В начале коронавирусной пандемии все в Беларуси, включая президента Лукашенко, ожидали, что запланированные на 9 августа президентские выборы будут скучными. Предыдущая президентская гонка в 2015 году была унылой и предсказуемой: установилось «холодное перемирие» между белорусской оппозицией, напуганной действиями России на востоке Украины, и властью, в который раз начавшей заигрывать с Западом. Спустя два года стихийные всплески недовольства «тунеядским законом» быстро стихли после избирательных репрессий, частичных уступок власти и бездарных действий оппозиции.
В начале 2020 года углеводородный скандал с Россией и пандемия, казалось, поглотили всю энергию. И тут, внезапно, предвыборная кампания, которая уже на ранних этапах по накалу и свежести напоминала первые выборы Лукашенко, где он выступал как молодой демократ против все более авторитарной, унаследованной с советских времен бюрократической машины. Поддерживаемая Западом старая оппозиция, которая вела контрпродуктивную борьбу с белорусским правительством в течение 20 лет, осталась на вторых ролях. Фавориты всех удивили: провинциальный видеоблогер Сергей Тихановский, бывший топ-менеджер Белгазпромбанка Виктор Бабарико, экс-дипломат и глава IT-парка Валерий Цепкало. Последние два － перебежчики из высших элитных кругов Беларуси, чего не наблюдалось в течение 20 лет.
"Мысль о том, что это белорусский «Майдан», преследует как экспертов «Радио Свобода», так и комментаторов российских каналов."
Новое движение протеста достигло рекордного географического размаха и мобилизации, невиданных с конца 1990-х годов. Реакция государства была также беспрецедентной: репрессии были быстрыми и упреждающими, возвращая воспоминания о первом постсоветском десятилетии, когда основные кандидаты были дисквалифицированы еще до того, как они могли вступить в гонку. Главы штабов трех кандидатов — Светлана Тихановская, Вероника Цепкало и Мария Колесникова— объединились в мощную кампанию, привлекая толпы студентов, предпринимателей и рабочих под лозунгом «Я/Мы 97%».
Предвыборный митинг в Минске 30 июля
Бесполезно ожидать простых причинно-следственных объяснений такого поворота. Штампы «новой холодной» или «гибридной войны» не работают, ведь Лукашенко обвиняет Россию в кукловодстве и переброске «зеленых человечков», а новая оппозиция демонстрирует геополитический промискуитет, обещая процветающие отношения со всеми соседями и избегая спорных тем. Мысль о том, что это белорусский «Майдан», преследует как экспертов «Радио Свобода», так и комментаторов российских каналов, но на местах все выглядит иначе, если не противоположно тому, что происходило в Украине в 2014 году.
В этой статье я анализирую долгосрочные тенденций мутаций «белорусской модели» и наслаивающиеся на них конъюнктурные события, которые и создали условия для нынешней неординарной ситуации.
Коронавирус и положение рабочих
Лукашенко проявил типичное популистское отношение к коронавирусу. Ухватившись за это, оппозиция связывала антиправительственные настроения с реакцией белорусского государства на пандемию. Оппозиционные комментаторы присоединились к западным СМИ в восторженной насмешке над решением белорусских властей избежать жесткого карантина, сосредоточившись на карикатурных высказываниях президента и игнорируя реальные усилия системы здравоохранения страны. Лукашенко обвиняли в отрицании угрозы вируса, государственные органы — в сокрытии реальных масштабов пандемии и в неспособности бороться с ней. Напротив, низовой активизм завоевал уважение, помогая белорусской системе здравоохранения справиться с ситуацией. Однако не столько сама эпидемиологическая ситуация, сколько ее экономические и идеологические последствия подпитывают нынешнее недовольство.
Как я объяснил в другом тексте, Беларусь в целом хорошо справилась с весенней волной пандемии благодаря быстрому развертыванию внушительных санитарно-эпидемиологических и медицинских ресурсов. С июня число новых инфекций пошло на спад (c более 800 случаев в день в начале июня до около 150 ежедневно за последние две недели), и теперь Украина, которая ввела драконовские меры еще в марте, относит Беларусь в категорию «зеленых» стран наряду со Швецией.
"Белорусские власти не шли на жесткий карантин в целях сохранения своей экономики, меры экономической поддержки населения ввелись с опозданием и бремя экономических последствий эпидемии перекладывалось на рабочих."
На этом, правда, параллели со Швецией и заканчиваются. Несмотря на то, что белорусские власти не шли на жесткий карантин в целях сохранения своей экономики, меры экономической поддержки населения ввелись с опозданием и бремя экономических последствий эпидемии перекладывалось на рабочих. В то время как бизнесу предложили отсрочки по выплате процентов, арендной платы и другие преференции, положение рабочих только ухудшилось. Мало того, что не было никаких дополнительных выплат к падающей заработной плате, работодатели получили право временно переводить своих работников на другую работу или к другому работодателю в короткие сроки. Доходы людей также пострадали от принудительного перевода на неполный рабочий день и вынужденных отпусков.
Эпидемиологическая конъюнктура усугубила более длительную тенденцию прекаризации труда, продвигаемую государством. Эта тенденция началась в 2004 году с введения срочных контрактов, которые в настоящее время охватывают более 90% белорусских работников, что является уникальной ситуацией на постсоветском пространстве. Наложился на эту тенденцию и налог на «социальный паразитизм» 2015 года — ежегодный «штраф» за длительное отсутствие официальной занятости, — который выглядел как возврат к советской практике, но на самом деле должен был стимулировать занятость в секторах с низкой заработной платой в стране и расширить налоговую базу. Эти и другие меры гибкой занятости были, наконец, систематизированы в новом Трудовом кодексе, принятом в прошлом году.
Протест против контрактной системы найма по время первомайской демонстрации в 2018 году
Таким образом, белорусский рабочий класс постепенно лишался возможности отстаивать свои трудовые права и попадал в прямую зависимость от государства и частных работодателей. Хотя почти каждый рабочий состоит в Федерации профсоюзов Беларуси, они редко находят защиту у этого слитого с государством органа. Председатель Федерации Михаил Орда возглавляет избирательную кампанию Лукашенко, что подтолкнуло некоторых членов ФПБ выйти из организации в знак протеста, как это уже происходило в 2011 году. Интересно, что в ответ на сложившуюся ситуацию крупнейший альтернативный профсоюз пообещал забастовку шахтеров (хотя это вряд ли случится).
Параллельно с 2009 года белорусские власти активизировали поддержку частных инициатив, в том числе благодаря оффшорному Парку высоких технологий под Минском, который до 2017 года возглавлял Цепкало. В течение последних семи лет крупные промышленные государственные предприятия сокращали свои штаты , а новая рабочая сила, в свою очередь, была привлечена частным сектором, главным образом в сфере розничной торговли и услуг. Частный сектор сейчас контролирует 45% рабочей силы Беларуси.
Экономическая платформа оппозиции, которая привлекает сторонников Цепкало и Бабарико, но редко обсуждается публично, предлагает более радикальное и простое развитие нынешней политики Беларуси через массовую приватизацию, дальнейшее дерегулирование занятости и коммодификацию социальной сферы. Тем не менее эти меры замаскированы под популистскую риторику, которая, как это ни парадоксально, использует дискурсивный потенциал протестов «нетунеядцев» 2017 года, который был в основном направлен против неолиберальных тенденций государственной политики: закрытия предприятий, повышения пенсионного возраста, нестандартной занятости.
Конкурирующие популизмы
Три года назад белорусские «протесты нетунеядцев» были вызваны введением государством налога на длительную безработицу. Но, по сути, эти протесты были направлены против проводимой государством прекаризации труда, демонтажа системы социального обеспечения и их идеологического обоснования. Сегодняшняя предвыборная кампания оппозиции в значительной степени продолжает риторику протестов против «налога на тунеядство».
Акция протеста против «закона о тунеядцах» 2017 года
Как я утверждаю в другой статье, выступления «нетунеядцев» были популистским протестом против неолиберальной разновидности государственного популизма. Tакой неолиберальной крен господствующего популистского дискурса развивался одновременно с ориентированным на бизнес дрейфом белорусского государства и идеологически переопределял «народ» как предприимчивых субъектов, которые должны «раздеваться и работать», а не ждать милости от государства (как ленивые и недостойные «социальные паразиты»). Когда-то восхваляемый Лукашенко «народ» теперь разделялся на достойных и недостойных морально и экономически. Популистский ответ протестующих «нетунеядцев» состоял в утверждении более всеобъемлющей концепции «народа», который заслуживают уважения и социальных прав самим фактом своего гражданства.
Белорусская традиционная оппозиция не смогла возглавить и направить протесты 2017 года, но сегодняшняя избирательная кампания несет четкий отпечаток этого «низового популизма» трехлетней давности. Заключенный в тюрьму блогер Сергей Тихановский, чья жена Светлана сейчас является лицом оппозиции, продолжил деятельность своего коллеги-блогера Максима Филиповича, который в репортажах 2017 года предоставлял слово протестующим против «налога на тунеядство». Основные темы протестов 2017 года — требования достоинства и экономических прав — вошли в нынешнюю риторику оппозиции.
"Тихановская вернулась к предвыборной программе Лукашенко с 1994 года и пообещала сделать то же самое, но лучше, чем он."
Оппозиционеры выпячивают презрение Лукашенко к своим избирателям, его уничижительные фразы о «ленивом, избалованном народце» и продвигают межклассовое единство под лозунгом «Я/Мы 97%». В недавнем выступлении Тихановская четко проговорила эти темы: ее муж Сергей слушал «простых людей», которые живут в ужасных условиях, в то время как их начальники водят дорогие машины, и поэтому его бросили в тюрьму. После ритуальной череды жалоб на закрытие предприятий и резкое падение экономики, она нарисовала картину лучшей Беларуси: далеко не националистической фантазийной Вейшнории, а старой доброй Синеокой, но с более высокой зарплатой, хорошей работой и достойными пенсиями. Казалось, что Тихановская вернулась к предвыборной программе Лукашенко с 1994 года и пообещала сделать то же самое, но лучше, чем он.
Господство без гегемонии
Таким образом, новая оппозиция Беларуси пытается бросить вызов президенту на его собственной территории, используя его же инструменты — межклассовую и культурно разнообразную коалицию, объединенную против коррумпированных политиков. Но какая здесь расстановка сил?
Недавно появившийся лозунг «Я/Мы 97%»－ это клич оппозиционной формы популизма, который претендует на то, чтобы представлять все белорусское общество без этнокультурного разделения, обращаясь как к рабочим, так и к реальным или еще не расправившим плечи предпринимателям. С другой стороны, он подразумевает, что поддержка Лукашенко составляет 3% — число, взятое из онлайн-опросов на оппозиционных сайтах. Администрация президента отреагировала на это не менее невероятным заявлением о том, что действующий президент пользуется 76% поддержки. Ни одна из этих цифр не может дать представление о реальной поддержке Лукашенко, не говоря уже о готовности к мобилизации его приверженцев. Вопрос о легитимности белорусских властей раньше не рассматривался всерьез: официальные аналитики всегда говорили о подавляющей поддержке, в то время как активисты оппозиции были заинтересованы в том, чтобы приуменьшить ее или обвинить «совков» в несознательности. Теперь же процентная магия становится полем для столкновения популистских риторик.
Предвыборный митинг Тихановской в Бресте 2 августа
Действительно, само отсутствие данных об общественном мнении в Беларуси многое говорит о легитимности властей. Некоторые просочившиеся источники указывают на 30% поддержки Лукашенко в настоящее время (один из самых низких показателей за всю его карьеру) и сравнимый показатель для оппозиции. Вряд ли можно говорить об активной поддержке президента белорусами или о гегемонии Лукашенко в первоначальном грамшианском смысле этого слова — как своего рода моральное и интеллектуальное лидерство в классовом союзе. Вместо этого Лукашенко обладает колеблющейся минимальной легитимностью, «господством без гегемонии», которую Грамши приписывает бонапартистским режимам, которые напрямую полагаются на государственную власть, не представляя органически отдельный социальный класс.
"Лукашенко обладает колеблющейся минимальной легитимностью, «господством без гегемонии»."
Косвенно подтверждают это избирательные циклы, зависящие от предвыборных подачек, государственная политика, балансирующая между различными социальными группами, лишенными политического представительства, и внезапные вспышки протестов, на которые государство реагирует смесью репрессий и уступок. Пока что кампания Лукашенко была вялой и предсказуемой, освещение государственных СМИ－безжизненным, встречи с потенциальными избирателями－далеко не многочисленными и восторженными, а послание президента 4 августа－затянутым крещендо от монотонных описаний успехов в борьбе с вирусом до истерических ужастиков о кукловодах. Яркое телешоу с задержанием российских наемников под Минском только подтверждает общую картину идеологической немощности господствующей власти: мало того, что к таким предвыборным блокбастерам уже привыкли, сам инцидент привел к, возможно, самой низкой точке в отношениях между Россией и Беларусью. И только обращение главы МВД настраивало на воинственный лад и готовность к «физическим и психологическим нагрузкам». Это резко контрастирует с рекордным количеством подписей, собранных оппозиционными кампаниями в поддержку своих кандидатов, направленной в будущее, хоть и туманной риторикой, а также с количеством и качеством мобилизации оппозиции.
Александр Лукашенко по время послания к белорусскому народу, 4 августа 2020
После финансового кризиса 2011 года Беларусь характеризовалась особенно хрупкой конфигурацией этого «господства без гегемонии», и последние несколько месяцев показали, что элита хорошо осведомлена об этой ситуации. Это объясняет хаотическое идеологическое сопровождение репрессий против участников протеста и оппозиции, внезапные изменения в риторике президента и его попытки вернуться к предвыборным посланиям 1994 года, когда он все еще пользовался подлинной харизмой. Внутренний круг Лукашенко, недавно перетасованный и укомплектованный силовиками, остается ему верным, но уход Бабарико и Цепкало, с 1990-х годов глубоко интегрированных в правящую элиту и обладающих огромным социальным капиталом не только в Беларуси, но и в России, может предвещать дальнейшие трещины в административной и экономической элите государства.
Предвыборная гонка обнажила самый серьезный политический кризис в Беларуси с тех пор, как Лукашенко был впервые избран 25 лет назад. Похоже, власти намерены объявить победу Лукашенко на уровне 80%. Как далеко зайдет оппозиция, чтобы оспорить результаты, исходя из ее беспрецедентного мобилизационного потенциала? Учитывая, что настоящие лидеры оппозиции находятся в тюрьме, лидерское трио призовет к массовым протестам или же будет готово смягчить массовое стремление к общественному неповиновению? Сохранятся ли широкие популистские рамки протестного движения или они будут развиваться в более эксклюзивной форме под давлением будущих репрессий? Какие уроки будет извлекать администрация президента? Каким будет соотношение репрессий и уступок? И как Запад и Россия, пока что относительно отстраненные, отреагируют на эти возможные результаты? В нынешних переменчивых обстоятельствах ответ на такие вопросы, возможно, труднее предвидеть, чем когда-либо прежде.
Дополненный авторский перевод статьи, опубликованной 4 августа 2020 г. на Open Democracy
Читайте еще:
Не трактором єдиним. Як білоруси борються з коронавірусом, а світ помічає лише Лукашенка (Андрій Возьянов)
