Евгений Жучинский
Одиннадцать лет назад Илья Волошин[1] сел на самолет и улетел из Сибири в Израиль. Впрочем, евреем он себя не считает, хотя как израильтянин в вооруженные силы Израиля служить пошел. Попал в противовоздушную оборону, а потом чинил вертолеты на базе ВВС «Пальмахим». Его история не фанфары ударным частям ЦАХАЛ и не исповедь о бесконечной войне с палестинцами. Это рассказ о том, как израильтяне пытаются уйти из армии, сидят в военных тюрьмах, и в целом об изнанке службы, как считается, в лучшей армии мира.
«Я узнал, что я еврей, только накануне эмиграции»
В Израиле я оказался десять лет назад в возрасте 16 лет, когда родители решили переехать по экономическим соображениям. До этого здесь оказалась моя тетя и агитировала нас перебраться. Мы жили в Иркутске. Было интересно уехать в другую страну, а потом я понял: в Иркутске мне, собственно, не нравилось. Почти все репатрианты проходят стадию, когда для них в Израиле все хорошо. Здесь действительно неплохо по сравнению с Россией.
Еще на новом месте сразу рассказали, какие израильтяне хорошие и что они хотят мира в отличие от злых арабов. В Израиле все упирается в палестинский конфликт. В обществе устоялось убеждение — мы хорошие, а они плохие.
Евреем я себя никогда не ощущал, как и иудеем, — я атеист. Моя связь с еврейством крайне далекая. В Израиле много таких, как я, которые узнали, что они евреи, буквально накануне эмиграции. Вообще я стараюсь не применять к себе национальные определения. Но поскольку я живу в Израиле, то отношу себя к израильтянам, хотя это очень странная категория; в официальных документах чаще используют «иудей», чем «израильтянин». Местный прикол — для документов спрашивают одновременно и гражданство, и национальность, что для европейских стран не характерно.
"В Израиле все очень этнически и социально разделено: есть городские районы, где живут только религиозные люди, или ашкеназы, или выходцы из Бухары."
Мы жили в Бат-Ям, это пригород Тель-Авива, до центра 20 минут на автобусе. Сам Тель-Авив не такой уж большой город — четыреста тысяч жителей, но агломерация вокруг — это три миллиона человек. У нас в городе доминировали выходцы из России и Украины. В Израиле все очень этнически и социально разделено: есть городские районы, где живут только религиозные люди, или ашкеназы, или выходцы из Бухары.
В израильской школе я не учился, хотя к моменту переезда у меня было всего десять классов российской школы, но тем не менее из России я отбыл с дипломом о полном среднем образовании. Это долгая история, не думаю, что она будет интересна.
Негражданин по призыву
Армия мне была не интересна. Среди русскоязычной молодежи я часто встречал пофигизм к ней, многие из-за эгоистичных соображений не хотят отдавать три года своей жизни. Но я был уверен, что рано или поздно пойду служить. Считается, что это круто для интеграции. Еще меня постоянно спрашивали, был ли я в армии. Я смущался, говорил, что собираюсь туда после университета, где хотел оттянуть призыв, но не получилось.
"Моим родителям дали гражданство, а мне — статус постоянного жителя. Это делает тебя тоже военнообязанным и позволяет получить паспорт спустя два года службы."
В итоге я сам пошел в армию. Мне не дали отсрочку из-за университета. Была мотивация — гражданство. В Израиле еврейство определяется по матери, но если твоя мать не еврейка, но мать твоего отца еврейка, ты уже не еврей в первом поколении по галахе. У меня еврей — прадед, получается, я еврей в четвертом поколении. Моим родителям дали гражданство, а мне — статус постоянного жителя. Это делает тебя тоже военнообязанным и позволяет получить паспорт спустя два года службы.
В феврале 2012 года я ушел в ЦАХАЛ. Призыв происходит довольно пафосно: приезжают призывники с родителями, девушками или парнями. Приходят пьяными только те, кто намерен откосить. Так сделал мой друг, его отвели к психологу, он наплел ему много чего, и в итоге ему дали освобождение.
Когда тебя призывают, ты уже знаешь, где будешь служить, так как до армии проходят распределительное интервью-тест. Но я вот не знал. Меня решили запихнуть в группу к новым репатриантам, там были в основном американцы, которые приехали специально ради армии. Это распространенное явление у евреев США, Канады, у нас даже был один англичанин 28-ми лет со второй степенью магистра по математике. Люди высокомотивированные, если так можно сказать, живут в Израиле всего полгода, но все уже такие сионисты.
Мы прошли месячный курс молодого бойца. Нам много рассказывали об армии, приводили образцовых солдат, показывали фильмы о ЦАХАЛ и успешно промыли мозги милитаризмом. Я принял решение идти в боевые войска, хотя не собирался. Поскольку я был единственный ребенок в семье, то на это потребовалось письменное разрешение родителей. Так я оказался в Противовоздушных войсках. Там тоже есть ребята, которые должны ходить с автоматами на постоянной основе. А так большая часть армии состоит из небоевых частей — снабжение, ремонтники.
Впрочем, за месяц—полтора службы пропаганда меня отпустила. Я попросил родителей написать отказ, и меня перевели в небоевое подразделение Военно-воздушных сил. Некоторые ребята, которые не могли провернуть комбинацию с предками, пытались переводиться другими путями. Почему? Они не фраеры. Большинство молодых израильтян уважают армию, но при этом им нравится, когда всю грязную работу делает кто-то другой. Мотивация у сослуживцев была невысокая.
В боевых войсках тяжело — дом ты видишь раз в три—четыре недели, в зависимости от батальона промежуток может отличаться. Для ЦАХАЛ это немалый срок, ведь есть должности, где на побывку возвращаются, чуть ли не каждый день. Но разговоры о том, что солдаты регулярно получают увольнительные не совсем корректные. На курсе молодого бойца я ездил домой раз в две недели, а на боевых заданиях можно месяцами ждать; офицеры хвастались, как сидели безвылазно в засадах по 100 дней.
«Запугивают агентами ХАМАС в центре Тель-Авива»
Проблем с тем, что я еврей в четвертом поколении у меня не было. Половина сослуживцев были русскоязычные, какая здесь дискриминация? Все затруднения у русскоязычной алии были в 1990-х. Конечно, есть определенное ущемление в обществе, но на службе ничего такого нет.
По странному стечению обстоятельств в ЦАХАЛ этническое происхождение влияет на распределение солдат. Конечно, все намного сложнее, и это скорее зависит от социально-экономического базиса, который есть у призывника. Но, к примеру, была закрытая где-то полтора года назад 160-я вертолетная эскадрилья, которая базировалась в «Пальмахиме». Там пилоты были в основном выходцами из арабских и, шире говоря, ближневосточных стран. Но в армии подавляющее большинство пилотов — белые ашкеназы.
Особой иерархии среди израильских солдат нет. С кем-то дружишь, с кем-то — нет. Офицеры на базе ВВС — это менеджеры, которых все тихо ненавидят. В нашей части была сильная субординация без неформальных отношений. Даже контрактники не вели с ними дружеских бесед. Над офицерами можно, конечно, и посмеяться, и послать их, и ничего тебе за это не будет. В полевых частях другая субординация: там офицеры даже едят вместе с рядовыми в столовой.
Большую часть службы я провел электриком, чинил вертолеты на базе «Пальмахим» в центре страны. До ближайшего населенного пункта было пять минут на машине. Вообще базы ЦАХАЛ часто расположены в центрах городов или рядом с ними. Так, Генштаб находится посередине Тель-Авива. При этом Израиль обвиняет ХАМАС в том, что он запускает ракеты рядом с палестинскими школами и больницами.
В армии все время пугали, что нельзя фотографироваться с понтом в форме, разговаривать в автобусе о службе. Страшили агентами ХАМАС в Тель-Авиве. Но вот запрета на мобильные телефоны у нас нет. Были случаи, когда летчики отправляли друг другу планы боевых вылетов через WhatsApp или Фейсбук. Удобно же.
Молодежь только и говорит, как она ненавидит арабов. Я встретил только одного человека, который сомневался в «линии партии». Общался с теми, кто ненавидел не только на словах. Есть «магавники», это жандармерия, они подчиняются полиции, но при этом они солдаты. Рассказывали всякие истории, как они издеваются над палестинцами.
Диалоги об арабах и нестабильной ситуации я слышал на протяжении всей службы. Это исходит не столько от прямых командиров, а от вышестоящих офицеров — они люди с закостенелым мышлением, но не ксенофобы. Нас периодически собирали в зале, рассказывали всякую неинтересную статистику и об абстрактном противнике, который ударит из Газы, Ливана и Ирана. При этом ультраправых фанатиков в офицеры не берут. Офицеры — это элита, на командных курсах большой отсев.
"Агрессивных дурачков отправляют в места, где они ничего особенно не решают. Хотя ультраправые не обязательно рвутся в армию, а если и идут, то не туда, где они смогут убивать палестинцев."
Фанатиков стараются до службы в боевых частях не допускать. Например, известный случай в Хевроне: солдат, футбольный фанат, лайкавший в Фейсбуке местных ультраправых, добил раненого палестинца — это скорее исключение. Кстати, на его защиту в итоге встали министры и широкие слои общественности, по разным опросам — от 65 до 85 процентов. И его вместо ареста отправили в КПЗ на базе, где он наверняка спокойно пользовался телефоном и ему вообще было круто[2]. В общем, агрессивных дурачков отправляют в места, где они ничего особенно не решают. Хотя ультраправые не обязательно рвутся в армию, а если и идут, то не туда, где они смогут убивать палестинцев.
Ультраправый в Израиле — это тот, кто считает себя иудеем и предъявляет права на весь Израиль и Западный берег. Палестинцы для них — это не местные, а недочеловеки-арабы, которые могут убираться в остальные 40 арабских стран. Ультраправые религиозны, есть направление национал-иудаизм. Но их не надо путать с ортодоксальными евреями, к которым у общества большие претензии: они не работают, сидят на пособиях в подаренных государством квартирах, но долг родине в армии они не отдают. Недавно правительство пыталось призывать ортодоксов, но долго это не продлилось.
Пока я служил, Израиль дважды воевал, прошел «Облачный столп» (ноябрь 2012 года) и последнее кровопускание в Газе — «Нерушимая скала» (июль—август 2014-го). Но за всю службу я ни разу не попал на Западный берег. Только один раз меня послали охранять еврейские поселения границей с Газой.
«В военной тюрьме только карцер похож на нормальную тюрьму»
Разрыв с армией стал для меня осознанным решением. Долгое время я не был причастен к активистской деятельности, политизация у меня началась, когда пошел учиться в университет. Через год в армии я примкнул к анархо-группе. Большинство людей из нее не служили по идейным соображениям.
Я планировал получить гражданство и свалить с армии. Отслужив 2 года и 2 месяца, решил попробовать. В Израиле это, в отличие от других стран, легко. Знакомый родом из Эритреи рассказывал, как у них, где армия репрессивная, в нее забирают на много лет; если хочешь убежать — надо это делать под покровом темноты. Здесь же бегать от армии — это перестать возвращаться с увольнительной. Так я и сделал. Мне позвонил командир: «Бла-бла-бла». Ничего не происходит. Прошло двадцать дней, и я без формы приехал в часть, написал письмо командованию, где высказал все, что о них думаю.
Процедуру выхода из армии я представлял: надо будет отсидеть. Меня судил офицерский суд — наказали не за отсутствие, а за то, что пришел без формы. В тюрьму, правда, не отправили. Сказали: иди в комнату, никуда не уходи с территории базы. Я же взял личные вещи — и домой. Подождал еще двадцать дней и направился в отделение военной полиции. Адвокат (его мне дала армия) отказался меня представлять, когда я сказал, что ухожу по идеологическим причинам. И меня наконец-то отправили в армейскую тюрьму № 6 (Хайфа) — на 20 дней.
Прикол израильских военных тюрем — там тебя заставляют надевать американскую форму «вудлан». Наверное, США в рамках какой-то гуманитарной программы отправили сюда кучу поношенного камуфляжа. Мне это не понравилось, я отказался носить эту штуку, и меня посадили в карцер. В принципе, было интересно проверить всю тюрьму изнутри.
В военной тюрьме только карцер похож на нормальную тюрьму. Ты сидишь в одиночной камере, на тебя постоянно светит лампа, наблюдает видеокамера. Сигарет нет, в углу жутко воняет туалет, днем спать нельзя, кормят какой-то фигней. На день подсаживают «суицидника», которому после двух лет службы все надоело и он начал косить. В карцере сидят в основном буйные и суицидники, но их немного. Долго там я не просидел. Оказалось, что там нельзя читать — это меня добило.
Меня отправили в обычный блок, в тюрьме их всего три. В первом четыре камеры человек по сорок. Второй — сектор с большими армейскими палатками на воздухе, их четыре, в каждой по двадцать человек. Блок с палатками самый комфортный, там и погулять нормально можно. И третий блок — камеры по четыре человека.
Основной контингент тюрьмы — люди, решившие погулять несколько месяцев или намеренные покинуть армию раньше конца службы. Есть разные способы — изображать из себя самоубийцу или перевернуть стол у командира. Есть и осужденные за реальные преступления — изнасилования, нарушение устава в боевых частях, но таких меньшинство.
Рукоприкладства не было. Конечно, в карцере могут немножко отпинать. Охранники — обычные срочники, они демонстрировали некоторое презрение к нам. Нас постоянно строили — день в тюрьме состоял из подъема в 5 утра, построения, аккуратного похода покушать, вновь построиться и посчитаться и т. д. Все надо делать слаженно и красиво. Нам говорили: «Солдаты, вы что, как девочки, постоять нормально не можете?»
В тюрьме тебе каждый день приходит на счет одиннадцать шекелей, за два дня можно накопить на пачку сигарет или на чипсы или шоколадку. Раз в день всех торжественно ведут за покупками — это событие. Иногда ларек могут не открыть в наказание.
"Чем ниже социальное положение человека в Израиле, тем больше у него правых идей в голове."
В тюрьме есть три категории, которые заметны, и все они относятся к социально плохо защищенным группам израильтян. Это — русскоязычные, эфиопы и «марокканцы» (выходцы из восточных стран). Последние репатриировались в 1950—1960 годы, их селили в ужасных условиях, во временные будки, где они жили по двадцать лет. А фалаша[3] сами по себе очень милитаристски настроены — чем ниже социальное положение человека в Израиле, тем больше у него правых идей в голове. Для фалаша придумали легенду из Торы о том, как царь Соломон послал иудейских воинов из колена Дан к царице Савской и они там остались. Вот ашкеназов в тюрьме мало, они живут в Израиле очень хорошо.
Я вышел без какого-либо результата. Уехал за границу на несколько месяцев, но меня за это даже не наказали. Адвокат хотел меня отмазать по популярной причине, что я ушел в самоволку, чтобы поработать. Судье были даже не интересны мои мотивы.
Потом я получил второй срок — еще 20 суток. Когда я сидел тогда в тюрьме № 4, что возле Ришон-ле-Циона, в Газе проходила операция «Нерушимая скала». Нам постоянно включали новости по телевизору, раздавали ангажированные газеты. В итоге многие солдаты рвались на войну.
«Вертолеты я больше не чинил»
В результате я не могу сказать, что у меня получилось выйти из армии по политическим мотивам. Из-за этого я даже на время покинул анархо-движение — все-таки находиться солдату в анархической организации не правильно. Потом вернулся.
Армия просто не признает отказ от службы, для нее этого протеста не существует. После второй отсидки меня направили на комиссию по непригодности, ее вел командир моей базы в звании генерала. Сидим, разговариваем. Вот тут я и почувствовал, что генерала мои взгляды не интересовали, он повел разговор на тему того, какое я и мои родители имеют отношение к евреям. «Ты же понимаешь, у нас и друзы служат, и некоторые арабы. То, что ты не еврей — это не повод не служить», — заявил он.
Комиссия решила, что я пригоден к службе с формулировкой, что в армии есть и атеисты, и арабы, а моя мотивация не аргумент. Вертолеты я больше не чинил, меня поставили садовником — это самая раздолбайская должность на базе. Приходил часам к 8 утра и уходил в 12 дня. В перспективе я понимаю, что это какой-то вклад, ведь взамен меня могли поставить солдата, который мог служить на палестинских территориях. В Израиле есть и те, кто идет в отказ еще до призыва. Это эффективнее, чем так, как я пытался. Лучше бы я сразу не пошел в армию, отказался от привилегии гражданства.
"Информация об отказниках доходит до небольшой части израильского общества. Соседи? Да им пофиг. Сослуживцы — их это не отторгало."
В районе, где я жил, мои похождения никого не волновали. Мой случай в СМИ особо не освещали. Информация об отказниках доходит до небольшой части израильского общества. Соседи? Да им пофиг. Сослуживцы — их это не отторгало.
После демобилизации тебе платят 30 тысяч шекелей. Часть суммы получаешь сразу, а вторую половину имеешь право потратить на определенные государством нужды — учеба, свадьба, жилье. По израильским меркам это копейки. Если бы ты три года стабильно работал, а не служил — то накопил бы гораздо большую сумму, 30 тысяч здесь за 7 месяцев работы за минимальную плату получают. Ну, дали немного денег — ну и хорошо.
Теперь я работаю и учусь. Живу на юге Тель-Авива, это район населен преимущественно иммигрантами из Африки. У нас как-то проходила демонстрация жителей, которые обратились к мэру с просьбой спасти их от наплыва «черных». Собрали они человек пятьдесят. Было странно. Мы, несколько человек из анархистов, парочка антифа, подошли и кричали им: «Тель-Авив для всех!». К нам ломанулись бабушки, а менты нас прогнали. И такое в Израиле бывает.
Примечания
1. Имя изменено, герой пожелал оставаться анонимным. — Прим. ред.↩
2. В итоге сержант Элиор Азария осужден на 18 месяцев тюрьмы.↩
3. Фалаша — ефиопские евреи. — Прим. ред.↩