систематически указывал на проблемы ускорения темпов, увеличения масштабов и пространственного разрыва (отделение города от деревни) при капиталистическом производстве в середине XIX века. В последние годы марксистские теоретики развивали эту перспективу, изучая глобальный разлом в углеродном обмене и ряд других проблем экологической устойчивости^[26]. На протяжении нескольких десятилетий экологи-социалисты твердили, что капитализм привел к ускорению антропогенного преобразования земной системы, выраженной в двух главных фазах: промышленная революция конца XVIII века и подъем монополистического капитализма, особенно в его зрелую стадию после Второй мировой войны, включая послевоенную научно-техническую революцию, ознаменовавшуюся развитием ядерной энергетики и повсеместным коммерческим использованием синтетических химикатов^[27]. 

Таким образом, экосоциалисты-теоретики приняли предлагаемое концепцией антропоцена объяснение, подчеркивающее эпохальную роль современного человеческого общества как главнейшей геологической силы планетарного масштаба, руководящей изменениями в системе земли. В тесной связи с этим объяснением в 2009 году ведущие ученые Земли определили планетарные границы, очерчивающие безопасное пространство для человечества. За большую их часть в данный момент мы как раз переходим. В нашей книге «Экологический разлом» 2010 года Бретт Кларк, Ричард Йорк и я интегрировали марксистский анализ метаболического разлома в систему планетарных границ, описывая их как череду разломов в земной системе. В этом свете сегодняшнюю чрезвычайную ситуацию, связанную с нарушением этих границ, можно назвать глобальным экологическим разломом. Неограниченное накопление капитала привело к разрушению и дестабилизации человеческих отношений с природой в планетарных масштабах^[28].

Большое сближение

Интегрированная концепция «глобального экологического разрыва» совмещает марксистский экологический анализ, теорию земли как системы и концепцию Большого перехода, между которыми есть сложная эволюционная взаимосвязь. Сегодня экологи-марксисты начинают критиковать экономический рост (в его более абстрактном понимании), или накопление капитала (рассматриваемое конкретно). Экспоненциальный экономический рост не может продолжаться без усугубления разломов в земной системе. Потому общество, особенно в богатых странах, должно двигаться в сторону стационарной экономики, или экономики устойчивого состояния, что требует перехода к экономике без чистого накопления капитала, которая не нарушала бы теплового баланса. Развитие, особенно для богатых экономик, должно принять новую форму: качественную, коллективную и культурную; с акцентом на устойчивое развитие человечества в соответствии с изначальным марксистским пониманием социализма. Как утверждал Льюис Мамфорд, в стационарном состоянии, где продвигаются экологические цели, для выполнения этой задачи нужно выполнять эгалитарные требования «базового коммунизма», когда распределение происходит «согласно потребностям, а не возможностям или продуктивному вкладу»^[29]. Такой переход от накопления капитала к системе удовлетворения коллективных потребностей, основанной на принципе достаточного, очевидно, невозможно хоть сколь-нибудь весомо воплотить в режиме накопления капитала. Таким образом, экологическая и социальная революция необходима, чтобы открыть дорогу обществу экологической устойчивости и ощутимого равенства. 

Тысячи жителей Центральной Америки становятся климатическими беженцами

Итак, объективная необходимость такой экологической революции уже очевидна. Теперь остается более сложный вопрос: как осуществить эту социальную трансформацию? Экосоциалистичекое движение взяло лозунг «Измени систему, а не климат», но глобальный капитализм укоренился так глубоко, что стал вездесущим в действительности нашего настоящего. Господство капиталистического способа производства означает, что революционные изменения, которые могли бы противостоять чрезвычайной экологической ситуации планетарного масштаба, остаются за пределами немедленного социального горизонта. 

Но нам нужно серьезно отнестись к нелинейному и непредвиденному характеру всего связанного с развитием человечества. Консервативный теоретик XIX века Якоб Буркхардт использовал термин «исторический кризис» для обозначения ситуаций, в которых «происходит кризис всего порядка вещей, затрагивающий целые эпохи со всеми или многими народами одной цивилизации». Как он объяснял, «внезапно исторический процесс ужасающе ускоряется. То, что раньше занимало столетия, вихрем проносится в месяцы или недели, и свершается»^[30]. Вне всяких сомнений, такие революционные ускорения исторических процессов уже происходили с организацией человеческого общества в прошлом. Можно вспомнить не только великие политические революции, но и такие фундаментальные трансформации производства, как первая аграрная революция и индустриальная революция. Сегодня нам нужна экологическая революция, равная этим трансформациям по глубине и масштабу. 

"Битва должна начаться в настоящем, продолжиться в будущем, набрав обороты, и закончиться новым социальным метаболизмом, направленным на устойчивое развитие человечества."

Очевидной трудностью является скорость и в какой-то мере необратимость надвигающегося экологического коллапса. Значит, чтобы справиться с кризисом, сопутствующее ускорение исторического процесса должно начаться сейчас. Недооценка масштабов проблемы будет фатальной. Чтобы избежать триллиона тонн совокупных выбросов углерода, — количества, эквивалентного поднятию глобальной температуры на 2° C, — мировые выбросы углерода должны падать как минимум на 3% в год. Это означает, что в действительности богатым странам нужно сократить свои выбросы вдвое больше указанного числа, что в самом деле является серьезной задачей. Как всегда, для этого придется использовать доступные инструменты. Более того, никакое чисто техническое решение не справится с проблемой, вызванной систематической максимизацией экспоненциального экономического роста до бесконечности. Таким образом, «революционная перестройка общества в целом», которая изменит систему социально-метаболического воспроизводства, является единственной альтернативой нависшей над нами «общей гибели борющихся классов»^[31].

Такое тяжелое положение дел привело марксистских экологических мыслителей к разработке двухступенчатой стратегии экологической и социальной революции. Первая стадия фокусируется на вопросе «Что можно сделать сейчас?»: что реально сделать за короткий срок в текущих условиях, необходимо идя против логики накопления капитала. Это можно назвать экодемократической фазой всемирной экологической революции. В существующих условиях необходимо бороться за целый ряд радикальных изменений широким радикальным движением^[32]. Такие меры должны будут включать: налоги на углеродные выбросы и систему поощрений со стопроцентным распределением выручки среди населения на подушевой основе; запрет угольных электростанций и нетрадиционных ископаемых топлив по типу нефтяных песков; повсеместный переход на солнечную, ветровую и другие энергетические альтернативы, финансируемый сокращением военного бюджета; мораторий на экономический рост в богатых странах с целью снижения углеродных выбросов вкупе с радикальным перераспределением и мерами по защите малоимущих; новый международный процесс климатических переговоров, строящийся на эгалитарных и экоцентристских принципах, прописанных в Народном соглашении Всемирной конференции по климатическим изменениям в Боливии в 2010 году^[33]. 

Хотя все описанные выше чрезвычайные меры идут против доминирующей логики накопления капитала, их, тем не менее, можно выдвинуть и выбороть в текущих условиях. Вместе с широким спектром других подобных инициатив эти меры представляют рациональную и реалистичную отправную точку  для экологической и социальной революции, а также средства для мобилизации широкой общественности. Однако заменить целую систему во всех её аспектах одномоментно просто невозможно. Битва должна начаться в настоящем, продолжиться в будущем, набрав обороты, и закончиться новым социальным метаболизмом, направленным на устойчивое развитие человечества. 

Долгосрочная цель системных преобразований поднимает вопрос о втором этапе экологической революции — экосоциалистическом. Главным вопросом, конечно, являются исторические условия, в которых может свершиться такое изменение. Маркс говорил о неотложных экологических задачах своего времени как о «неосознанной тенденции к социализму», которая заставила бы ассоциированных производителей урегулировать социальный метаболизм с природой рациональным образом^[34]. Однако эта тенденция может быть реализована только в результате большой революции, совершенной большей частью человечества, — революции, которая установит более равные условия и процессы управления глобальным обществом, включая необходимое экологическое, социальное и экономическое планирование.  

В этом не слишком далеком будущем «экологический пролетариат», возникающий уже сейчас, почти неизбежно появится из-за экологической деградации и экономических тягот, особенно среди общественных низов. В таких обстоятельствах материальные кризисы, влияющие на жизни людей, станут все более неразличимыми в своих многогранных экологических и экономических последствиях (в частности, пищевой кризис). Такие условия вынудят большую часть рабочего населения земли восстать против системы. Те, кого мы, часто заблуждаясь, называем средним классом — стоящие выше рабочего класса, но в незначительной степени связанные с системой с точки зрения своих кровных интересов — несомненно будут тоже втянуты в эту борьбу. Как и во всех революционных ситуациях, некоторые из наиболее просвещенных элементов правящего класса наверняка оставят его ради человечества и Земли. Так как задача сохранения устойчивой Земли больше всего затронет младшие поколения, можно ожидать разочарования и радикализации молодежи по мере того, как материальные условия существования будут разрушаться. Исторически женщин особенно заботит вопрос природного и социального воспроизводства, и они, несомненно, встанут на передовую борьбы за экологически ориентированное глобальное общество. 

Я думаю, что во время Большого перехода социалисты будут играть ведущую роль, хотя значение этого слова эволюционирует, включив в себя более широкие коннотации по ходу борьбы. Как провозгласил великий художник, писатель и социалист Уильям Моррис, «люди борются и проигрывают битву, а впоследствии то, за что они боролись, наступает, несмотря на их поражение, но оказывается не тем, что они имели ввиду, и уже другим людям нужно будет бороться за то, что они имели ввиду, хотя и под другим именем»^[35]. Сегодня борьба длиной в столетия за человеческую свободу и значимость подошла к последней битве. Перед нами новая эпоха, и задача наша ясна: бороться за равное и устойчивое развитие человечества в прочном согласии с Землей^[36].

Читайте еще:

Нам не потрібна ваша надія. Ми вимагаємо дій (Fridays For Future)

ХХІ сторіччя: чи існує альтернатива (соціалізму)? (Лі Міньці)

Цього разу в огні: чи допоможе нам Зелений новий курс (Джон Белламі Фостер)

Марксова открытая критика: почему марксизм не догма (Джон Беллами Фостер)