Карло Лебт
Рассматривая происходящее в эти дни на улицах Еревана, некоторые постсоветские левые склонны интерпретировать эти события в контексте украинского сценария развития событий. Казалось бы, развевающиеся флаги Украины и ЕС на проспекте Баграмяна, пророссийский характер нынешней армянской политической элиты и, в частности, самого президента ― Сержа Саркисяна, которого часть армянских демонстрантов призывает сместить, только подтверждают эти позиции.
Противоположная сторона, которая представлена и частью армянских левых, утверждает, что демонстрации обусловлены социальной проблематикой (в связи с повышением тарифов на электроэнергию) и пока носят социальный характер.
Любопытно, что на первый взгляд обе позиции достаточно переплетены, и в определенном смысле предполагают друг друга.
Так, например, все 100% акций ЗАО «Электрические сети Армении» принадлежат ОАО «Интер РАО» (точнее, его дочернему обществу ― Interenergo B.V) ― российской энергетической компании, председателем совета директоров которой является не кто иной, как Игорь Сечин. Нетрудно догадаться, чьи интересы будут затронуты в случае национализации «Электрических сетей Армении», как это предлагает в качестве решения проблемы Серж Танкян (лидер SoAD). Ситуация усугубляется еще и тем фактором, что засилье российских компаний в Армении не ограничивается энергетической отраслью. Именно в этом плане социальная риторика армянских правых может беспрепятственно перетекать в антироссийские лозунги. И прозападный курс, и «майдан», казалось бы, необходимы для выхода Армении из вассального положения и обретения ею независимости.
Однако это лишь на первый взгляд. Более детальное изучение армянских реалий дает возможность понять их серьезное отличие, как от Украины, так и от соседней Грузии.
Диапазон возможностей Армении как государства ограничен не одной лишь прихотью армянской политической верхушки, но и в силу прямой конфронтации с Азербайджаном. Если в годы правления Саакашвили издержки своего антироссийского курса Грузия компенсировала поддержкой Азербайджана, что позволило ей довольно мягко перенести последствия конфликта с РФ, то для Армении эти издержки будут соразмерны катастрофе. Грузия интегрирована в экономические проекты Азербайджана и Запада, Армения, в силу известных причин, от них изолирована. В карабахский вопрос отчасти упираются и отношения Армении с Турцией. Последняя в одностороннем порядке заблокировала границы с Арменией в ответ на оккупацию Арменией азербайджанонаселенных районов Карабаха. Одним из основных условий разблокировки границы официальная Анкара называет возвращение 800 тыс. карабахских азербайджанских беженцев в Карабах, вывод армии Армении из Карабаха и т.д. Напомню, что сегодня под контролем Армении находится не только Нагорный Карабах, населенный и до начала конфликта преимущественно армянами (76,9% в 1989 г.), но и остальные 7 районов Карабаха, населенные в тот период азербайджанцами, которые нынче являются беженцами. Предсказуемо, что ухудшение отношений Армении с Россией при нынешней ситуации в Карабахе означает неминуемое возобновление войны с Азербайджаном, военный бюджет которого превышает весь госбюджет Армении, и сдерживающим фактором для которого является исключительно Россия.
Таким образом, обусловленность узкого диапазона возможностей для маневра в отношениях с Россией составляет основное отличие Армении от Грузии и даже Украины.
Именно эти вероятные последствия будут определять характер и границы предполагаемой политизации нынешнего социального протеста в Армении. И потому в определенном смысле правы те, кто утверждает, что смена власти в нынешних условиях мало что изменит кардинально. Понимая это, некоторые армянские либералы склонны рассматривать улучшение отношений с Азербайджаном как условие ослабления влияния России. Так, например, Георгий Ванян рассматривает карабахский конфликт как инструмент в неоколониальных целях России. В определенной степени это действительно так, однако решение карабахского конфликта для армянских либералов является не средством для обретения подлинной независимости, а лишь снятием нынешних барьеров на пути к либеральной экономике под надзором США и ЕС. И естественно, что либералы с подобным подходом быстро маргинализируются на фоне иных настроений в самом армянском обществе.
К сожалению, левый дискурс в отношении карабахского конфликта не приобрел еще конкретных очертаний и реального содержания. Однако и армянские, и азербайджанские левые солидарны в том, что права армянских и азербайджанских карабахцев равноценны. Дискурс «чей Карабах?» должен быть вытеснен здоровой левой политикой, сочетающей в себе как принцип реализации прямой демократии, так и последовательную борьбу против националистических предрассудков, укоренившихся по обе стороны фронта.
Таким образом, условием обретения подлинной независимости, как Армении, так и Азербайджана, является та действительность, в которой они объединены, а не воюют друг с другом. Предыдущее поколение понимало под средством достижения свободы саму войну, в итоге потеряв свободу полностью. Для нынешнего поколения возможностью исправить ситуацию является понимание, что условие свободы ― это мир между двумя народами. И в реализации этой задачи наибольшая ответственность лежит на азербайджанских и армянских левых.
Что же касается самого социального протеста в Армении, то наиболее оптимальный вариант в постсоветских республиках, в условиях отсутствия реальной программы, сильного прогрессивного и демократического левого движения, ― это стимуляция активной гражданской солидарности, которая не перетекает в украинский сценарий. Скажем, постсоветский вариант стамбульского Гези. Т.е., наличие сильного гражданского активизма в целом держит под контролем власть, население добивается своих основных требований, но не становится инструментом, лакеем олигархии, Запада, России и т.д. Ослабление режима Эрдогана было обусловлено не усилением левой «Демократической партии народов» и т.п. (что было как раз следствием), и не конфликтом с нуристами 1. Оно было обусловлено тем, что мы все наблюдали на улицах турецких городов в позапрошлом году. Общество стало относительно независимым субъектом, способным посредством улиц навязать свою волю властям. В его недрах пошли демократические процессы, уже не говоря о том, как это все повлияло на общественное сознание. Хотя консервативный электорат Эрдогана был в относительном большинстве, чем он, собственно, бахвалился в те дни.
Речь не идет о том, что это должно стать фундаментальным принципом или критерием, ибо реальность подкинет нам массу новых вариаций и моделей действия, но на данный момент, если исходить из тех же армянских реалий, это кажется наиболее адекватной альтернативой.
