Марина Мойнихан
В издательстве Repeater Books вышла книга британской журналистки Натали Ола Steal as Much as You Can: How to Win the Culture Wars in an Age of Austerity («Кради, сколько сможешь: Как выиграть культурные войны в эпоху политики жесткой экономии»). Авторка исследует парадокс креативной индустрии 2010-х: чем нестабильнее становится экономическое положение молодых британцев, тем более роскошно и легкомысленно выглядят СМИ и массовая культура, которые они потребляют. «Куда делись Дереки Джармены и Ли Бауэри? Где новая Грейс Джонс? Где музыканты вроде Кита Флинта и Трики, пугавшие наших мам из телевизора?» – спрашивает она. Рассказываем, к каким выводам пришла журналистка и насколько они применимы к украинским реалиям.
Натали Ола
Название новой книги популярного в Британии левого издания Repeater Books заставляет меня вспомнить два эпизода из собственной жизни. Когда я пришла работать в «Украэрорух», начальник смены добродушно наставлял меня: «Здесь нечего украсть, кроме личного времени». Очевидно, что с госпредприятия, занятого обслуживанием полетов (даже не самолетов), ничего через КПП не вынесешь – даже при том, что коррупция в его верхних эшелонах стала почти легендарной. Но шеф намекал еще и на то, что нужно пользоваться ресурсами, которые тебе положены. Самым главным бонусом, помимо отпуска, больничных и бесплатных курсов, оказалось гарантированное отсутствие сверхурочной работы. Значит, твое время оставалось действительно твоим. Спустя много лет, сменив сферу деятельности, я попала в крупную медиакомпанию, где «красть» личное время считалось преступлением (не говоря уже обо всем остальном: например, запрещено было после увольнения забирать с собой наработанный список контактов). Неофициально оформленным сотрудникам нужно было просиживать лишние часы в офисе, классифицируя сданные материалы за день/неделю/месяц. Но позже менеджмент заподозрил, что работники, даже отвечая на сообщения среди ночи и отчитываясь за каждый оплачиваемый день, умудряются бездельничать. Тогда было предложено расписываться уже за каждый час своего далеко не 8-часового рабочего дня. На этом этапе проявлять сочувственное отношение к целевой аудитории собственного издания — успешным бизнесменам и всяческим glitterati[1] — было уже решительно невозможно.
"По данным 2018 года, только 18,2% британцев, работающих в музыкальной индустрии, выросли в семье рабочих. Для издательского дела эта цифра составляет 12,6%, для кино и ТВ – 12,4%."
Но именно они – аппер-миддлы, представители надежной покупательской базы, остаются в фокусе СМИ и индустрии развлечений. «Мы оказались в культурном климате, непригодном для смены статуса кво и не соответствующем требованиям общества, которое пострадало от политики жесткой экономии. […] Отчасти в этом виноваты медиа, усвоившие рыночные ценности: когда-то они были необходимы им для выживания, но сейчас постепенно становятся подсознательным фактором, формирующим редакционную политику и систему найма. В числе множества пагубных эффектов этого – отсутствие представителей рабочего класса и их историй в медиа», – пишет Натали Ола. (Под рабочим классом она подразумевает выходцев из семей с низким уровнем дохода, включая «синих воротничков» и низкооплачиваемых офисных сотрудников, но адресует книгу и представителям низшего среднего класса — учителям, младшему медперсоналу и так далее, у которых больше общего с рабочими, чем с топ-менеджментом, тоже парадоксально относящимся к среднему классу). По данным 2018 года, только 18,2% британцев, работающих в музыкальной индустрии, выросли в семье рабочих. Для издательского дела эта цифра составляет 12,6%, для кино и ТВ – 12,4%. Свои создают контент для своих, делая ландшафт креативной индустрии не только монокультурным, но и нерепрезентативным.
Корни нынешнего положения вещей в Британии журналистка ищет в середине 1990-х, когда новоизбранный премьер-министр Тони Блэр внушил молодежи непродолжительную надежду на эпоху социальной мобильности. Конечно, проблема коренится еще в неолиберальных реформах 1980-х, уничтоживших достижения недавнего прошлого, в котором вся страна слушала музыку дочери жестянщика Делии Дербишир (авторки электронной заставки к «Доктору Кто») и смотрела ТВ-фильмы выходца из шахтерской семьи Денниса Поттера. Но вести отсчет от «Клевой Британии» Блэра, видимо, проще, чем от лейбористских 70-х, потому что последние даже самим британцам наверняка уже кажутся совершенно невообразимыми. К слову, Поттер, заболевший в 90-е раком, памятно прозвал свою опухоль Рупертом — в честь медиамагната Руперта Мердока, пламенного поклонника Маргарет Тэтчер. Так представитель «синеворотничкового» творческого поколения выразил все, что думал о приватизации рынка медиа и продукте, который тот стал предлагать начиная с 1980-х.
Деннис Поттер
Итак, Натали Ола адресует свое послание «новым лейбористам». Следом за автором книги «Чавы: демонизация рабочего класса» Оуэном Джонсом, она указывает на то, что при Блэре продолжилось деление рабочих на честолюбивых и нечестолюбивых (aspiring and non-aspiring). К честолюбивым относили тех, кто обладал желанием и возможностью улучшить свое положение на рабочем месте нового типа. А поскольку тэтчеризм уже уравнял рыночные ценности с моральными, то те, кто сильнее стремились к продвижению по службе и улучшению своего социального статуса, автоматически считались морально превосходящими своих «нечестолюбивых» коллег. После того, как Блэр в 1997 озвучил свой аналог «учиться, учиться и еще раз учиться» («образование, образование и еще раз образование») и дал старт соответствующей реформе, деление на «честолюбивых» и «нечестолюбивых» перенеслось и на школьников, а в большей степени — на их родителей. Реформа образования позволила менее обеспеченным выпускникам получить работу в сферах IT, бухгалтерского учета и менеджмента — всех тех, где возник недостаток кадров в результате перехода к постиндустриальной экономике. Естественно, целью проекта не было достижение социальной справедливости — лишь заполнение лакун посттэтчеризма. (Чем все это закончилось, известно: целое поколение выпускников, отягощенное студенческим долгом и силящееся найти работу в условиях растущей конкуренции.) Проведенная «новыми лейбористами» реформа образования давала сигнал, который Блэр не мог озвучить напрямую: чтобы представителю рабочего класса жить в достатке, нужно за уши вытянуть себя из рабочего класса.
"Брит-поп был голосом рабочего класса, в пику материальному самодовольству Тори заявлявшим, что быть холеным, posh — стыдно."
При этом поп-культура, которая была для Блэра опорой до и после избрания, транслировала вроде бы иные ценности. Брит-поп был голосом рабочего класса, в пику материальному самодовольству Тори заявлявшим, что быть холеным, posh[2] — стыдно. Впрочем, музыканты расстались со своими воззрениями так же легко, как сам Блэр, некогда певший в рок-группе Ugly Rumors. Символом Cool Britannia в конце концов станет фото Ноэля Галлахера, жмущего руку Блэру — и вездесущий флаг Соединенного Королевства, принт которого перекочевал на платье «спайс гёрл» Джерри Холиуэлл и джемпер супермодели Кейт Мосс как иронический колониальный артефакт. Мосс для авторки книги – один из символов рабочего класса на большом подиуме. «Кейт Мосс и Наоми Кэмпбелл – две девчонки из южного Лондона, одна с кривыми зубами и откровенно непристойной страстью к выпивке и сигаретам, вторая со склонностью к физической агрессии – стали считаться самыми востребованными красавицами на планете. В то же время, кругом начали появляться музыканты, ведущие и актеры с региональными акцентами и пренебрежением к студийному коду поведения», — пишет она.
Ноэль Галлахер, жмущий руку Блэру
На смену им в 2010-х пришла Кара Делевинь – дочь архитектора и персональной покупательницы, выросшая в особняке в престижном вестминстерском районе Белгрейвия. В других сферах культуры происходил аналогичный сдвиг парадигмы. «Поколения эксцентриков из рабочего класса от Дэвида Хокни до Молодых британских художников медленно сменялись армией выпускников частных школ, чьими преимуществами были эрудиция и малоизвестность. В поп-музыке определившие жанр бунтарские голоса постепенно вытеснялись людьми вроде Эда Ширана, Florence and the Machine и Mumford & Sons. И хотя эти группы были не менее привилегированными, чем их предшественники вроде The Rolling Stones и Blur, они уже не чувствовали себя обязанными скрывать свои привилегии – и потому создавали музыку, четко отвечающую опыту высшего среднего класса». Одним из исключений, подтверждающих правило, стал грайм — уникальный лондонский отпрыск хип-хопа, набравший популярность в 2000-х. Но и ему не удалось избежать кооптации и необходимости подыгрывать платежеспособной аудитории. Журналистка Шантель Фидди пишет, что в 2003 году музыкальные журналисты превозносили якобы открытого ими, «никому не известного» рэпера Wiley, который в уличной среде был не просто узнаваем, а боготворим как крестный отец грайма.
Но мало где новый перекос в сторону аппер-миддл класса так заметен, как в комедиях и стэндапе, где гневный юмор, направленный против истеблишмента, сменился юмором интроспективным, смотрите-какой-я-неудачник. Одним из немногочисленных оставшихся представителей настоящей классовой сатиры Ола считает Алана Патриджа – альтер-эго комика Стива Кугана. В скетче «Рабочий класс» он зачитывает стихотворение, где мечтательно перечисляет якобы главные ценности этой группы людей: «жареная картошка и пиво на обед… лучше нашего футбольного клуба нет» и так далее. Может сложиться впечатление, что Куган шутит над жителями пригорода, но главный объект его сатиры в этом минутном ролике – средний класс, который как раз и является носителем подобных стереотипов, иногда их демонизируя, а иногда, как в этом скетче, поэтизируя.
"Начиная с 90-х, бедность перестает быть главным пороком: на смену ей приходит безвкусица."
Утверждение капиталистических ценностей как единственно правильных сказалось не только на массовой культуре, но и на персональной. Начиная с 90-х, бедность перестает быть главным пороком: на смену ей приходит безвкусица. Отсутствие вкуса при этом может проявляться в речи, манере одеваться и каких-либо личных пристрастиях. Сын рабочих, ставший футболистом-миллионером, по-прежнему будет «чавом»[3], если обставит свое новое поместье в дурном вкусе. Нашим соотечественникам этот сентимент тоже понятен: положительной оценки добиваются только те нувориши, в чьем стиле жизни не пробиваются корни «низкоклассной» эстетики, так что бизнесмена, который оформит дом дорого и аляповато, высмеют наравне с малообеспеченной семьей, которой не удается внешняя претензия на роскошь (оба жилища получат ярлык «цыганского барокко» или «стиля быкоко»).
С другой стороны, маргинальные группы могут стать востребованными, если их стиль можно монетизировать. В Британии долгоиграющим объектом кулхантинга, то есть апроприации стиля ушлыми маркетологами, стали футбольные фанаты. Их репрезентация в медиа будто бы выросла — бесчисленное количество документальных и художественных фильмов 2000-х, участие в глянцевых съемках, интервью. Но параллельно за два десятилетия цена билета на матч тоже выросла — на 1000%, фактически преградив рабочей молодежи путь на стадион. Любопытно, что у нас тем временем жертвой кулхантинга становится не сам рабочий класс, а его территория. Последние несколько лет успехом для репрезентации Украины в медиа почему-то считается пресловутое «X снял клип на Троещине/в киевском метро/в спальном районе» (обычно подчеркивая, что «у нас снимать дешевле»). Но звезды вроде британки Charli XCX или датчанки MØ, позирующие на фоне мусорных баков и дымящих труб, рекламируют не Украину, а сводный образ «клевого неблагополучия» – poor but sexy — и заодно избегают обвинений в романтизации этого образа, ведь для восточной Европы он считается чем-то нормальным.
Британская певица Charli XCX сняла на Троещине клип на свою песню "White Mercedes"
Что касается ТВ-шоу, то типичными форматами, пережившими пик в 2000-х и все еще востребованными, остаются шоу о трансформации. Трансформация всегда подразумевает переход от эстетики рабочего класса к идеалу среднего класса: пригородную семью учат, как правильно обставить жилье, провинциальная девушка становится «Топ-моделью по-американски», домохозяйку стригут и одевают как бизнесвумен. Шоу формата «кто хочет стать богатым/знаменитым» эксплуатируют те же стремления, а бесчисленные ток-шоу, вроде бы не делающие акцента на экономическом положении своих героев, все-таки эксплуатируют эмоции, порожденные их непривилегированным положением. В Украине адаптированы большинство ключевых «трансформационных» форматов, но любопытно, что недавняя премьера «Богач-бедняк» — собственная разработка ICTV. Пожалуй, даже склонное к медийной эксплуатации бедности британское телевидение, давшее миру реалити Benefit Street, где получающих социальное пособие жителей Бирмингема «выводили на чистую воду», было на такое не способно. В украинском шоу отечественных миллионеров переодевают в малоимущих и оставляют без денег на несколько дней: целью игрока оказывается не столько приспособление к новым условиям, сколько умение убедить окружающих, что он действительно в беде, другими словами – правдоподобно выдать себя за нуждающегося. При этом тем прохожим, кто помог нищему миллионеру, полагается денежный приз («Дала двадцатку — получила норковую шубу», — гласит новость на сайте канала). Формально это приз за добросердечие, но трудно избавиться от ощущения, что людей награждают за лояльное отношение к тому, как их внешний вид и культуру эксплуатируют ради шуток и рейтингов.
"Косплей рабочего класса — один из методов ублажить его недовольных представителей."
Вне телевизора эксплуатация образа «простого парня» тоже процветает. «Косплей рабочего класса — один из методов [ублажить его недовольных представителей], которым пользуются влиятельные медийщики, маркетологи и главы арт-центров: они маскируют собственные привилегии, разгуливая в спортивных костюмах и разговаривая с фальшивым кокни-акцентом», — пишет Ола. Такие же люди формируют медийную картину происходящего в стране: на смену придирчивым местным корреспондентам пришли комментаторы, рассматривающие локальные проблемы издалека и с долей иронии — или горячего энтузиазма, если речь идет о каком-нибудь Vice с его «нищебродским туризмом» по нетронутым джентрификацией трущобам.
В издательствах сложилась ситуация, несколько отличная от СМИ. «Мы наблюдаем тренд более широкого потребления литературы, но мало какие книги могут похвастаться мейнстримным влиянием, сравнимым с авторами 1980-х, 1990-х и начала 2000-х», — пишет авторка, сетуя на отсутствие современных Ирвинов Уэлшей и Дугласов Коуплендов. Сам Уэлш признался ей в интервью, что не представляет, как смог бы опубликовать «На игле», будь она написана в 2010-х: кому сейчас нужна честная история о романе неблагополучной молодежи с героином? Литература преподносится не как способ передачи идей, а как выбор определенного образа жизни – такого, где ты сыт и имеешь достаточно времени для «маленьких удовольствий».
Ирвин Уэрш
Смехотворной пародией на массовую уличную культуру в Британии (и только ли Британии?) стали пресловутые фестивали еды, ряд которых организовал экс-басист Blur, после распада группы ставший сыроделом; да и фестивали в целом, которые уже трудно воспринимать иначе как праздники прославления идентичности среднего класса. Забавно, что президент Украины, чья политсила вынесла интересы народа в свое название, так ошибся с локацией для своей пресс-конференции: столичный фудкорт может выглядеть оплотом простого народа разве что в глазах пиарщиков. Утренняя пробежка, из-за которой гарант якобы опоздал на это мероприятие, видимо, тоже воспринимается им как «простая» привычка, но опять-таки выглядит как попытка выдать ценности одной группы населения за другую.
Один из способов противостояния этой системе, предложенный журналисткой, вынесен в заголовок книги — «Кради сколько сможешь»: не только время на рабочем месте, где тебя ценят только пока ты отражаешь культуру среднего класса, но и методы, которыми истеблишмент насаждает эту культуру. Ола призывает не избавляться от пресловутого синдрома самозванца, а культивировать его — пользоваться в офисе привычной лексикой и диалектом, не прибегая к «переключению кода» на более рафинированный, поддерживать связи с единомышленниками ради укрепления внутренних сообществ, не поддаваться современной философии социальной мобильности, которая всеми силами будет убеждать вас отказаться от этих ценностей.
