Свет и тени моральной казуистики

В 1972 году в США разразился скандал: оказалось, что Служба здравоохранения США в течение сорока лет проводила эксперимент по исследованию сифилиса над несколькими сотнями представителей бедного чернокожего населения в городе Таскиги. Ученые продолжали эксперимент даже после того, как сифилис начали лечить пенициллином, и следили за тем, чтобы участники не получили лечение в другом месте.

Одним из последствий скандала стало создание Конгрессом США Национальной комиссии по защите добровольцев в биомедицинских и поведенческих исследованиях. Члены комиссии принадлежали к разным традициям и профессиям — среди них были, например, раввин, католический священник, атеист, медик, юрист, теолог. Это вызвало много скепсиса относительно их способности находить консенсус и выработать этические рекомендации, которые регулировали бы медицинские исследования.

Довольно быстро комиссия перешла от постановки общих вопросов, вроде «могут ли дети когда-нибудь быть участниками исследований?» к анализу конкретных случаев с учетом цели исследования, состояния ребенка, рисков для здоровья, компетенции родителей и других обстоятельств. И тут вдруг оказалось, что члены комиссии способны достаточно легко достичь консенсуса касательно практических рекомендаций в каком-то конкретном случае, но когда кто-то предлагал определенный принцип в обоснование их решения, то возникали разногласия. Поэтому комиссия пошла путем анализа и сравнения случаев и выведения из них общих рекомендаций (Jonsen & Toulmin 1988: 16–19).

Пострадавшие в результате эксперимента в Таскиги

В какой-то момент у члена комиссии Альберта Джонсена и специального консультанта Стивена Тулмина возник вопрос: а не похож ли применяемый ими метод на древнее искусство католических теологов, имевшее плохую репутацию — казуистику? Когда комиссия закончила свою работу, Джонсен и Тулмин занялись исследованием этого вопроса, результатом которого стала их общая книга «Злоупотребление казуистикой: история морального обоснования» (Jonsen & Toulmin 1988). В ней они не только рассказывали историю подъема и упадка казуистики, но и попытались критически пересмотреть развитие моральной философии за последние столетия и призвали к возрождению казуистики.

Иезуиты, Паскаль и казуистика

В реальном мире между различными моральными нормами часто возникает конфликт, и тогда между ними приходится выбирать. Например, говорить правду — правильно, но держать свое слово и хранить тайны — тоже. Что делать, когда соблюдение обеих обязанностей невозможно? При каких обстоятельствах исключение из того или иного правила становится допустимым? Именно для анализа подобных «случаев совести» (casus conscientiae) или моральных дилемм, как мы их называем сегодня, в эпоху Высокого Средневековья в католической теологии возникла казуистика.

Казуистика — это метод практических моральных рассуждений, основанный на анализе случаев (казусов). Вместо дедуктивного выведения конкретных решений из общих правил, казуистика начинает «снизу», с конкретного случая. Она предусматривает детальный анализ всех обстоятельств, проведение аналогий, сравнение с другими подобными примерами, поиск оптимального решения и формирование на основе типичных случаев парадигм.

Создатели католической казуистики опирались на философию Аристотеля и Цицерона, римское право и иудейскую традицию раввинских дебатов (Jonsen & Toulmin 1988: 47). Как отмечал историк Карло Гинзбург, подобный метод можно встретить во многих культурных традициях, но «три религии Книги — иудаизм, христианство и ислам — оказались особенно благодатной почвой для казуизма» (Ginzburg 2019: xiii). Своего расцвета казуистика достигла в 1550–1650 годах благодаря деятельности иезуитов. Основой этому послужило сочетание высокого уровня образования и светского образа жизни — благодаря последнему иезуиты сталкивались с проблемами мирян непосредственным образом. Но в то же время иезуиты стали и одной из причин упадка казуистики.

Обучение иезуитов

В 1656 году в полемику между иезуитами и янсенистами, которых иезуиты обвиняли в ереси, неожиданно вмешался Блез Паскаль. В анонимных «Письмах к провинциалу» он стал на защиту янсенистов и подверг острой критике моральную теологию иезуитов. Главным объектом критики Паскаля была не казуистика в целом, а ее радикальная версия — лаксизм, характеризовавшаяся большой снисходительностью к человеческому несовершенству. Но, благодаря полемическому таланту Паскаля, «Письма» имели огромное влияние на общественность и надолго дискредитировали весь орден иезуитов и казуистику как таковую (Jonsen & Toulmin 1988: 231–249).

Сейчас можно долго дискутировать, каковы из обвинений Паскаля были справедливы, а какие нет. На самом деле, даже некоторые самые яркие примеры, благодаря которым казуистика получила дурную славу, имели объяснения. Например, доктрина «мысленной оговорки», согласно которой ложь не считалась ложью, если во время ее произнесения дополнить предложение в уме таким образом, чтобы оно получалось правдивым. Причиной появления этой доктрины было то, что казуисты не решились бросить вызов авторитету Августина, который утверждал, что ложь никогда не может быть морально оправданной. Получалась парадоксальная ситуация: чтобы спасти свою жизнь можно было прибегнуть к убийству (в ситуации самообороны), краже (если угрожал голод), но только не соврать. Поэтому как выход в тех ситуациях, в которых сейчас многие считали бы оправданной ложь, казуисты считали целесообразным применение различных «фокусов» (Sommerville 1988).

Далеко не все казуисты были сторонниками доктрины «мысленной оговорки». В то же время книгами казуистов иногда пользовались даже янсенисты. Кроме того, в течение XVI–XVII вв. казуистика активно развивалась в лютеранской Германии (Leites 1988: 119). Но это не мешало протестантам присоединиться к кампании, начатой ​​«Письмами к провинциалу». Причем некоторые обвинения в адрес казуистики сейчас звучат довольно смешно. Например, еще в начале XIX в. протестантский богослов Карл Фридрих Штайдлин в «Истории христианской этики» обвинял иезуитов в том, что для них молодые женщины имели право «распоряжаться своей девственностью против воли родителей», а те мужчины, которые вступают с ними в связь, «не грешат против справедливости, если девушки дали свое согласие» (Kittsteiner 1988: 186).

Обложка «Писем к провинциалу» 1657 года

Но главное в этой истории другое: подход, отвергающий универсальные ответы и предусматривающий принятие решения в каждом конкретном случае в зависимости от обстоятельств, и правда дает возможности для манипуляций. Но чьи-то злоупотребления — это еще не достаточная причина, чтобы отказываться от метода. Несмотря на сложившийся благодаря «Письмам» Паскаля стереотип, цель казуистики — не попытка обойти правила или ослабить нравственные нормы, а их практическое применение в мире, где часто приходится делать сложный моральный выбор. Проблемы начинаются там, где казуистика используется не для честного поиска оптимальных решений, а для рационализации выбора, сделанного из других соображений.

Конечно, «Письма» Паскаля были не единственной причиной упадка казуистики. Её появление было вызвано потребностью священников давать ответ на новые реалии жизни (например, развитие ростовщичества) в условиях, когда Ватикан был далеко и имел довольно ограниченные возможности для помощи и контроля. На протяжении веков выдающиеся теологи многих европейских университетов искали ответы на нравственные вопросы общества, дискутируя между собой на равных, а не полагаясь на авторитет папы римского. Но в ответ на Реформацию началась постепенная централизация Католической церкви, и этот процесс подорвал автономию работы богословов. На смену свободным дискуссиям пришли официально утвержденные пособия по теологии (Jonsen & Toulmin 1988: 273). Впрочем, это не объясняет одновременный упадок протестантской казуистики.

В течение второй половины XVII в. в Англии изменилось понимание того, что такое «совесть» и какова её роль. Убеждение, что человек во многих случаях должен искать помощи других в своих нравственных вопросах, сменилось мыслью, что в таких делах люди должны быть самостоятельными. Приобрели популярность идеи нравственной автономии человека и рациональной нравственной воли. Все это поколебло претензии протестантской казуистики (Leites 1974; Leites 1988). В следующем XVIII в. похожие процессы произошли в западноевропейской философии в целом. Как провозгласил Руссо, «совесть — это лучший казуист» (Kittsteiner 1988: 187).

Параллельно с упадком казуистики происходило постепенное освобождение общественной морали, философии и науки от влияния религии. Философы занялись обоснованием новых, рациональных и светских основ морали. Но ключевое отличие новой моральной философии было не в этом, а в смещении акцента с вопросов о том, как правильно действовать в реальном мире, на то, каким этот мир должен быть (Kittsteiner 1988: 212–213).

Чтение трагедии Вольтера «Китайский сирота» в салоне мадам Марии Терезы Жофрен. Художник: Шарль Габриэль Лемонье

Это была героическая эпоха в истории либеральной политической философии, когда последняя служила интеллектуальным орудием в борьбе против монархии и сословного общества. Но когда эта эпоха подошла к концу, моральная философия далеко не сразу обратилась к проблемам реального мира. Более того, со второй половины XIX в. она все больше отходила от практических вопросов и замыкалась в мире абстрактных конструкций, к чему прямо призывал один из наиболее выдающихся моральных философов этого периода Генри Сиджвик. А после Второй мировой войны философы еще дальше отошли от конкретных случаев, увлекшись метаэтикой, которая занималась исследованием этического словаря: например, значением таких слов как «справедливость» или «правильно». Но в начале 1970-х годов ситуация начала меняться (Jonsen 1995).

Биоэтика и возрождения казуистики

Развитие медицинских технологий и появление связанных с этим новых этических вопросов вызвало в 1970 году формирование новой дисциплины — биоэтики. Вскоре после этого произошли два важных события, подтолкнувшие её к развитию. Первым был упомянутый в начале статьи скандал с экспериментом по исследованию сифилиса в Таскиги, а вторым — решение Верховного суда США по делу Роу против Уэйда, которое спровоцировало острые дискуссии в американском обществе на тему права на аборт. К этому мы еще вернемся.

Первый этап развития биоэтики заключался в попытках применить моральные теории высокого уровня непосредственно к медицинской практике. Но, как отмечали впоследствии некоторые авторы, этот проект прикладной этики оказался мертворожденным (Arras 2016). Во-первых, было невозможно договориться, какая именно из высоких теорий верна. И если для академических философов это не было проблемой, ведь их деятельность как раз и состоит из бесконечных дискуссиях, то для биоэтики как практической дисциплины это был провал. Во-вторых, теории о том, какими должны быть принципы идеального общества (такие как теория справедливости Джона Ролза) не очень помогали в поиске ответов на вопросы о том, как действовать в реальном мире, который так далек от идеала.

Альберт Джонсен — один из основателей биоэтики

Одним из ответов на эту проблему стало развитие моральных теорий среднего уровня (самой известной из таких попыток является принциплизм). Другой — появление антитеоретических движений в биоэтике, главным из которых было возрождение казуистики. Джонсен и Тулмин были не единственными в этом деле, но именно их вклад был наибольшим. Благодаря тому, что Тулмин был известным философом, а Джонсен сыграл важную роль в появлении и развитии биоэтики (а также был иезуитом), их книга получила большой резонанс. Более чем триста лет спустя после «Писем» Паскаля им удалось реабилитировать казуистику в моральной философии.

Впрочем, в отличие от времен Средневековья, сейчас можно говорить скорее о казуистиках во множественном числе — они различны по методу и отношении к моральным теориям. Наиболее влиятельной из практикуемых в биоэтике является версия Джонсена, который попытался реконструировать метод классической католической казуистики, основанный на античной риторике. Со временем произошло взаимное сближение этой версии казуистики и принциплизма. Соавтор же Джонсена — Стивен Тулмин — занял более скептическую позицию относительно практичности любых моральных теорий, утверждая, что принципы должны играть только эвристическую функцию, то есть напоминать о характерных чертах прошлых решений (Arras 2016). Параллельно с ними, но опираясь на иудейскую, а не католическую традицию, Барух Броды развивал свою версию плюралистической казуистики, направленную на соединение различных типов моральных теорий высокого уровня (Cherry & Iltis 2007).

Вдохновленные успехом американской комиссии по биоэтике, члены которой, вопреки разным взглядам на нравственные принципы, могли находить консенсусные решения, Джонсен и Тулмин надеялись, что казуистика может помочь с решением нравственных конфликтов в обществе. Но как быть с вопросами, которые глубоко раскалывают общество? Именно с одного из таких вопросов — абортов — и начинается их книга.

Стивен Тулмин, 1997 год

Во время выборов 1984 года Джеральдина Ферран, баллотировавшаяся на пост вице-президента от Демократической партии, заявила, что лично она против абортов, но это должно быть вопросом выбора. После этого некоторые американские архиепископы заявили, что католики не могут голосовать за кандидата, который поддерживает легальный статус абортов. В ответ группа католических священников, теологов и монахинь опубликовала заявление в New York Times, в котором утверждали, что несмотря на официальную позицию церкви, много католических богословов считает, что при определенных обстоятельствах аборт может быть нравственным выбором. В защиту своей позиции они указали на то, что аборт далеко не всегда трактовался как убийство в канонической истории, а также сослались на принципы моральной теологии — пробабилизм (один из принципов казуистики, не упомянутой в заявлении, который критиковал Паскаль), религиозную свободу и центральное место информированной совести. Это заявление, в свою очередь, повлекло гневную реакцию Ватикана (Jonsen & Toulmin 1988: 1–2).

Джонсен и Тулмин попытались дистанцироваться от обоих лагерей, декларирующих абсолютные моральные принципы — «право на жизнь» эмбриона и «право на выбор» женщины. Вместо этого они высказались в пользу более нюансированного подхода, который заключался бы в том, что в этом вопросе, как и в случае с другими моральными дилеммами, «следует придерживаться справедливого, даже если иногда и болезненного баланса между различными правами и требованиями, интересами и обязанностями». В то же время они поддержали решение Верховного суда США по делу Роу против Уэйда, которое закрепило право на аборт, утверждая, что именно такой подход суд и применил. А также, что таким был и подход англосаксонского общего права до введения в начале XIX в. в Великобритании и США первых законодательных ограничений абортов (Jonsen & Toulmin 1988: 3–4). Здесь стоит отметить, что в течение XVI–XVII вв. католическая казуистика существенно повлияла на англосаксонское общее право (Sampson 1988).

Позиция Джонсена и Тулмина подверглась критике со стороны феминистской философини Люсинды Джой Пич. Отметив определенное сходство казуистики с феминистскими методологиями, которые подчеркивают важность контекста в принятии решений, она поставила под сомнение последовательность их позиции в вопросе абортов. По ее мнению, подход Верховного суда США по делу Роу против Уэйда не отвечал казуистическому методу. Если бы Верховный суд США руководствовался именно им, то решение о разрешении или запрете аборта в каждом конкретном случае должен был бы принимать судья (Peach 1994).

Но казуистика оперирует не простой бинарной системой правильно/неправильно, для неё важна неоднозначность ситуаций и степень греха. И в тех случаях, когда грех не является тяжелым, правовые ограничения излишни. В вопросах аборта Джонсен и Тулмин ссылались на Фому Аквинского, считавшего, что баланс моральных соображений склоняется в разные стороны на разных этапах беременности женщины (Jonsen & Toulmin 1988: 4). Если я правильно понимаю, они считали, что на ранних стадиях аборт может быть неверным решением, но это вопрос личной совести женщины. Даже если какая-то женщина впоследствии будет сожалеть об аборте, сделанном на ранней стадии, государство должно регулировать аборты только на более поздних стадиях.

Норма Маккорви, известная под псевдонимом Джейн Роу, вместе со своим адвокатом Глорией Оллред у здания Верховного Суда

Стоит отметить, что не все католики, пользующиеся казуистикой, придерживаются такой позиции, некоторые считают аборты допустимы лишь в исключительных ситуациях. Но их подход также сильно отличается от позиции категорических противников абортов. В частности, во время выборов 2004 года в США две группы подготовили различные пособия для католиков, пытаясь повлиять на их выбор при голосовании. В первом пособии утверждалось, что есть ряд вопросов, которые не подлежат обсуждению, например аборты или однополые браки, и на этом основании призывали голосовать за Буша. А во втором, казуистическом, сравнивались позиции кандидатов по более чем шестидесяти вопросам, в том числе по вопросам социальной справедливости и войны в Ираке, а также рассматривалась вероятность тех или иных действий кандидатов на посту президента. По вопросу абортов авторы этого пособия полагали, что победа Буша все равно не приведет к отмене решения по делу Роу против Уэйда (и как оказалось, были правы), зато надеялись, что социальная политика Керри уменьшила бы количество абортов среди бедных женщин (Kaveny 2006: 531–534). По сути, они применили знакомый всем нам принцип, когда-то давно позаимствованный католическими казуистами у Аристотеля, — выбор меньшего зла.

* * *

В течение последних нескольких десятилетий моральная казуистика пережила бурное развитие на Западе. Биоэтика остается главной сферой ее применения, но она уже вышла далеко за ее пределы. Есть даже докторская диссертация, в которой казуистика и теория справедливости Джона Ролза применяются к вопросу размещения оружия в космосе (McPherson 2010).

Несмотря на различия между разными версиями казуистики, они имеют определенные общие черты. Как отмечал Ричард Миллер^[1], который попытался совместить казуистику и либеральную политическую философию, «казуистика является… диалектической, идет от предположений и парадигм к случаям и возвращается назад» (Miller 1996: 12).

Биоэтика — главная сфера применения казуистики

Как показало развитие казуистики, её можно сочетать с различными нормативными моральными теориями, но в то же время история её своеобразного изобретение заново комиссией по биоэтике дает возможность пересмотреть ценность самих этих теорий. Классическая казуистика была создана для решения противоречий между различными моральными принципами. Повторное изобретение метода было ответом на практическую необходимость в ситуации, когда уверенность в правильности конкретных решений оказалась значительно больше, чем в необходимости абстрактных моральных принципов, которые вроде бы должны были служить основой для этих решений.

Кроме того, казуистика помогает взглянуть с другой перспективы на дискуссии между сторонниками различных нравственных теорий высокого уровня. Деонтологические теории требуют соблюдения прав и обязанностей, а консеквенциалистские критерием нравственности наших действий считают их последствия. Главный упрек к последним — они допускают грубое нарушение прав человека ради общего блага. Критика деонтологии противоположная — строгое соблюдение правил может привести к ужасным последствиям. Но ничто не мешает нам сочетать их на практике и применять различные принципы в зависимости от обстоятельств (а вместе с ними и этику добродетели, которая пришла в упадок параллельно с казуистикой и параллельно с ней же возродилась).

В конце концов, ценности высшего уровня абстракции, такие как свобода, равенство, солидарность, на менее абстрактном уровне могут быть сформулированы и как добродетель, и как право/обязанность, и как цель. Солидарность — это и христианское милосердие, и право на социальную защиту, и глобальная солидарность человечества в борьбе против экологической катастрофы.

На самом деле, применение различных принципов в зависимости от обстоятельств — это то, что люди делают постоянно. Но, как писал Альберт Джонсен, моральная философия почему-то только недавно обратила свое внимание на то, что повседневное нравственное мышление людей есть казуистическим в широком смысле этого слова (Jonsen 1995: 237). Хотя те же люди в своих суждениях о других могут забывать, что любые действия надо оценивать в их контексте. Казуистика помогает пройти между Сциллой морального абсолютизма (который требует соблюдения правил независимо от контекста) и Харибдой морального релятивизма (согласно которому нет объективных критериев для этических оценок), не отказываясь от универсализма (в смысле одинакового подхода для оценки действий всех людей, независимо от их культуры, национальности и т.д.).

В то же время, если вернуться к периоду упадка католической казуистики, ее нынешнее возрождение провоцирует и критические вопросы. Классическая казуистика «действовала в рамках статического взгляда на мир и пыталась привести мировые реалии в гармонию с религиозными требованиями». Буржуазная моральная философия, напротив, вообще не желала оставлять мир таковым, какой он есть (Kittsteiner 1988: 212). Так не является ли нынешнее развитие казуистики консервативной тенденцией — отказом от изменения мира и желанием лишь немного улучшить и упорядочить общество? Возможно, в какой-то степени это действительно так, но ничто не мешает сочетать казуистический метод со стремлением к социальным изменениям и вниманием к неравенству, эксплуатации и угнетению.

Наверное, кое-кто из читателей этой статьи мог заметить, что казуистика похожа не только на прецедентное право, но и на марксизмом в его недогматичних формах. Истина всегда конкретна, а способ её установить — анализ конкретных обстоятельств и сравнение. Реальный мир соткан из противоречий, а критерий истины — практика. Конечно, есть и важные отличия, и марксизм имеет довольно непростые взаимоотношения с этикой. Но это тема для отдельной статьи.

Важно другое — в центре этики должны быть не какие-то абстрактные принципы, а человек как творческое социальное существо, его потребности, интересы и эмоции, отношения между людьми и другими живыми существами. А для тех, кто хочет более эгалитарной, демократической и экологической альтернативы капитализму, моральная и политическая философия должны сочетать видение лучшего будущего с практическим подходом и опираться на конкретный анализ реальности и достижения социальных наук.

Перевод с украинского Милы Григоренко

Читайте также:

Опіум народу? Критичний марксизм та релігія (Міхаель Леві)

Визвольне християнство у Латинській Америці (Міхаель Леві)

Актуальність теології визволення для України (Анастасія Рябчук)

Посилання:

Arras, J., 2016. “Theory and Bioethics”, In: The Stanford Encyclopedia of Philosophy, Edward N. Zalta (ed.), [link]

Cherry, M. J. & Iltis, S. A. (eds.), 2007. Pluralistic Casuistry: Moral Arguments, Economic Realities, and Political Theory. Dordrecht: Springer.

Ginzburg, C., 2019. “Preface”. In: Ginzburg, C. & Biasiori, L. (eds). A Historical Approach to Casuistry: Norms and Exceptions in a Comparative Perspective. London: Bloomsbury.

Jonsen, A. R. & Toulmin, S., 1988. The Abuse of Casuistry: A History of Moral Reasoning. Berkeley: University of California Press.

Jonsen, A. R., 1995. “Casuistry: An Alternative or Complement to Principles?” In: Kennedy Institute of Ethics Journal, 5(3), 237–251.

Kaveny, M. C., 2006. “Prophecy and Casuistry: Abortion, Torture and Moral Discourse”. In: Villanova Law Review, 51(3), 499–579.

Kittsteiner, H.-D., 1988. “Kant and casuistry”. In: Leites, E. (ed.). Conscience and Casuistry in Early Modern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 185–213.

Leites, E., 1974. “Conscience, Casuistry, and Moral Decision: Some Historical Perspectives”.  In: Journal of Chinese Philosophy, 2(1), 41–58.

Leites, E., 1988. “Casuistry and character”. In: Leites, E. (ed.). Conscience and Casuistry in Early Modern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 119–133.

McPherson, J. S., 2010. Space weapons, moral casuistry, and Rawls: Moving the debate forward. Doctoral Dissertations. AAI3485034. [link]

Miller, R. B., 1996. Casuistry and Modern Ethics: A Poetics of Practical Reasoning. Chicago, London: University of Chicago Press.

Peach, L. J., 1994. “Feminist Cautions about Casuistry: The Supreme Court's Abortion Decisions as Paradigms”. In: Policy Sciences, 27, 143–160.

Sampson, M., 1988. “Laxity and liberty in seventeenth-century English political thought”. In: Leites, E. (ed.). Conscience and Casuistry in Early Modern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 72–118.

Sommerville, J. P., 1988. “The 'new art of lying': equivocation, mental reservation, and casuistry”. In: Leites, E. (ed.). Conscience and Casuistry in Early Modern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 159–184.