You become a problem when you expose a problem
Sara Ahmed
Я бывал на прайдах несколько раз как в Украине, так и за рубежом. На большинстве из них я был единственным человеком, кто нес транс*флаг. Я чувствовал себя не всегда уместным.
На КиевПрайде2017 было достаточно транс*флагов, но я заметил иную, новую разницу, которая раньше не ощущалась так сильно:
«Сегодня я очень остро почувствовал, что радужный флаг — это вообще не моя повестка.
Что толерантность — не моя повестка.
Что гей-браки (как и любые другие) — не моя повестка.
Что любовь (а, точнее, поддержка романтического конструкта и полное отрицание того, что это конструкт) — не моя повестка.
Что радоваться и скакать, наряжаться и праздновать, улыбаться и обниматься — не моя повестка.
Моя повестка — это про бедность, маргинализацию, полицейское насилие, государственный разгул, отношения власти, НПОшный бизнес и злость на все это.
Зачем я вышел на прайд? Чтобы быть против прайда».
Радужный флаг сейчас становится символом нового толерантного общества, постепенно утрачивая революционный смысл. В этом году в Украине флаг (конечно, не только он сам) стал ассоциироваться с бесконечно правой по своей сути политической позицией.
Я использую слово «гомонационализм» для описания этого явления. Гомонационализм — это «геи — тоже патриоты», «геи есть в АТО», «не надо выходить с левыми лозунгами, когда в стране идет война», а также нападки на плакаты и лозунги, которые заявляют о присутствии правого дискурса и о его опасности.
Что плохого в том, чтобы быть геем и патриотом? Примерно всё: патриотизм не возможен без ощущения «нации», без проведения границ «мы» — «они». Патриот всегда защищает «своих», «наших», даже если для этого надо убивать людей. Именно этот конструкт и используется сейчас в информационной кампании, призывающей воевать на востоке страны: мол, это же так круто и правильно, это только для избранных и настоящих. И это не об убийцах и насилии. Убийцы и насильники — это всегда они, «чужие».
Граница «мы» — «они», сам механизм создания «другого», выиначивание и есть причина гомофобного и транс*фобного насилия. «Норма» — «патология», «традиции» — «извращения» и так далее.
Стоит ли говорить, что все, чем занимается привилегированное, обладающее ресурсами большинство — это всегда «нормально» и «традиционно»? Стоит ли говорить, что в системе, которая построена на угнетении, выбраться «наверх» можно только за счет других, а такое устройство общества от этого существовать не перестанет? И что достигнут высот только те, кто к этому верху ближе, — условно говоря, маскулинные цисгендерные геи, а не феминный трансгендерный пансексуал?
Примерно об этом говорит и КиевПрайд, и страхи организаторов о том, что мы, дескать, годами выстраивали нашу хрустальную толерантность (за счет кого, спрашивается?), а вы со своими якобы «сепаратистскими» и антинациональными лозунгами пришли и все разломали, что в движении ЛГБТ+ могут быть люди любых политических взглядов, но оскорблять государство (читай: власть) они не должны, иначе им укажут на выход.
Гей-браки очень ярко показывают попытку встроиться в систему угнетения, сместить (а не стереть!) границу «мы» — «они». Вот, мы такие же, как и гетеро: просто у нас вместо девочки второй мальчик, но мы такие верные, такие преданные родине, такие правильные...
Очень показательны тенденции внутри сообщества: много лет «непопулярно» быть феминным геем, почти в каждом объявлении о знакомстве в графе о предпочтениях можно найти слово «неманерный» и рассказ о том, что хочется большой и чистой любви, приправленной лебединой верностью — а то вокруг все считают, что геи слишком часто меняют партнеров. В последнее время информационные кампании, решив показать свою прогрессивность и продвинутость, стали использовать образ гея — маскулинного накачанного цисгендерного мужчину с бородой и прочими атрибутами. Иногда он появляется в паре с таким же. Феминных геев не показывают. Транс*людей показывать начали, если они прооперированы и соответствуют стереотипам предпочитаемого гендера, то есть выглядят почти как «настоящие», а отклонение от требований системы минимально.
Апеллирование к обязательной моногамии, стремлению «быть как все», невозможность пропаганды, поддержка социальных институтов могут казаться логичными в борьбе за свои права. Однако, если посмотреть шире, идея предстает совсем абсурдной — это не решение проблемы, а ее маскировка. Проблема кроется в самом общественном устройстве, а решение мелких задач не разрушит систему, построенную на угнетении, а придаст ей еще большую устойчивость за счет маргинализации иных, отвлечет внимание от происходящего. В то же время дальнейшее озвучивание проблем попадает в ловушку: теперь-то вы чем недовольны?
При этом идея о том, что Прайд аполитичен, также является ложной: в разговоре о насилии, нарушении прав и свобод бездействие — это способствование насилию. «Мы такие же, как и наши патриоты, как все остальные — лишь немного отличаемся (здесь обычно идет какое-то биологическое объяснение о врожденности ориентации и невозможности ничего с собой поделать)». Мы — "свои"», — вот что говорит КиевПрайд. Однако для существования «своих» неизбежно нужны «чужие», фрики, те самые извращенцы, которые, конечно же, не с нами.
Это они не любят страну, это они позволяют говорить о насилии, а не улыбаться, когда раз в год им любезно предоставляют возможность не быть побитыми в течение полутора часов. Это они говорят о том, что капиталистическая патриархальная система, власть полиции и государства — это система угнетения, а не благодарят полицию и не гордятся тем, какие у нас прогрессивные политики.
Это они убивают нашу славную, красивую украинскую нацию, посылая наш гомопатриотизм к черту и указывая на настоящее, куда более жестокое неравенство и привилегии.
Это они, те, кто внизу, смеют злиться и огрызаться, когда мы лезем по их телам наверх.