Интервью с Игнацием Яном Юзвяком
Игнаций Ян Юзвяк — молодой ученый, сотрудник Варшавского университета. Он занимается культурной антропологией и пишет диссертацию о факторах миграций и границы в жизни пограничных районов Закарпатской области. Он анархист и активист профсоюза «Inicjatywa Pracownicza», который ищет пути сотрудничества с украинскими заробитчанами. Во время визита Игнация в Киев для участия в научной конференции мы познакомились, а затем решили подробнее пообщаться на темы, которые могут быть интересны для читателей «Спільного».
Максим Казаков: Для Украины Польша — это западный сосед и некий образец. Интересно было бы услышать о месте левых в этой стране. Насколько они представлены в польской политике — общенациональной и локальной?
Игнаций Ян Юзвяк: Брать Польшу за образец с левой точки зрения — это просто безумие. Польская экономика и политическая система может быть примером для неолибералов, а в последнее время — даже для консерваторов. А с точки зрения социал-демократической, анархистской или любой другой левой она никакого примера не представляет.
Начнем с самого верхнего уровня — с парламента. Сейчас у нас ни одной левой партии в парламенте — только консерваторы, либералы и националисты. За четверть века с момента развала соцлагеря у нас было два левых правительства, сформированных так называемой Социал-демократической партией, созданной на основе коммунистической партии[1]. Долго можно о них говорить, но в своей основе их политика была неолиберальной и проимпериалистической. Они правили с 1993 по 1997 год (эти времена не очень-то помню), а потом снова с 2001 по 2005 год[2]. В тот период продолжалась политика приватизации, отмены социальных льгот для студентов, пенсионеров и других. Тогда же Польша приняла участие в американских империалистических войнах в Афганистане и Ираке. Короче говоря, ничего левого, кроме названия, в этой политике не было даже с социал-демократической точки зрения. Президент Польши в 1995—2005 годах Александр Квасьневский, широко известный и популярный в Украине, пришел на этот пост из Социал-демократии Республики Польша. Во времена «народной демократии» он занимал должность министра по делам молодежи. В свою каденцию Квасьневский был хорошим другом Джорджа Буша, Тони Блэра, адвокатом политики НАТО и международной политики США.
Настоящей социал-демократии у нас в Польше нет, она просто скомпрометирована. Очень много избирателей начало голосовать за консерваторов, потому что консервативная партия[3] в социальном поле выглядела более левой, чем так называемые левые. Многие начали голосовать за консерваторов из-за их популизма. Социал-демократическая партия получила в 2001 году около 40% голосов, а потом их поддержка постоянно падала, опустившись до уровня около 10%. На последних выборах они даже в парламент не попали.
Конечно, помимо этих посткоммунистических социал-демократов, было несколько попыток создать другие левые политические силы, но пока что без особого успеха. Два года назад возникла партия «Razem» («Вместе»). По цвету партийных флагов их называют фиолетовыми. Они считают себя даже не социал-демократами, это в самом широком понимании левые, которые хотят перевести силы социального протеста в партийную политику. На последних парламентских выборах эта партия получила около 4% голосов. Посмотрим, что дальше с ними будет.
Кроме того, в Польше есть Социалистическая партия (ППС) — историческая преемница партии, которая была одной из создательниц Второй Речи Посполитой[4] и занимала там позицию социал-демократов. После войны ППС объединилась с коммунистами, создав ПОРП. Но часть социалистов продолжали действовать нелегально. В 1987 году они восстановились как самостоятельная партия, в 1990-е годы были в коалиции с социал-демократами. На протяжении 8 лет Петр Иконович[5] был депутатом парламента от ППС. Это был, по-моему, единственный депутат, который что-то делал. Он принимал участие в протестах, помогал людям на государственном уровне. За 27 лет независимого парламентаризма в Польше это пока единственный пример человека с настоящим левым подходом.
Если смотреть с точки зрения социальных движений и активизма, а не партий и парламентаризма, то, конечно, существуют разные левые группировки: анархисты, троцкисты, независимые марксисты, сквоттеры и прочие. Есть независимые профсоюзы. Что касается профсоюзов, то есть три крупные централизованные сети. Во-первых, это «Солидарность»...
МК: Это та самая «Солидарность», которая появилась в 1980 году?
ИЮ: Да, это она. Дальше идет OPZZ (Общепольськое объединение профсоюзов), а также Форум профсоюзов. Я лично считаю их всех желтыми[6] профсоюзами. Хотя, работая среди шахтеров, они иногда принимают более радикальную позицию и применяют более радикальные меры протеста. Но на самом деле они просто проспали свое время, ведь все неолиберальные реформы прошли без их сопротивления, без какого-либо влияния на процесс демонтажа социального государства с их стороны.
Существует также несколько независимых профсоюзов, в том числе Inicjatywa Pracownicza (Рабочая инициатива, далее IP), к которой я принадлежу. Кроме нас, это также Август-80[7] — профсоюз, который действует основном на юге Польши среди силезских шахтеров. Они бюрократы (то есть у них централизованная структура), но в то же время весьма радикальны в своем видении экономики и протестах. Есть еще Конфедерация труда, участники которой не бюрократы, но и не радикалы. Существует еще бог знает сколько очень маленьких профсоюзов, разбросанных по рабочим местам.
МК: А самая крупный в численном отношении профсоюз — это «Солидарность»?
ИЮ: Да, причем сейчас это открыто проправительственный профсоюз. Они открыто сотрудничают с президентом и Советом министров, в том числе и в вопросах исторической политики, что очень важно. В Украине, наверное, знают Instytut Pamięci Narodowej.
МК: Конечно! Наш одиозный Институт национальной памяти был создан президентом Ющенко, который равнялся на польский Институт. У нас пропагандируется такое воззрение, что во всех проблемах современной Украины виноваты левые. Почему сейчас экономический спад и война? А потому что долго правили левые. Прошло уже 26 лет, а до сих пор во всем виновата советская власть. В Польше в пропаганде со стороны властей и со стороны правого фланга пытаются связать современных левых с «народной демократией» и проблемами «переходного периода»?
ИЮ: Да. И смешно, и страшновато, что такая тенденция усиливается, причем это началось несколько лет назад. Борьба с коммунизмом с правой стороны усиливается с развитием капитализма. Чем дальше от периода «народной демократии», тем больше правые говорят, что коммунисты во всем виноваты. Мол, причины недоразвитости польской экономики и демократических структур лежат в периоде Польской народной республики и в том, что коммунисты до сих пор сидят на разных государственных постах. У нашей правящей партии одно из основных программных положений, на котором она заработала много голосов во время выборов, — это недостаточность прошедшей декоммунизации. Представители этой партии постоянно говорят, что настоящая декоммунизация начинается только теперь.
"Главным врагом теперь стали дети коммунистов, ведь во времена «народной демократии» оппоненты правых были еще детьми."
Неугодные правым журналисты или университетские преподаватели — это, конечно же, коммунисты либо дети коммунистов. Главным врагом теперь стали дети коммунистов, ведь во времена «народной демократии» оппоненты правых были еще детьми. Это тенденция последних лет пяти. До этого консерваторы были однозначно против бывших коммунистов, но, по их словам, не были против левых как таковых. Некоторые правые заявляли, что Польше пригодилась бы левая политическая сила, не связанная с бывшей системой. Но отношение поменялось и теперь для них все левые — социал-демократы, зеленые, анархисты, сталинисты — это одно и то же. Уже во всем виновата не большевистская революция, а французская. Все, что происходит с 1789 года, — чистое зло. Интересно, что на псевдоинтеллектуальном уровне одним из главных врагов для правых политиков, интеллектуалов и журналистов является Франкфуртская школа. Коммунизма уже нет, он уже побежден, но все еще есть Франкфуртская школа, на основе которой можно уничтожить все «традиционные европейские ценности». На интернет-форумах правые футбольные фанаты пишут, что они против Франкфуртской школы, хотя никто из них даже не знает, что это такое[8].
МК: Если мы уже затронули тему ультраправых… Польские праворадикалы принимают участие в социальных движениях и профсоюзных акциях, пытаются влезть в эту тему? Украинские правые — ВО «Свобода», Азов, С14 — активно лезут. Польские правые пытаются паразитировать на профсоюзной и рабочей теме, социалке в целом?
ИЮ: Не очень. У польских правых отличается динамика. Есть несколько правых политических организаций, но у них нет четкого и общего видения вопросов экономики. Они в первую очередь занимаются историей и исторической политикой. Они принципиально против мигрантов и беженцев, они за так называемые традиционные семейные ценности. Но об экономике правые между собой спорят. Среди них есть и либералы, и сторонники государственного вмешательства, есть предприниматели, а есть и рабочие. Иногда правые поддерживают «Солидарность». Но своих профсоюзов у них нет, и на акции независимых профсоюзов они не приходят, даже если видят вызвавшую их конкретную социальную проблему. Этой тематики для правых почти не существует. Мне даже тяжело сказать почему. Хотя в целом они очень сильные, но они не вмешиваются в эти дела.
МК: Поговорим о реальным проблемах рабочих. Что беспокоит пролетария в Польше? Что чаще всего вызывает протесты в последние годы?
ИЮ: Самая серьезная проблема, по поводу которой люди обращаются в профсоюзы и о которой очень много пишут в прессе, — это вид договоров, регулирующих трудовые отношения. Очень много людей (и это число растет) работают не по трудовым, а по гражданским контрактам[9]. Это договоры между двумя формально равными субъектами, где одна сторона берет на себя обязательство сделать определенный объем работ. Многие люди, которые объективно являются наемными работниками, заключают такие гражданские контракты и наемными работниками не считаются. В таком случае не делаются отчисления в пенсионный фонд, иногда (это зависит от условий контракта) нет страховки. Эту работу в любой момент можно потерять. Многие компании заключают очень краткосрочные контракты — на один месяц или даже на одну неделю, а потом могут продолжить или не продолжить их. Виды контрактов — это очень важный вопрос на современном рынке труда.
"Виды контрактов, зарплата ниже минимальной и безопасность на рабочем месте — это три самых важных вопроса."
Второй вопрос — это, конечно, зарплата. Минимальная составляет около трех евро в час. Но есть несколько способов обойти этот закон о минималке, например опять-таки при помощи гражданских контрактов. На неквалифицированных работах зачастую получают меньше минимальной зарплаты. Например, сторожа и охранники работают за 5 злотых, то есть 1 евро в час. Это ничто при польских ценах. В садах на сборе фруктов тоже часто платят гораздо меньше минималки. Там работают в основном украинцы. На стройках бывает очень разная зарплата, минималку там получают, но зато никто не работает по 8 часов в день. Летом на стройках работают по 12–14 часов в сутки.
Безопасность труда — это тоже серьезный вопрос в Польше. Особенно это касается строительства и тяжелой промышленности. Строители пока не организованы, за исключением профсоюза операторов кранов, который проводит кампании за безопасность на рабочем месте. Участники профсоюза отказываются работать на кранах, которые не соответствуют техническим нормам, фотографируют их, публикуют в Facebook, чтобы показать, что же там творится. Итак, виды контрактов, зарплата ниже минимальной и безопасность на рабочем месте — это три самых важных вопроса.
МК: Поговорим наконец о вашей организации — об IP. Расскажи, пожалуйста, как и когда она возникла, при каких обстоятельствах. Кто ее создавал?
ИЮ: Все начиналось в 2002 году с членов Анархистской федерации[10] (Federacja Anarchistyczna). Сначала под этим названием была неформальная группировка. Только в 2004 году создается IP как профсоюз, официально зарегистрированный по закону. Профсоюз возник благодаря этим членам Анархистской федерации и рабочим завода имени Цегельского в Познани. Этот когда-то очень крупный завод был основан еще в ХІХ веке; сейчас на нем производят моторы для кораблей, турбины, запчасти и т. д. Этот завод сыграл большую роль в истории города Познань. В межвоенный период там действовали радикальные профсоюзы и движения протеста. А после войны, в 1956 году, произошло так называемое Познанское восстание, которое началось с протеста рабочих этого завода. Поэтому завод Цегельского имеет громадное символическое значение. Там действуют четыре профсоюза, в том числе «Солидарность» и ОПЗЗ. Сначала члены Анархистской федерации просто организовывали рядом митинги и начали общаться с рабочими. Это сработало. Активным членом IP с завода Цегельского был Марцель Шары. Он умер в 2010 году от лейкемии. Благодаря ему эта инициатива вышла в большой мир. Потом из Познани она распространилась и в других городах.
До сих пор город Познань является самым крупным центром нашей активности. Всё так же существует наша группа на этом заводе Цегельского. Еще есть наш комитет в детских яслях, в котором состоит более 100 членов. Насколько я знаю, там работают только женщины. У работниц яслей очень активный и радикальный подход. Они несколько лет воевали с городскими властями из-за зарплаты и условий труда. Они блокировали движение трамваев в центре Познани, перекрывали улицы во время Евро-2012. В общем, они шли на очень радикальные меры протеста. До сих пор в городе их очень уважают и знают, что с ними надо быть осторожным. В Познани существует также наше отделение на складах международной фирмы «Амазон». В познанском «Амазоне» работает почти полторы тысячи человек. Из них около 400 состоят в IP. Сложность в том, что не все работают непосредственно на «Амазон», некоторые трудятся на посредников, в компаниях Manpower и Adecco, которые, как я знаю, действуют и в Украине.
В Познани есть наши комитеты и в некоторых культурных заведениях, например в популярном «Театре Восьмого дня». Очень активны актеры и работники администрации, которые поддерживают всё прогрессивное, что происходит в Познани. Хорошие условия в городе создает упомянутая Анархистская федерация. Здесь уже 23 года существует сквот Rozbrat, политически очень активное место, где живут активисты, происходят культурные и политические события, где любая политическая или культурная инициатива может найти место для встреч и мероприятий. Город Познань является очень активной точкой на политической карте Польши. Кроме Познани, наш профсоюз действует во всех крупных городах Польши — Варшаве, Кракове, Вроцлаве, Гданьске — и в маленьких городах, которые тяжело даже на карте найти. Участвуют в работе профсоюза и учителя в школах, и работники культурных заведений. В Варшаве у нас 200 членов как в частных фирмах, так и в государственных институциях. Всего по стране у нас более 1500 членов. Что касается отраслей экономики в которых мы создали ячейки, то это, во-первых, культура и искусство, затем логистика (например, склады Amazon) и образование.
МК: Расскажи вкратце о системе вашей организации.
ИЮ: У нас есть три вида комитетов. Во-первых, это комитеты, которые создаются коллективом на отдельном предприятии. Вторая разновидность — это комитеты, которые объединяют работников одной профессии. И, наконец, комитеты, объединяющие по территориальному признаку работающих людей, которые хотят присоединиться к нашим действиям.
Сначала пару слов о рабочих комитетах, в которых состоят люди, работающие бок о бок. Они создаются на основе Трудового кодекса: если насчитывается не менее 10 человек, работающих в одной фирме, они сами могут создать профсоюз. Мы этим занимаемся и принимаем такое решение. У нас есть комитеты, которые состоят буквально из 11–12 членов, а есть такие, как в «Амазоне», в которых насчитывается 400 участников. Рабочие комитеты есть в культурных заведениях, театрах, музеях, галереях, школах, разных частных фирмах.
Следующая разновидность — комитеты, которые официально называются межучрежденческими. Там состоят люди, которые работают в разных фирмах, но в одной отрасли. Они уже никаких гарантий по Трудовому кодексу не имеют. Но они соединяются, организуют разные митинги, издают публикации и т. д. Работодатель официально не признает их профсоюзами, официально они не являются партнерами для трудовых споров. Впрочем, для нас официальное партнерство не столь важно.
Третья группа комитетов — региональные (komisje środowiskowe). Всех, кто хочет активно действовать, но у кого не получилось создать профсоюз, кто работает в таких условиях, что на рабочем месте никогда не получится его создать, принимаем в региональные комитеты.
МК: А кто принимает решения на уровне всей организации?
ИЮ: Национальный комитет, который является координатором всего профсоюза. Я сам член национального комитета. У нас нет генерального секретаря, все решения принимаются коллективно. Этот орган переизбирается через каждые два года на краевом съезде делегатов. Все комитеты выбирают своих делегатов, их количество зависит от количества членов в комитете.
Съезд делегатов собирается раз в два года и является самым главным органом управления в нашем профсоюзе, решающим все официальные вопросы. Кроме того, раз два года происходит так называемая программная конференция, где мы не принимаем решения, а просто обсуждаем разные вопросы политики, направления наших действий. На конференции разбирают ту тематику, которую продолжают обсуждать уже на съезде делегатов, чтобы там принять намеченные на конференции решения. Это так по очереди проходит: одну весну — общенациональная конференция, то есть съезд делегатов, следующую — программная конференция.
В IP также существуют группы, которые соединяют членов разных комитетов из разных городов. Есть группа по международным отношениям. Я секретарь этой группы. Есть группа по тренингам, которая организовывает курсы по разным видам активизма, курсы прямого действия и профсоюзной работы. Есть группа по правовым делам. Издаем газету, пока она не очень регулярно выходит, ее тираж — 5 тысяч экземпляров, постоянно и активно ведем наш сайт. Но не все регулярно проверяют сайт, поэтому стараемся самые важные материалы печатать в газете. Ее мы бесплатно распространяем среди участников и симпатиков.
МК: Хотел бы уточнить цифры. Сколько человек в среднем принимает участие в съезде делегатов и сколько состоит в национальном комитете?
ИЮ: В национальном комитете 11 человек. Всегда не менее 10. Участников съездов бывает около 50.
МК: Расскажи о последних акциях вашего профсоюза.
ИЮ: Я бы выделил, наверное, борьбу работниц познанских детсадов. Этих женщин перегружали работой. Не хватало работниц, поэтому ставились очень продолжительные смены, а перерывы между сменами были совершенно недостаточны. Мы смогли добиться изменений в их графике.
Насколько успешная, пока тяжело сказать, но однозначно важная борьба также проходила во Вроцлаве в Театре польском. Больше чем полгода актеры и режиссеры добивались не только реализации своих трудовых прав, но и выступали против директора и культурной программы театра. В конце концов местная власть согласилась поменять директора, но разные политические силы во Вроцлаве и этом регионе не могут договориться между собой. Поэтому пока директор остался, но официально уже принято решение его заменить. Мы надеемся, что рабочие, которых уволили с работы, будут опять приняты.
Своим главным успехом мы считаем «Амазон». Хочу отметить, что члены нашего комитета поддерживают связи с работниками этой компании в Германии, Франции, Великобритании и США, а также издают свою газету.
МК: Расскажи о системе членских взносов. Обязательны ли они и хватает ли вашего бюджета на нужды организации?
ИЮ: По решению национального съезда каждый комитет должен сдавать центральному по четыре злотых (один евро) с каждого члена. А как комитеты будут эти деньги собирать и сколько они со своих членов берут — это уже их дело. Комитеты собирают 10—15—20 злотых, из которых четыре передают национальному комитету. Наш центральный бюджет создан этим одним евро с человека в месяц. Из этого бюджета оплачивается сайт, газета, сборы национального комитета четыре раза в год, конференции каждый год — транспорт, гостиницы, еда. Если иногда надо обращаться к профессиональным юристам, это тоже оплачивается из центрального бюджета.
МК: Почему вы решили заняться работой с украинскими заробитчанами? В какой форме это взаимодействие происходит?
ИЮ: Масштаб трудовой миграции из Украины в Польшу, особенно сезонной миграции, просто огромный. Тяжело сказать точные цифры, потому что существуют разные виды разрешения на работу. Всего в прошлом году их было выдано 1 300 000. Конечно, не все эти люди остались работать в Польше, некоторые уехали дальше на Запад, а с другой стороны — многие работают неофициально. Можно сказать, что не меньше миллиона украинцев трудятся в Польше. Чаще всего работают на стройках, в садах и в ресторанах. Это значит, что почти десять процентов активной рабочей силы в Польше — это украинцы. Для нас как профсоюза просто логично, что нельзя остаться в стороне от этой проблемы. Тем более наши дружественные профсоюзы в Швеции, Германии, Франции, Италии, Испании очень активно действуют в этой сфере. У них очень большая часть активных членов — это эмигранты из Северной Африки и Ближнего Востока.
Честно говоря, мы еще ничего не добились. Более-менее всем известно, что проблема существует, потому что иногда масс-медиа об этом заявляют. Есть разные неправительственные организации, которые помогают беженцам и мигрантам, есть даже одна ассоциация, которая занимается только украинскими заробитчанами в Варшаве. Очень часто обращаются к юристам обманутые рабочие и люди, у которых проблемы с визой, разрешением на работу и жительство. В крупных городах Польши каждый день и почти во всех районах слышно украинскую или русскую речь. Даже есть официальный профсоюз украинцев в Польше[11]. Нам кажется, они еще не очень активно действуют. Я пробовал звонить их начальнику — он трубку не взял. Насколько я знаю, они как-то сотрудничают с бюрократизованным Общепольським объединением профсоюзов. Но, конечно же, мы открыты к контактам и сотрудничеству.
Мы издали наши информационные бюллетени на украинском и русском языках. На этих языках есть и основная информация на нашем сайте. Ее мы оставляли в разных неправительственных организациях. Если у кого-то среди наших симпатиков или членов есть сотрудники-украинцы, то через них мы передавали эту информацию. Год назад к нам обратилась группа украинцев с Востока: один был с Кировограда, остальные — с Донбасса. Им просто не заплатили за работу на стройке. Этот пример многое говорит о положении украинских мигрантов на польском рынке труда. У них были гражданские контракты, заключенные на какую-то минимальную сумму. Это было просто для того, чтоб они могли зарегистрироваться и легально работать на территории Польши. Большую часть денег им передавали в наличке без договора. Потом за три месяца им ничего не заплатили. Они обращались к юристам и потом обратились к нам. Нельзя было доказать, что работодатель должен им заплатить деньги, неофициально обещанные. И по Трудовому кодексу, и по Гражданскому кодексу так называемые устные договоры признаются, но нужно доказать сам факт его заключения. Официально ничего нельзя было решить. Мы консультировались с юристами, с государственной инспекцией труда и получили ответ, что должны быть свидетели со стороны, которые заявят, где пострадавшие работали, чем точно занимались, по каким ставкам и т. д. Доказать ничего нельзя было. Эта проблема касается большинства украинских рабочих. Мы пытались решить это неофициальными мерами, прямым нажимом на эту фирму: организовывали митинги возле их офиса и возле дома начальника, чтобы немного его напугать и немного навредить его репутации. Но проблема была в том, что у большинства этих ребят уже кончались визы, они должны были уезжать в Украину, чтобы сделать новые. Так контакты потерялись.
"Проблема в том, что почти все украинцы работают сезонно — 2–3 месяца, полгода. Такая система в Польше: им разрешается работать 6 месяцев в году. Чтобы не потерять разрешение на работу и не попасть в черный список, надо постоянно возвращаться в Украину."
Это пока единственный пример того, как мы пробовали что-то делать с заробитчанами, но не получилось. Проблема в том, что почти все украинцы работают сезонно — 2–3 месяца, полгода. Такая система в Польше: им разрешается работать 6 месяцев в году. Чтобы не потерять разрешение на работу и не попасть в черный список, надо постоянно возвращаться в Украину. Эти люди работают в разных местах и в разных городах. Собрать их в одном месте очень тяжело. Мы продолжаем надеяться, что сможем что-то сделать в этой сфере. Но для начала нам нужна какая-то инициативная группа, а также хотя бы один украинский эмигрант, который к нам присоединится и который будет иметь постоянный доступ к этим людям. Тогда мы вместе сможем эту тему постепенно расширить и раскрутить.
МК: Конечно, эту группу рабочего класса тяжело организовать, но это огромный контингент, имеющий массу проблем. Расскажи, чем вы еще занимаетесь, кроме экономической борьбы: просвещение, спорт, антифашистское действие, гендерная проблематика?
ИЮ: Мы принципиально не ограничиваем нашу деятельность вопросами, касающимися рабочего места. Ведь рабочий класс (а к нему мы относим всех наемных работников) имеет проблемы в разных сферах жизни. Мы стараемся активно помогать группам, которые занимаются жилищными вопросами, то есть борются против эксмиссии[12], за право на жилье, против приватизации городских ресурсов. У нас есть контакты с такими организациями в Варшаве, Познани, Кракове; в нашей газете несколько страниц занимает обозрение урбанистических и жилищных вопросов. Мы активно сотрудничаем со сквотами: в Познани это Rozbrat, в Варшаве это 3 места — Syrena, ADA, Przychodnia. Они занимаются проблематикой урбанизма и неолиберальной приватизации городского пространства.
Мы стараемся принимать участие во всех антирасистских и пробеженских митингах, поддерживаем феминистическое движение. Половина членов IP — это женщины. Около половины национального комитета составляют именно женщины, хотя официальных гендерных квот у нас нет. Но поэтому можно сказать, что у нас настоящее равенство. Мы всегда принимаем участие в митингах за права женщин на 8 марта. С октября прошлого года идет большой нажим со стороны правительства, желающего наложить полный запрет на аборты. Мы, конечно, присоединялись и к этим протестам.
При нашем участии в Варшаве прошел анархистский кинофестиваль. За 3 дня показали 11 фильмов и прочитали несколько лекций. Гости, в том числе заграничные, пообщались между собой. Сами мы проводим разнообразные семинары не только по трудовым вопросам, но и по экономике, международной политике, об империализме и неоколониализме.
Двое наших товарищей недавно были в Израиле, они установили связи с израильскими и палестинскими активистами, свой опыт описали в польскому выпуске ежемесячника «Le Monde Diplomatique». Пока это их личная инициатива, но, возможно, мы как организация ее поддержим. В Варшаве у нас есть контакты с группой курдов, приехавших из Турции, — это студенты, аспиранты, политические активисты. Они иногда приходят на наши митинги, мы делали некоторые совместные акции
МК: Ты мне рассказывал о своей научной деятельности. У тебя очень интересная тема диссертации. Наука и активизм, эти две твои ипостаси, пересекаются?
ИЮ: Я себя считаю научным рабочим. Я исследователь миграций и пограничья, я этнолог и антрополог. Знания и опыт, которые я получаю в ходе своих исследований, конечно, влияют на политический активизм, но в большинстве случаев это опосредованное влияние. С другой стороны, я изучаю Украину уже более 10 лет. То, что я профессионально занимаюсь вопросами миграции, превратилось в попытки активизировать украинских мигрантов, в связи с украинскими профсоюзами и левыми организациями. На каких-то политических событиях я выступаю просто как член профсоюза IP, а на научных конференциях — как сотрудник Варшавского университета. Но никакой шизофрении здесь нет. Ни для кого из моих товарищей за границей не секрет, что я занимаюсь наукой, а большинство коллег из университета осведомлены о моем политическом активизме.
Есть идея создать в IP комитет научных работников. Ведь есть много левых интеллектуалов, которые чувствуют неолиберальные перемены на рабочем месте в Академии. Есть интеллектуалы, которые не связаны с левым движением, но ощутили давление. Уже были кое-какие встречи по этому поводу и есть группа на Facebook. Увидим, что из этого выйдет.
"Среди наших симпатиков в Академии идет большая дискуссия, кто может принадлежать к профсоюзу. Кто-то говорит, что профессора занимают доминирующую позицию и уже являются частью системы, а другие утверждают, что профессора — это тоже наемные работники, которые подчинены директору или ректору."
Но возникает вопрос иерархии: кто может принадлежать к такому профсоюзу? Аспиранты — конечно, младшие преподаватели и доценты — конечно. Профессора и заведующие кафедр — это уже сложный вопрос. Официально в университете ни директор, ни заведующий кафедры не являются работодателями. Все зависит и от конкретного института. В общем, среди наших симпатиков в Академии идет большая дискуссия, кто может принадлежать к профсоюзу. Кто-то говорит, что профессора занимают доминирующую позицию и уже являются частью системы, а другие утверждают, что профессора — это тоже наемные работники, которые подчинены директору или ректору. В этом, действительно, тяжело разобраться.
МК: Какие бы ты выделил структурные проблемы в деятельности IP и в целом польского независимого профсоюзного движения? Чего бы вы хотели добиться в перспективе ближайших 3–5 лет?
ИЮ: Основная проблема в том, что меняются законы о профсоюзах. Все идет в направлении ограничения возможностей маленьких независимых профсоюзов. Если примут эти законы, то таким профсоюзам будет тяжелее действовать на предприятиях. Это часть договора правительства с «Солидарностью»: правительство хочет, чтобы у «Солидарности» была монополия на профсоюзную активность, оно стремится канализировать трудовую борьбу. Предполагаемые регулятивные нормы, касающиеся забастовок и разных видов протеста, если они будут приняты как закон, будут очень большой проблемой для нас. Но надеюсь, что это не сможет пресечь нашу деятельность — только лишь придется действовать незаконно.
Вторая проблема заключается в том, что теперь очень часто трудовые конфликты разбирают не специализированные суды (суды по трудовым спорам), а гражданские. А они не обращают внимания на Трудовой кодекс и на Закон о профсоюзах, а смотрят на ситуацию с точки зрения фирмы, которая теряет свою прибыль из-за деятельности профсоюза. У гражданских судов совершенно другой взгляд на вещи. Так, какая-нибудь фирма обвиняет профсоюз в том, что из-за его компании понесла имиджевый урон либо из-за забастовки понесла убыток в финансовом плане. Специализированный суд разбирает это на основе Трудового кодекса и рассматривает дело как трудовой конфликт двух легальных сторон. Гражданский суд видит же только то, что кто-то кому-то нанес ущерб, и в итоге может присудить огромный штраф. Это приведет к тому, что люди будут бояться... Да люди, собственно, уже боятся бороться за свои трудовые права, ведь может стать еще хуже.
О перспективах... Будем дальше развивать существующие направления деятельности. Будем организовывать рабочих в тех отраслях народного хозяйства, где профсоюзы еще не действуют: скажем, в гастрономах и ресторанах. У нас уже есть группа учителей, так что будем расширять свою деятельность в школах. Думаю, что это распространится и на университеты и научно-исследовательские институты. В эпоху столь масштабных трудовых миграций из Польши на Запад и из Украины в Польшу, конечно же, будем развивать наши международные контакты. На Западе у нас уже есть хорошие связи, а Украина до сих пор являлась «белым пятном» на карте Европы, но надеюсь, что это теперь изменится.
Говорил Максим Казаков
Примечания
1. Под «коммунистической партией» имеется в виду Польская объединенная рабочая партия (ПОРП), которая была правящей в Польской народной республике в 1948–1989 годах. В 1990 году ПОРП самораспустилась. На ее месте возникла новая левоцентристская партия — Социал-демократия республики Польша, в 1999 году она была преобразована в Союз демократических левых сил (СДЛС).↩
2.Второй кабинет Вальдемара Павляка (1993–1995), правительства Юзефа Олексы (1995–1996), Влодзимежа Цимошевича (1996–1997), Лешека Миллера (2001–2004), Марека Белька (2004–2005).↩
3. Имеется в виду правоконсервативная партия «Право и справедливость», правящая в 2005–2007 годах и с 2015 года.↩
4. Польша в 1918–1939 годах. Современную Польшу называют 3 Речью Посполитой.↩
5. Родился в 1956 году в польско-итальянско-русской семье. Левый диссидент и узник совести во времена ПНР. Глава ППС в 1992–2001 годах., позже выступил в роли создателя новых левых политсил. Борец за права квартиросъемщиков. В 2008 году был осужден польским судом за избиение домовладельца, выкинувшего пожилую семью на улицу. Петр Иконович отрицает факт физического насилия с его стороны. По мнению многих независимых наблюдателей, дело было сфабриковано властями.↩
6. Профсоюзы, не имеющие самостоятельной позиции, подчиняющиеся работодателю (частному владельцу или государству) в расчете на небольшие уступки.↩
7. В августе 1980 года в Польской народной республике началось мощное забастовочное движение, на волне которого была основана «Солидарность».↩
8. Украинских борцов с Франкфуртской школой можно почитать, например, здесь.↩
9. Подробнее можно прочесть, например, здесь.↩
10. Крупнейшая и старейшая (с 1988 г.) организация анархистов в Польше.↩
11. Видимо, речь идет о профсоюзе украинских трудовых мигрантов «Трудовая солидарность», созданном в 2016 году.↩
12. В постсоциалистической Польше институционализирована практика эксмиссии — принудительного выселения неплательщиков «рыночной» коммуналки. Закон об эксмиссии был принят в 1994 году, когда при власти в стране находились социал-демократы. За первые 5 лет его действия были лишены жилья 6656 семей. С начала 2000-х годов также практикуется реституция — возвращение недвижимости правонаследникам его довоенных владельцев.↩
