Американское междуцарствие. Интервью с Нэнси Фрейзер

Нэнси Фрейзер — американская социалистка и феминистка, профессор политических и социальных наук в Новой школе. Она известна не только своими трудами о социальной справедливости и гендерных проблемах, но и острой критикой либерального феминизма и поверхностной политики идентичности. В этом интервью Фрейзер рассуждает о масштабном кризисе, охватившем США, социальном подъеме и движении против расизма, а также перспективах, открывающихся перед левыми.

Какие тенденции вы усматриваете в связи с возникшими кризисами, вызванным коронавирусом, — социальным, экономическим, кризисом в сфере здравоохранения? Что говорит нам о «кризисе заботы»^[1] постпандемическая реконструкция?

И пандемия, и ответ на неё дают представление об иррациональности и деструктивности капитализма. Кризис заботы уже был до вспышки коронавируса, но из-за нее он сильно обострился. Предшествующим условием был так называемый финансовый капитализм — особенно хищническая его форма, господствовавшая на протяжении последних 40 лет и стремительно разъедающая нашу инфраструктуру общественного здравоохранения через сокращение инвестиций во имя «жесткой экономии».

Но на деле любая форма капиталистического общества функционирует за счет того, что позволяет бизнесу свободно пользоваться неоплачиваемой работой по уходу. Подчиняя производство человека получению прибыли, капитализм благоприятствует неразрывно связанной с этим тенденции к кризису социального воспроизводства.

Но то же самое касается и нынешнего экологического кризиса, отражающего глубокую структурную динамику, заставляющую капитал наживаться на природе, не думая о возобновлении и восполнении ресурсов, периодически дестабилизируя экосистемы и сообщества, которые их поддерживают. То же относится и к текущему политическому кризису, отражающему серьезное ослабление публичной власти мегакорпорациями, финансовыми институтами, налоговыми бунтами богатых, что приводит к тупику и сокращению инвестиций в важнейшую инфраструктуру.

Хоть неолиберализация и обострила эти явления, это выражение тенденции к политическому кризису, укорененной в любой форме капиталистического общества. Кризис заботы неразрывно связан с другими проблемами — экологическими, политическими, расово-этническими, — которые в совокупности означают общий кризис социального порядка.

Воздействие коронавируса на людей было бы ужасающим при любых условиях. Но всё оказалось гораздо хуже из-за того, что капитал в этот период уничтожил публичную власть — коллективные возможности, которые можно было бы использовать при других обстоятельствах, чтобы смягчить последствия пандемии. В результате во многих странах, в том числе в США, ответные меры были затруднены из-за десятилетий недофинансирования важнейшей инфраструктуры общественного здравоохранения.

В США сложилась тенденция обвинять Трампа. Но это ошибка. Сокращение инвестиций длится несколько десятилетий.

Администрация Клинтона в 90-е годы сделала первые шаги в этом направлении.

Да, целый ряд администраций США, как демократы, так и республиканцы, не вкладывали средства в важнейшую инфраструктуру общественного здравоохранения. Они сократили запасы жизненно важного оснащения: средств индивидуальной защиты, аппаратов искусственной вентиляции легких, масок. Они обескровили крайне необходимые системы отслеживания контактов, хранения и распространения вакцин. Они сократили финансирование критически важных институтов: исследовательских центров, общественных больниц, отделений интенсивной терапии, государственных учреждений здравоохранения.

Ученые предупреждали, что не за горами новая вирусная эпидемия, но их никто не слушал. В результате США оказались совершенно не готовыми к коронавирусу. У нас фактически отсутствовала система отслеживания контактов — и её нет до сих пор, хотя прошло уже более года. У органов общественного здравоохранения просто не было возможности организовать всё это. Они до сих пор не исправили положение.

Медицинская работница в Хьюстоне, штат Техас

Крах и без того слабых социальных систем водрузил весь груз заботы на семьи и общины, особенно на женщин, которые по-прежнему выполняют львиную долю неоплачиваемой работы по уходу. Во время локдауна забота о детях и учеба неожиданно были перенесены домой, и это бремя пало на плечи женщин сверх других обязанностей. Делать всё это пришлось дома, в небольшом помещении, будучи не готовыми к таким нагрузкам.

Многие женщины бросили работу, чтобы ухаживать за детьми и другими родственниками. Многих других просто уволили. Третьей группе повезло больше: им удалось сохранить работу и трудиться удаленно из дома, одновременно выполняя работу по уходу, в том числе за оставшимися дома детьми. В этом случае многозадачность поднялась до новых высот безумия. Четвертая группа, «незаменимые работницы», были на передовой, где ежедневно лицом к лицу сталкивались с угрозой заражения, боялись принести вирус домой в семью. Они выполняли необходимую работу, обычно за очень низкую плату, чтобы другие, более привилегированные, могли получить доступ к товарам и услугам, в которых нуждались на время домашней изоляции. Какие женщины оказывались в той или иной группе, всецело зависело от их класса и цвета кожи. Будто кто-то ввел краситель в кровеносную систему капитализма, осветив все основные линии разлома.

В Соединенных Штатах за вспышкой коронавируса последовала впечатляющая волна протестов, возглавляемых в основном чернокожей молодежью, выступающей против полицейского насилия на расовой почве. Приобрел ли слоган Black Lives Matter другое значение во время пандемии?

Это важный вопрос. Почему всплеск активной антирасистской активности в США совпал с пандемией коронавируса? Убийства полицейскими «цветных» продолжаются уже очень давно, как и борьба против них. Почему же протесты стали такими масштабными и длительными именно сейчас, в разгар ужасающего кризиса здравоохранения? Некоторые полагали, что эти месяцы изоляции создали мощное психологическое давление, которое выплеснулось в уличном активизме. Но я думаю, что есть более глубокие причины, укорененные в кризисе, который вызвал некоторые значительные вспышки политической проницательности. Разгадка в том, что сейчас объединились два отчетливых проявления структурного расизма — с одной стороны, несравнимый риск умереть от вируса, а с другой — столь же несопоставимая угроза погибнуть от рук полиции. Оба этих фактора укоренены во всё той же социальной системе.

К тому времени, когда в мае 2020 года вспыхнули эти протесты, было уже ясно, что цветные американцы, в частности чернокожие, непропорционально чаще заболевали Covid и умирали от него. Они получали худшее медицинское обслуживание, у них было гораздо больше сопутствующих заболеваний, связанных с бедностью, дискриминацией и факторами, обостряющими течение болезни, — астма, ожирение, стресс, высокое давление. Они столкнулись с бóльшим риском заразиться из-за работы на передовой, которую нельзя выполнять удаленно, а также из-за стесненных условий проживания. Всё это широко освещалось в медиа. И это нашло отклик, придав новое значение Black Lives Matter.

Этот лозунг распространился с 2014 года, когда после убийства Майкла Брауна полицией в Фергюсоне, штат Миссури, вспыхнуло Движение за черные жизни (the Movement for Black Lives). С тех пор была проведена огромная организационная работа, в том числе в группах повышения осведомленности и чтения. Это сформировало новое поколение боевых активистов-антирасистов, особенно среди цветной молодежи. Таков был контекст, атмосфера, в которую поступали и где обрабатывались сообщения, затрагивающие расовый аспект коронавируса. Вдобавок ко всему этому произошло убийство Джорджа Флойда полицией Миннеаполиса, которое увидел весь мир на жестоком, душераздирающем видео. Итак, запал был зажжен. Другими словами, время было выбрано не случайно.

Лозунг «Жизни черных имеют значение» расширился и углубился — это было выражением того, пандемия и протест сошлись в одну точку. Первоначальный смысл этой фразы был в следующем: если бы жизни черных действительно были важны для системы уголовного «правосудия» США, то не было бы в ее рамках многочисленных форм насилия на расовой почве. В разгар пандемии этот лозунг приобрел новый смысл: черные не должны непропорционально терять жизни из-за этой смертоносной совокупности воздействия инфекции и уже имеющихся проблем со здоровьем — это также указывает на существующие структурные условия.

Электоральное влияние BLM было очень положительным. Наиболее явно это проявилось в штате Джорджия, который из темно-красного^[2] превратился в синий. Избиратели там отдали голоса Байдену и поменяли двух сенаторов: одно место отдали афроамериканцу, а другое — еврею (это большая новость для Глубокого Юга^[3]). Таким образом, демократам передали контроль над Сенатом. Эта динамика включала в себя резкое отвращение белых пригородов к Трампу и массовую явку чернокожих. Последней способствовало движение BLM и годы кампании «get out to vote» («иди голосовать!»), организованной в этом штате. Это была постоянная кропотливая работа местных активистов, таких как Стэйси Абрамс.

Поражение Трампа на выборах праздновали как победу, но не похоже, чтобы победа Байдена вызывала такой же энтузиазм. Как вы оцениваете результаты американских выборов? Одержал ли «прогрессивный неолиберализм» решительную победу в борьбе с реакционным популизмом блока Трампа и прогрессивным популизмом Сандерса?

Мы остаемся, пользуясь термином Грамши, в ситуации междуцарствия, когда старое умирает, а новое не может родиться. В этой ситуации, как правило, происходят шатания, колебания между исчерпанными и неуспешными альтернативами. Сейчас мы всё таки еще не откатились от трампизма к полномасштабному «прогрессивному неолиберализму», воплощением которого были администрации Клинтона и Обамы. Конечно, это может повториться вновь, но движение маятника сдерживается осмелевшим левым крылом Демократической партии.

Поражение Трампа обеспечил альянс между неолиберальным центром партийного истеблишмента — крылом Клинтона и Обамы — и его лево-популистской оппозицией — крылом Сандерса, Уоррен и Кортес. Правда, центристы подстроили грубое исключение Сандерса из праймериз, вопреки — или же благодаря — его сильным выступлениям, чтобы расчистить путь в кандидаты от партии для отстающего к тому моменту Байдена. Но в отличие от 2016 года, ко всеобщим выборам два крыла объединились в коалицию. Фракция Сандерса единодушно поддержала Байдена против Трампа и за это получила большее влияние в политике.

Фото:Dean Moses

В результате прогрессивные популисты и прогрессивные неолибералы теперь находятся в коалиции. Популисты — более слабая партия в этом альянсе, и они не представлены в кабинете Байдена. Но несмотря на это, их роль возросла. Сандерс теперь возглавляет влиятельный Бюджетный комитет Сената и часто раздает интервью на национальном телевидении. Это само по себе новость: раньше его никогда не рассматривали как ключевого спикера или комментатора. Кроме того, удвоила своё присутствие в Конгрессе фракция Александрии Окасио-Кортес, так называемая «Команда» (The Squad), которой удалось выиграть несколько важных выборов в Палату представителей на выборах 2020 года.

Во внутренней политике центристы также двинулись влево. Демократы обеих палат единогласно проголосовали за законопроект Байдена о выделении 1,9 трлн долларов на меры по борьбе с коронавирусом, куда включены некоторые положения из списка требований прогрессивных популистов. Текст этого проекта ясно отражает силу и влияние крыла Сандерса. Это нашло поддержку и среди экономических советников Байдена, которые, хотя обычно и не «левых» взглядов, но по крайней мере частично готовы порвать с глыбами Goldman-Sachs, которые десятки лет руководили Министерством финансов и проводили финансиализацию. Новая команда во главе с Дженет Йеллен имеет нео- или квази-кейнсианскую ориентацию. Хотя она всё еще предана «свободной торговле», но по крайней мере временно отказалась от логики жесткой экономии и отдала предпочтение полной занятости перед низкой инфляцией.

«Команда» Александрии Окасио-Кортес

Нынешнее состояние администрации Байдена представляет собой компромисс. Её политика (пере)распределения несет в себе некоторые возрожденные элементы мышления Нового курса с опорой на свободную торговлю и неолиберальную политическую экономию, в то время как её политика признания включает как меритократические, так и эгалитарные элементы. Здесь переплетено множество внутренних противоречий, которые рано или поздно должны привести к взрыву. Пока не понятно, какую форму это приобретет, как не ясно и то, можно ли разрешить эти противоречия и в какие сроки. Главное, что леволиберальный альянс шаток и не будет длиться вечно. Но что именно придет ему на смену, остается неясным.

Ключевой переменной является степень, в которой политика Байдена удовлетворит население, страдающего не только от последствий пандемии для здоровья и экономики, но и от «ранее существовавших условий». Сорок лет деиндустриализации и оффшоров, финансиализации, уничтожения профсоюзов, распространение низкооплачиваемой работы, упадка инфраструктуры, полицейского насилия, опустошения окружающей среды, разрушения сети социальной защиты — всё это ухудшило условия жизни для бедных, для рабочего класса, для нижнего и среднего слоев среднего класса.

Это процесс, в которых вспыхнуло массовое разочарование в «прогрессивном неолиберализме» по обе стороны популистского протеста 2016 года: одна сторона — это Трамп, другая — Сандерс. Оба этих движения будут существовать в той или иной форме до той поры, покуда продолжаются эти процессы. Таким образом, будущее компромисса Байдена зависит от его способности сделать достаточные уступки для рабочего класса, чтобы удержать левых популистов на плаву и притупить влияние правых. Кроме того, нужно еще и чтобы класс инвесторов остался доволен. Работа не из легких.

Сторонники Сандерса

Избрание Камалы Харрис вызвало смешанную реакцию среди левых: кто-то подчеркивает, что чернокожая женщина заняла пост вице-президента, а кто-то критикует её прошлые взгляды по смертной казни, а также сокрытие ею злоупотреблений властью во время пребывания в должности генерального прокурора штата Калифорния. Каков ваш анализ?

Я никогда не была большой поклонницей того, что Анна Филлипс назвала политикой присутствия. Это идея, согласно которой избрание кого-то, похожего на вас, например женщины или цветного, — это уже само по себе прекрасное достижение. Ни одна из подлинных феминисток не поддерживала Тэтчер. Я думаю, в США мы сейчас яснее отдаем себе в этом отчет после того, как избрали президентом афроамериканца в 2008 году. Благодаря духоподъемной риторике, Обама взращивал огромные надежды на перемены среди множества людей, и люди отдали ему свой голос. Результатом же стало глубокое разочарование. Едва оказавшись во власти, Обама быстро отбросил воодушевляющую болтовню и правил как прогрессивный неолиберал. После такого опыта ни один человек, сколько-нибудь глубоко задумывающийся о политике, не будет испытывать большого восторга от восхождения Харрис на пост вице-президента. Есть такая пословица: «Обмани меня один раз — позор тебе. Обмани дважды — позор мне!»

Камала Харрис

В любом случае, Харрис, в отличие от Обамы, не является ни «темной лошадкой» в политике, ни духоподъемным оратором. У нее длинный политический послужной список: она была прокурором, специализирующимся на тяжких преступлениях, администратором и амбициозной политической деятельницей. Нужно быть умышленно слепым, чтобы представлять её маяком «надежд и перемен». С другой стороны, она очень яркая и гибкая, умеет считывать знаки текущей ситуации и в соответствии с ней менять свой курс. Харрис могла бы полеветь в разумных пределах, если бы этот курс отвечал её амбициям, которые включают в себя и пост президента, к которому она теперь готовится, будучи правой рукой Байдена и его предполагаемой преемницей. Но поскольку Камала только плывет по течению, гораздо важнее проанализировать его.

Когда компромисс Байдена разрушится, а это произойдет непременно, либералы, вероятно, нападут на левых в попытке воскресить прогрессивный неолиберализм в новом обличии, равно как и силы MAGA попытаются воскресить свою реакционно-популистскую альтернативу. В этой точке левые окажутся на распутье.

Один сценарий предполагает очередное погружение в ту или иную разновидность поверхностной политики идентичности с культурой отмены и фетишизмом разнообразия. При другом раскладе возможна серьезная попытка построить третью альтернативу, артикулируя инклюзивную политику признания вместе с эгалитарной политикой перераспределения.

Идея состоит в том, чтобы отколоть элементы, выступающие за рабочий класс, от каждого из двух других блоков и объединить их в новой антикапиталистической коалиции, созданной для борьбы за рабочий класс в целом: не только за «цветных», иммигрантов и женщин, поддерживающих Сандерса, но также принимая во внимание — в опоре на их экономические интересы — и разочаровавшихся в Трампе. Такую коалицию можно понимать как леворадикальную версию популизма. Но я склонна видеть в этом не конечную цель, а переходной этап на пути к чему-то более радикальному, а именно к глубокой структурной трансформации всей нашей социальной системы. Для этого потребуется не только политика левого популизма, но и что-то, похожее на демократический эко-социализм.

Беседовала Алессандра Спано