Вадим Осин
В центре внимания данной статьи – гендерное измерение постсоветской Академии. Его описание базируется на двух типах источников, каждому из которых соответствует свой метод анализа, а сопоставление результатов, полученных посредством контент-анализа и интервью, позволяет проследить разнообразные проявления гендера в постсоветской Академии.
Патриархат в социальных науках Украины и Молдовы
Эмпирическим базисом первой части работы выступают объявления о предстоящих защитах кандидатских и докторских диссертаций, регулярно публикуемые в соответствующих изданиях1. В выборку попали объявления о защите 5909 кандидатских и 806 докторских в Украине (1999–2012), 126 кандидатских и 28 докторских – в Молдове (2002–2012). Часть результатов проведенного контент-анализа представлена в Таб.1.
Таблица 1. Гендерный состав объявлений о защите кандидатских и докторских диссертаций в Украине и Молдове (1999–2012), процент, кол-во.
Данные табл. 1, отражающие гендерную структуру объявлений о защите кандидатских и докторских диссертаций в Украине и Молдове (1999–2012), позволяют сформулировать два вывода. Во-первых, необходимо различать кандидатский и докторский уровни социальных наук в Украине и Молдове. В зависимости от того, о какой именно научной степени и по какой именно специальности идет речь, меняется гендерный состав соискателей, а также место их работы. Во-вторых, постсоветская социальная наука феминизирована на кандидатском и маскулинизирована на докторском уровне в четырех исследуемых отраслях науки. Феминизация особенно касается социологии, в рамках которой свыше 70% соискателей кандидатской степени были женщины – как в Украине, так и Молдове.
Данные по «кандидатской науке» согласуются с известной тенденцией, согласно которой в развивающихся государствах женщины-ученые имеют лучшие, по сравнению с женщинами-учеными в развитых странах, шансы сделать успешную научную карьеру2. На докторском уровне история, политология и государственное управление в Украине и Молдове являются маскулизированными областями научного знания. Если вынести за скобки особый «случай социологии», можно констатировать почти двукратное уменьшение доли женщин в украинской докторской исторической науке по сравнению с кандидатской (27,2 vs. 53,2%). Чуть меньшее сокращение наблюдается в политологии и в государственном управлении. При статистической условности данных по Молдове, там наблюдается та же картина.
Я полагаю, что кандидатская наука на постсоветском пространстве представляет собой низовой уровень научной иерархии, и его конституирование приемлемо описывается фразой «ученым можешь ты не быть, но кандидатом стать обязан». В то же время докторская наука – более высокий уровень, на котором включаются, помимо научных, дополнительные факторы гендерной селекции в иерархически устроенной Академии. И это вполне согласуется с теорией патриархата, согласно которой женщины концентрируются прежде всего на нижних позициях любой иерархии, в том числе и академической. Чем выше престижность профессий или чем выше должности, тем меньше наблюдается женщин, что и показывает сравнение данных по двум релевантным уровням.
Еще более явной эта тенденция становится при внимании к месту работы соискателей на момент защиты соответствующих диссертаций. Самыми статусными (если не в Академии, то в обществе, по крайней мере) местами работы можно полагать следующие: выборные (депутаты, главы облсоветов), назначаемые (например, губернаторы) и хозяйственно-управленческие (например, директора заводов). При подобной дифференциации становится очевидным, что, несмотря на преобладание женщин в той или иной степени во всех четырех научных дисциплинах, на назначаемых, выборных и/или хозяйственно-управленческих должностях женщин абсолютное меньшинство. Например, совокупный процент женщин-соискателей кандидатской степени в политологии, основным местом работы которых являются три выше отмеченные должности, составляет 6,6, а удельный вес женщин в докторской науке – 0,6%. Для государственного управления данные более красноречивы – 15,2 и 1,4% соответственно. Таким образом, речь идет о последовательном снижении доли женщин на более статусных и престижных позициях 3.
Украинская политология в период феминизации: борьба за и против патриархатной эпистемы
Во второй части статьи я собираюсь продемонстрировать гендерно-специфический «отбор» научных кадров в постсоветской политической науке, одной из «новых» социальных наук, прослеживаемый на основании 35 интервью с профессорами и доцентами политологических сообществ Симферополя, Харькова, Львова и Кишинева 4.
В ходе интервью задавались вопросы, касающиеся гендерных аспектов политологии: «С Вашей точки зрения, имеет ли смысл говорить о гендерном измерении в украинской политической науке? Сталкиваются ли женщины-политологи со “стеклянным потолком” и / или специфическим отношением со стороны коллег-мужчин или общества?» Опыт личной включенности в политологическую среду позволял надеяться на выявление различных стратегий категоризации гендерного опыта. При анализе ответов я выделил два основных индикатора гендерной дифференциации в профессии: распространенность диаметрально противоположных мнений по поводу гендерной дискриминации и склонность к прямому искажению объективных фактов.
Что касается однозначных оценок положения дел с равноправием в украинской политологии, то с утверждением о наличии дискриминационных практик согласились 7 из 11 украинских респонденток – и только один мужчина из 12 опрошенных. Отмечу, что пять респонденток указали на примеры личной дискриминации по половому признаку. Само по себе это не означает, что остальные респондентки, признавшие факт гендерной дискриминации, не сталкивались с ее проявлениями. В этом частично убеждает та уверенность, даже горячность, с которой говорят о дискриминации, не приводя примеров (на чем я и не настаивал): «да-да-да, конечно». Распространенные примеры гендерной дискриминации – трудоустройство и адекватная оплата 5. Проблема трудоустройства проявляется с самого начала:
Я видела, что молодых людей в науке гораздо больше поощряют, гораздо охотнее берут в аспирантуру. Потому что даже у нашего на тот момент заведующего кафедрой, моего научного руководителя, был стереотип, что девушка имеет меньший шанс или меньшую вероятность написать и защитить диссертацию, потому что она выйдет замуж, родит ребенка и забросит науку. В тот момент молодые люди им лично воспринимались как потенциальные ученые (ХЖК(п)–1) 6.
Очевидно, что если одна группа (женщины) видит притеснение и указывает на его примеры, а другая группа (мужчины) отвергает какую-либо дискриминацию, мы имеем дело со скрытым источником конфликта.
Второй индикатор базировался на допущении, что доминирующая гендерная группа будет проявлять чрезмерную чувствительность к малейшим тенденциям в традиционном распределении гендерных ролей в науке, оспаривая легитимность самой постановки проблемы неравенства. Поэтому я ожидал, что мужчины будут более склонны оспаривать объективные данные, на основании которых строится критика гендерного режима, и это оправдалось. Опрошенные женщины объясняли сложившееся положение ссылками на гендерные стереотипы и ряд других факторов, но никогда не апеллировали к статистическим выкладкам. Значительное число мужчин, напротив, пытались при помощи цифр обосновать справедливость статус-кво. При этом они допускали серьезные искажения, вплоть до заявлений о тотальном преобладании женщин в профессии:
Но я бы не сказал, что здесь женщины как-то недореализовывают, или что-то здесь есть особое… Наверное, по количествам докторов наук примерно 50 на 50, наверное, мне так кажется. Ну, может, даже женщин и больше, возможно. Потому что более динамично в этом отношении, по крайней мере (ХМК(ф)–1).
Я могу сказать, что среднестатистический кандидат, а особенно доктор наук – это женщина после декрета в возрасте 35-45 лет. На специализированном ученом совете все больше появляется молодых женщин-докторов, дальше их будет еще больше, потому что тенденция в геометрической прогрессии (ЛМК(п)–2).
На самом деле процент женщин-докторов по политологии в Украине, защитившихся в период 1999–2012 гг., составляет 32,7%. Данные Таблицы 2 показывают, что оценки респондентов можно считать адекватными только если речь идет, во-первых, об уровне кандидатских диссертаций (а не докторских), а во-вторых, касается социальных наук в целом, а не конкретно политологии. В политологии доля женщин-соискателей кандидатской степени чуть больше 50% (в истории и социологии этот процент выше – 53,3% и даже 71% соответственно).
То, что в четкой академической иерархии респонденты-мужчины «путают» кандидатский и докторский уровни, свидетельствует даже не о проекции, а о принципиально политическом характере занимаемой ими позиции. Если бы мы имели дело с экспоненциальным ростом женщин в науке, и в каждый выбранный период времени их количество возрастало вдвое, тогда можно было бы предположить, что респонденты переносят оценку тенденции на текущее положение дел. То есть, неуклонный рост представительства женщин в политологии воспринимается в качестве угрожающего для представительства мужчин в профессии, и это побуждает респондентов уже сейчас констатировать в качестве настоящего всего лишь (гипотетическое) будущее политической науки, в котором женщин – подавляющее большинство, а мужчины, соответственно, в явном меньшинстве. Однако достаточно широкие хронологические рамки нашей выборки (полтора десятилетия) позволяют говорить лишь об относительно равномерных флуктуациях 7 от года к году, не имеющих характера устойчивого лавинообразного нарастания нового качества. Налицо режим гендерного неравенства в украинской политологии, причем характеризуемый готовностью доминирующей – мужской – части профессии его игнорировать, тривиализировать 8 или защищать.
Таблица 2. Динамика защит женщинами кандидатских и докторских диссертаций в Украине (1999–2012, %)
В то же время, надо признать действительно значительным число женщин-ученых в политологии, и респонденты обоих полов (независимо от политических выводов, делающихся на этом основании) склонны интерпретировать относительную феминизацию профессии при помощи набора гендерных стереотипов. Многие респонденты и респондентки совершают методологическую ошибку, рассматривая феминизацию в качестве аргумента против диагноза гендерной дискриминации (что может также являться сознательной защитной реакцией, по крайней мере со стороны мужчин) 9. Интереснее то, что как мужчины, так и женщины при объяснении феминизации прибегают к одним и тем же кластерам гендерных стереотипов, только дают им полярно противоположные оценки. Убежденность в том, что «женщины более собранные, ответственные, усидчивые, терпеливые и организованные, чем мужчины», для одних служит аргументом в пользу преимущества женщин в науке, а для других – свидетельством их ущербности 10. Проследим, каким образом эти тропы встраиваются в общую линию аргументации.
Мужчины иногда подчеркивают такие качества женщин, как старательность и ответственность, чаще сопровождая их дополнительными характеристиками. Предполагаемая предрасположенность к рутинной работе подразумевает в этом случае недостаток воображения или креативности:
Женщина более внимательна к мелочам, мужчины – возможно, схватить какую-то такую более общую линию. Когда в декрете нечего делать, страшно выходить на работу, надо повысить свой статус, надо быстренько сделать докторскую… И, кроме того, вы понимаете, что сейчас для защиты диссертации не нужно оригинального мышления, глубины, хватки. Нужно терпение и скрупулезность в обработке чужих текстов, работе с текстовыми редакторами и так далее. А это больше женские черты (ЛМД(п)–2).
Респондентки не отрицают присущих им старательности, усидчивости, внимательности и ответственности, но приходят к совершенно иным выводам:
Сегодня женщины достигают больших результатов в науке именно благодаря своим личным качествам, благодаря тому, что они ставят цели и их достигают. Мужчины в этом отношении выглядят более слабыми и менее собранными (СЖД(г/у)–1).
Я заметила, что все больше и больше женщин идет в политологию. С чем это связано? Я думаю, что это связано, во-первых, с характером женщины как таковой, поскольку там, где трудно, у нас всегда женщины туда вперед и идут, а мужчины – они несколько отстают в этом аспекте (ХЖД(п)–1).
Суть мужского взгляда на структурные условия научной активности изложена одним из наиболее информативных респондентов:
Когда появились стабильные зарплаты в университетах и когда они были подняты до приемлемого для выживания уровня, эти позиции оказались очень интересными. Как молодым женщинам, которые искали возможность для реализации своих амбиций, научных интересов, так и женщинам, которые уже имели семью и которые искали такую стабильную работу, где, может быть, не надо сильно выкладываться. Можно ходить на лекции, читать эти лекции, получать неплохую зарплату, и в то же время, за счет более гибкого графика преподавателя, больше внимания уделять детям и семье. И эта ниша, в силу институционального характера, оказалась очень приемлемой, заманчивой для женщин (ХМД(п)–1).
Однако то, что заманчиво для одних, выглядит совсем иначе для других:
И в то же время… происходило «вымывание» ученых-мужчин и преподавателей-мужчин, которых не устраивал уровень зарплат в академическом институте и зарплата преподавателя. То есть, мужчины «вымывались», так как они искали более высокий уровень заработка, а если работали в науке или, скажем так, в прикладных исследованиях, шли в более денежные [сферы], с бóльшим вознаграждением. То есть, это мог быть третий сектор, политическое консультирование, прикладная политология. И вот мы знаем и Фесенко, и Карасев, – вот они выбрали как раз вот такой путь. Но это лишь верхушка айсберга, а огромное количество специалистов среднего уровня, ниже среднего уровня – просто ушли (ХМД(п)–1).
Респондент защищает сложившуюся иерархию гендерных ролей вопреки наглядным успехам женщин в Академии, намекая на их иную, не такую, как у мужчин, (неполноценную) мотивацию в профессии. Одновременно он дает понять, что мужчины сдали свои позиции не в силу конкурентоспособности коллег женского пола, но потому, что в силу ответственности своей гендерной роли переключились на обеспечение семей посредством других, более важных видов деятельности. При явной политической ангажированности этой позиции, нельзя считать ее абсолютно беспочвенной – аналогичную логику можно встретить и в комментариях женщин:
Я просто видела, что труд в высшем учебном заведении – это два месяца отпуска, и плюс еще особо так не перегруженный рабочий день (СЖД(г/у)–1).
В этом контексте работоспособность женщин рассматривается как фактор нечестной конкуренции, угрожающей не просто коллегам-мужчинам, но самому будущему науки:
Ну хорошо, давайте всем как бы раздадим кандидатские дипломы. Что от этого изменится? То есть, они что, все станут сразу учеными? То есть, все равно наука – она будет прибежищем немногих, скажем так, и индивидуальности. Есть научные работники, которые фиксируют, скажем, какие-то изменения в растворе, они ведут такую как бы работу учетчиков. Да, они могут при этом иметь кандидатские и даже докторские степени. Но это не совсем наука. Наука – это такое предприятие по изысканию, по прорыву к сущности явлений или процессов, которые ученый изучает. А не просто некая фиксация, которая иногда очень нужна, которая о чем-то там говорит. Но это все-таки поднаука, квазинаука (СМК(и)–1).
Обзор стратегий поддержания и нарушения традиционного гендерного порядка возвращает тему призвания политолога в условиях социальной трансформации. Гендер оказывается столь же важным фактором определения повестки «призвания», как и обсуждавшееся выше различие между «теоретиками» и «практиками». Респонденты и респондентки продемонстрировали структурные различия в оценке своей роли в профессии при взгляде через призму меняющейся констелляции социально-политических обстоятельств, финансовых возможностей, мотивации, убеждений и верований.
Мужской взгляд на «призвание», по сути, заключается в следующем: политическая наука в Украине слаба, в силу чего профессия рекрутирует слабых (женщин). Слабость же подавляющего большинства мужчин, оставшихся в профессии, видится в экономических условиях их деятельности, в то время как слабость женщин связывается, по умолчанию, с их социально-психологическими, если не биологическими качествами. Современная украинская политология формирует «сомнительное призвание» 11, и призвание это, скорее всего, «мужского рода». Впрочем, не все мужчины оказываются «подлинно избранными», а лишь небольшая их часть – наиболее отвечающие романтическому (сформировавшемуся еще в первой половине XIX в., на заре профессионализации науки) идеалу ученого: поиск истины ради истины, стоицизм в неблагоприятных материальных обстоятельствах, способность к озарению 12. С этой точки зрения, пришедшие в профессию на волне ее феминизации женщины не соответствуют подлинному призванию и типологически схожи с большинством оставшихся в профессии лишь по инерции (без настоящего призвания) мужчин, что еще более усиливает отчуждение и эскапизм, которые отличают поведение ученых при неопатримониализме. Один из наиболее откровенных респондентов с горькой иронией охарактеризовал типологический состав постсоветской академии, в которой структурные различия перестают играть роль, будучи одинаково далекими от нормативного призвания:
…принцип негативной селекции, который действует много лет, потому что в науку идут домохозяйки, чьи-то дочки или любовницы, и полоумные романтики. И, естественно, костяк науки – жулики, то есть люди, которые просто ищут коррупционные схемы, ищут пути заработка. Ясно, что эти последние люди не могут продвигать, ибо не заинтересованы, а первые категории – просто не способны на это (ЛМК(п)–2).
Основной тезис респонденток может звучать так: современные украинские мужчины слабы, а потому политическая наука должна перейти к сильным. То есть – к женщинам. Разделяя, тем самым, с мужчинами дискурс «слабости» (как элемент политического конфликта по поводу гендерно обусловленного места в академической иерархии), они связывают ее не с институциональным положением науки, а с личными качествами самих мужчин. Дискурс же «призвания» оказывается лишенным всякой гендерной специфики, поскольку большинство в профессии составляют люди – как женщины, так и мужчины, – выбравшие ее скорее потому, что у них было мало шансов преуспеть в другой, возможно, более конкурентной сфере (будь то бизнес или политика) 13. Ответы респонденток одновременно и опровергают стереотипы (патриархатный миф об особой предрасположенности мужчин к занятию наукой), и активно задействуют их, когда напрямую возлагают на мужчин вину за непритязательное состояние научной сферы. В доминирующей гендерной логике мужчины начинают восприниматься слабыми: столкнувшись с проблемами, они не сумели их преодолеть и довольствовались пассивной ролью тех, кто лишь реагирует на события. Лишившись традиционной роли «главного добытчика», они не приобрели взамен больше ничего, вынудив женщин принять главную ответственность на себя:
Я думаю, что, особенно если это касается политологов-женщин, они должны быть более амбициозными и целеустремленными, поскольку они пытаются реализовать себя в большем количестве областей, чем мужчина-политолог (ЛЖК(п)–1).
В рамках проведенного исследования можно сформулировать в качестве предварительной гипотезу, согласно которой постепенная феминизация украинского обществоведения не сопровождается пока деконструкцией патриархата как укорененной эпистемы. Осознание женщинами-политологами собственной ценности по-прежнему формулируется в категориях гендерных стереотипов и оценивается с точки зрения установления гегемонии через освоение гендерных ролей, традиционно считавшихся «мужскими». Можно только гадать, приведет ли нормализация ситуации в высшей школе и укрепление ее социального статуса к “вымыванию” женщин из академии (подобно тому, как это произошло во многих профессиях после второй мировой войны). Или, напротив, процесс феминизации необратим – и, подобно борьбе за женское равноправие в США, «эта война уже выиграна» 14, только совсем другим способом. Для определенных выводов необходимо проведение специальных исследований в этой сфере. Они же должны дать ответ на вопрос, является ли «феминизация» университетских социальных наук фактором, потенциально подрывающим режим постсоветской Академии и утверждающим новый гендерный порядок, или же, напротив, сохранение патриархатной эпистемы в гендерных стратегиях женщин-ученых будет способствовать и воспроизводству неопатримониального режима в новых условиях
Читайте також:
Пошуки суб'єктності української політології: між «великим» і «малим» колоніалізмами (Вадим Осін)
Классовый вопрос постсоветского феминизма, или Об отвлечении угнетенных от революционной борьбы (Елена Гапова)