Війна, націоналізм, імперіалізм

Жизнь в гетто: Луганская не-республика

19757

Максим Собеский

 

Предисловие редакции

Вооруженный конфликт на Донбассе идет уже четвертый год и повлиял на каждого жителя Украины. В потоке воспринимаемой нами информации он занимает внушительное место, но среднестатистический гражданин зачастую не может внятно объяснить, что сейчас происходит в зоне АТО. Мы живём в эпоху огромных информационных возможностей: с этой войны можно постить фото и вести стрим. Но по части объективной информации мы мало продвинулись по сравнению с войнами прошлого — в ходу жупелы, напоминающие времена Первой мировой. О происходящем в зоне боевых действий у нас есть смутные и противоречивые сведения. Из этих обрывков зачастую трудно сложить для себя целостную картину. Большинство не имеет даже тени представления о том, что испытывает солдат в окопе, семья под артобстрелом, пленный на подвале, голодающий пенсионер, избитый активист и так далее — у войны множество обличий. Может, хочется об этом не думать, но на самом деле — нужно. Умение понимать другого, представлять себя на его месте поможет наладить коммуникацию в нашем обществе, без которой оно будет попросту деградировать, стремясь к худшим образцам прошлого Украины. Но хочется верить в лучшие пути исторического развития, в том числе в реинтеграцию «отдельных районов» Донбасса в состав демократической, социальной и экономически успешной Украины. Закономерно встают вопросы: что будет после воссоединения? как встретятся вчерашние противники, сражавшиеся на поле боя и в комментариях под постами?

О реальности за линией разграничения, которая все больше отличается от украинской, мы часто знаем еще меньше, чем о событиях на фронте. Если украинский журналист хочет побывать на неподконтрольных Киеву территориях, чтобы осветить для общественности тамошнюю ситуацию, то он/она нарывается на двойную опасность. Можно попасть на донецкий или луганский подвал за «шпионаж» и/или подвергнуться в Украине остракизму со стороны «патриотов», которые одновременно сторонники и возвращения «отдельных районов» любой ценой, и полной изоляции от них до победы. В итоге грустно и смешно: украинские СМИ порой черпают информацию о жизни «народных республик» из «новоросских» ресурсов. В регионе также аккредитовано множество журналистов из РФ, к которым мы отнестись с доверием по понятным причинам не можем. В большинстве своём они рупоры пропаганды российского империализма, который также разжигал эту войну.

Всё же на неподконтрольные украинскому правительству территории зачастую проще (хотя это незаконно) въехать со стороны РФ, чем из Украины. И если туда таки попадает журналист, который оппозиционен не только путинскому режиму, но и отечественному национализму, то от него можно ожидать честной картины. В редакцию поступил материал Максима Собеского, внештатного корреспондента Каспаров.ru и других оппозиционных российских интернет-изданий. Мы отметили для себя, что автор, как говорится, широко известен в узких кругах. Он проделал путь, который много кому может показаться странным, но только не людям, хорошо знающим «уличную» политическую жизнь Украины: был ультраправым, оказался в местах лишения свободы по 282 статье УК РФ о разжигании межнациональной ненависти и начал стремительно «леветь». Теперь Максим Собеский пишет о тюрьме, путешествиях, радикалах, политике, войнах — афганской, сирийской и нашей. Он симпатизировал Майдану, а после начала войны сделал материалы об иностранных ультраправых, воевавших в АТО — россиянине Романе «Зухеле» Железнове и белорусе Данииле «Аль-Такбире» Ляшуке.

Теперь автор посетил южную Луганщину и зафиксировал увиденные им реалии жизни в «народной республике», малоизвестные украинскому читателю. Луганская область и до Майдана находилась в тени соседнего Донецка, и сейчас это не поменялось. Автор попытался зафиксировать воззрения местных жителей и их представления о событиях последних лет. Обратите внимание, что это не мнение редакции или автора репортажа, не социологическое исследование, это субъективное мнение отдельных респондентов, которое может весьма расходиться с реальностью. Особенностью репортажа также было то, что журналист смог пообщаться с воевавшими на стороне «республики» местными жителями и гражданами РФ. Кто-то, сидя вдалеке от линии фронта, может заголосить, что это «зрада». Но и «цивильная» информация о воюющих на «той» стороне, их мотивах, лозунгах и рефлексиях нужна гражданам Украины: ведь даже боевые офицеры батальона «Днепр-1» в октябре 2014 года устраивали Skype-конференцию с Алексеем Мозговым. Автор этой статьи не просто описывал увиденное и услышанное, но и пробовал анализировать, делать какие-то прогнозы, пусть это и неблагодарное занятие. Это еще один слой, присутствующий в тексте — его можно принять, можно отбросить, но это искренняя попытка понять, а не пропагандистский штамп, которыми все уже сыты по горло.

 

Весной на территории, где дорожные указатели на украинском языке, а цены в магазинах только в российских рублях, как-то привычно встречают третий юбилей войны и провозглашения республик. «Русские сепаратисты» для Киева и «хохлы» для россиян живут в условиях комендантского часа, массовой бедности, закрытых заводов, отсутствия политических свобод и преждевременных смертей от обстрелов. Они, воюя с Украиной, иногда говорят на украинском; они владеют русским языком, но в России их не признают соотечественниками. Писать о Донбассе сложно, а говорить в социальных сетях — невозможно. Остается только фиксировать настоящее.

Репортаж о поездке автора в ЛНР затрагивает жизнь в Луганске, Алчевске, Стаханове и Кировске с его окрестностями. Примерять констатацию на всю территорию «республики» не стоит, и, в общем, о чем-то люди не всегда говорят.

 

ЛНР: музей великой промышленности

Как только ты, быстро пройдя таможню между Россией и ЛНР, проезжаешь приграничное Изварино, то возвращаешься в давно подзабытые россиянами девяностые. И дело не в том, что с российской стороны таможенники все одеты по форме, а часть ЛНРовцев носит камуфляж времен войны в Чечне. Нет — пейзаж с запущенной инфраструктурой невозможно скрыть. Ты едешь в микроавтобусе, а за окном закрытые заводы, облезлые стены городских домов, скромные намеки на сельское хозяйство. Под колесами — неотремонтированное шоссе. Органично в эту разруху вписываются выцветшие граффити в поддержку «Новороссии»: их нарисовали в 2014 году и с тех пор не обновляли.

ЛНР — это регион потребления: заполненные фуры идут с востока на запад, а обратно течет ручеек контрабандных сигарет. Это то, о чем тебе расскажет каждый второй собеседник, а логистику грузоперевозок ты и сам определишь наметанным глазом автостопщика, проехавшего с дальнобойщиками десятки тысяч километров. Магазины в Луганске, Алчевске, Стаханове, Кировске и прифронтовых поселках наполнены российскими и белорусскими продуктами. Дефицит бытовой химии. Скудные прилавки с торжественным уточнением: «Сделано в ЛНР»: сигареты, водка «ЛУГА-НОВА», мерзкие коньяки, молочка, аппетитный хлеб. Спиртное, хлеб и табак удивительно дешевые — все прочее кусается даже с российской зарплатой в кармане. Есть, конечно, либеральный универсам «Народный» с хамоватыми охранниками (не дай боже вам сфотографировать цены, даже если вы в камуфляже!). Извините за невольную рекламу бизнеса, отжатого семьей Игоря Плотницкого, — социологическое наблюдение, ничего личного.

Что-то украинское найти нетрудно — «контрабанда» еще жива, невзирая на блокаду Донбасса. Но это уже не полноценная потребительская корзина на кухню, а что-то по мелочам: энергетики, семечки, масло, шоколадки, алкоголь. Киев сажает жителей неподконтрольной части Донбасса на российский и белорусский (тот хоть умеренный по ценам) паек. Комбатанты из России (в терминологии Киева — террористы) ностальгируют по 2014 и 2015 годам, когда ели «дешевую и здоровую еду» из Украины. Российская пищевая промышленность не отличается доброкачественным вкусовым букетом, особенно если на этикетках значатся Ростовская область или Кубань, греющие руки на поставках.

 

"ЛНР — это территория выживания и скромного питания."

 

За все расчет в рублях. Поток российской валюты идет в вооруженные силы, МВД; используются банки Южной Осетии. «Народная милиция» по республиканским меркам получает хорошо: рядовой — 15 тысяч российских рублей (6900 грн по местному курсу, отличающемуся от украинского), сержант — 19,5 тысячи руб. (8970 грн), офицер — 30 тысяч руб. (13800 грн). На предприятиях оклады где-то в диапазоне 7000 руб. (около 3200 грн), у продавщиц 3000–4000 руб. (1400–1800 грн), а на шахтах специалистам дают около 20 тысяч руб. (9200 грн). У полицаев (ой! — «полиции») и МЧС ставка 10 тысяч руб. (4600 грн) и продуктовый паек. Пособие старикам — 2000 руб. (920 грн). И это с российскими ценами в магазинах. ЛНР — это территория выживания и скромного питания.

 

Здание «Ощадбанка» в Кировске
Фото Максима Собеского

 

Множество заводов, таких как гигантский Алчевский металлургический комбинат, стоят. Часть из них обанкротили до войны, работу других заморозили из-за боев, но стоило им вернуться к жизни, как блокада неподконтрольных территорий со стороны Украины нанесла новый удар. Прогнозы об интеграции промзон в российскую экономику с тобой обсуждают вяло и с тоской, но гордо подчеркивают, что после национализации «мы Киеву денег не даем!». Регион, в который когда-то перебирались за советским рублем даже отсидевшие в лагерях националисты из УПА (Донбасс не спрашивал, кем ты был раньше). Ныне ЛНР — это музей великой промышленности. И на Луганщине из-за этого непривычно чистый воздух.

 

Добро пожаловать на войну

Когда я посвящал третью декаду апреля ЛНР, то не обнаружил вне фронтовой зоны таких признаков территории войны, как блокпосты и вооруженные люди на улицах с их нагловатыми допросами. Люди в российской форме, говорящие по-русски, но обладающие, в основном, паспортами Украины, ходят без автоматов и терпеливо ловят попутки. До серой зоны ездят автобусы, паспорт у тебя не требуют; но в людях с российским выговором видят приехавших записаться в «ополчение». При желании в некоторых местах реально выйти по полям к позициям ВСУ — настолько разрежен фронт. Но гарантий, что ты не наступишь на мину, нет; а у таких прифронтовых поселений, как Донецкий, Голубовское и Фрунзе у Кировска, работают минометы, стреляют БМП и гранатометы, а также иногда бродят ДРГ Вооруженных сил Украины.

В глубоком тылу ЛНР, куда не долетают снаряды, обычная мирная жизнь — люди ходят на работу, пенсионерки ухаживают за клумбами во дворах. Но с поправкой — нелепый комендантский час действует с прежней жесткостью с 11:00 вечера до 4:00 утра. «МВД ЛНР предупреждает», — такую вот эсэмэску я получил в Алчевске на свой «лугакомовский» номер среди ночи; в первую секунду подумал, что приглашают на подвал. Игнорирование достижения «Русской весны» карается ночевкой в полиции, где, если смена культурная, разрешат курить свои сигареты, а поутру отправят махать веником. Превосходный способ в «народных республиках» контролировать народ! Ведь «правосеки», безусловно, бродят даже в Изварино под носом у российских пограничников. Лирика. Скидка делается отдыхающим на речках в палатках. «Мы напились и орали, в полночь приехали ополченцы — посмотрели и ушли», — рассказывал мне один нынешний пулеметчик «Призрака» из Алчевска.

 

"Южная Луганщина свыклась с форматом «идет неожиданная война», — передовую особенно не обсуждают, чаще вспоминают обстрелы и то, как выживали в голодный период."

 

Культ войны можно встретить лишь в сильно политизированных СМИ. Социальная реклама в стиле «Донбасс, вставай! Мы скинем хунту вместе!» мозолит глаза редко, а плакаты с убитым комбригом «Призрака» Алексеем Мозговым висят в Кировске старые. Георгиевские ленточки гражданские не цепляют с истовостью, как россияне. Южная Луганщина свыклась с форматом «идет неожиданная война», — передовую особенно не обсуждают, чаще вспоминают обстрелы и то, как выживали в голодный период. «С прошлого года хоть что-то стабилизировалось», — вздохнула пенсионерка, стоящая за прилавком в Кировске. Родня же военнослужащих (это уже крупная группа населения) скорее гордится их поступком. И для многих «ополчение» — вариант социального лифта или карьеры.

 

Позиция: кто виноват и зачем еще умирают?

ЛНР — это маленькое, политически зависимое государственное образование, которое находится в конфликте с Украиной и донором для которого служит держава с дипломатическими и военными возможностями. «Донбасс — фронт, Россия — тыл. Почему мы еще не Россия?» — так сформулировал свое видение один русский из Луганска, живущий годами в грязи передовой. Впрочем, среди ополченцев палитра взглядов варьируется: вхождение в состав России, создание из Юго-Востока Украины отдельного социалистического государства, Новороссия на базе ДНР и ЛНР или общий рынок с Украиной, но с разными армиями — это в их понимании и есть федерализация. Есть казаки с шовинистическим уклоном («казак тут господин над хохлом») и русские националисты из России, верящие, что их национальное государство обязано появиться на земле, где 2/3 населения — пусть и русскоязычные, но украинцы.

Как уроженцы Луганской области объясняют начало войны? Украинские СМИ в первую очередь видят российскую интервенцию, участие в событиях на Донбассе россиян и влияние на местное население «рашистского ТВ». Но среди тех, с кем мне удалось пообщаться, зацикленных на СМИ нет. И паблики ВКонтакте, «тревожащиеся» за «Новороссию», из них мало кто читает. До начала войны многие уже ощущали усталость от отечественных реалий: нищеты, огромной смертности на шахтах и борьбы олигархов за власть. Соседняя страна была для них примером достатка. Многих задела националистическая риторика о «неполноценности Востока». Эти неглупые люди с зачастую мозолистыми руками восприняли Евромайдан как начало нового витка нищеты. «Я предполагал, что будет война, но не такая», — говорит шахтер по профессии, ушедший еще в 2014 году в батальон «Призрак». Среди ополченцев многие владеют украинским языком. Иногда встречаются даже украинцы из Киева и регионов западнее.

 

Кировская городская больница

Фото Максима Собеского
 

«Республикам» присягнули тысячи местных мужчин и женщин. Так, сейчас армии ЛНР и ДНР насчитывают около 40 000 человек минус пара тысяч российских добровольцев и специалистов, присланных Минобороной РФ. За годы конфликта через «ополчение» прошло гораздо больше людей (Ходаковский в свежем интервью МК говорит о 100 тысячах граждан, подпадающих под статьи о «сепаратизме») . Украинские СМИ записывают всех в наемников, маргиналов и людей, которые ушли в «сепары» из-за безработицы. Но значительная часть людей была мотивирована не деньгами и не режимами Плотницкого и Захарченко, а злостью на обстрелы жилого сектора, страхом перед ультраправыми и добровольческими батальонами. Было слишком много смертей, крови и руин, которых прибавилось и в этом году. Лично я так и не нашел логики в «накрытии» Кировска в январе 2017-го, когда во дворе горбольницы (!) убило мужчину. На рынке в Алчевске разочарованные люди выговаривали мне: «А как там, в России, относятся к тому, что нас тут расстреливают?». Как мне объясняли, «акции возмездия» опекаемой Россией стороне не разрешают проводить кураторы из Минобороны РФ.

 

Отступление в теорию перспектив: любителям наступления

Допустим, что Кремль отзывает ограниченный контингент и прекращает снабжение ЛНР и ДНР. Истратив артиллерийский боезапас, ополченцы будут месяцами оборонять города пехотой, подтянутся резервисты и вновь — добровольцы из России. Возможно, Донбасс вернется в тело Украины. Будут партизанщина, жестокость по отношению к мирным людям, исход населения. Гражданских погибнет больше, чем силовиков, а сотни тысяч лишатся жилья. Такие перспективы рисуют непафосные ЛНРовцы.

 

"Два армейских корпуса ЛНР и ДНР — это силы сдерживания, способные на локальные атаки."

 

«Хорватский план», с которым носятся «эксперты» в Украине, утопичен на Донбассе из-за высокой плотности населения. Не говоря уже о том, что обращаться к подобному примеру — это редкое изуверство. Сербская Краина была включена в состав Хорватии режимом Иосифа Тито, до этого хорватские ультраправые на службе Гитлера и Муссолини истребили сотни тысяч сербов. Югославия распадалась на фоне нового террора, а сербы в 1991—1995 годах отстаивали свои анклавы, но были слиты Милошевичем. Либералы, воспылавшие любовью к Хорватии, очевидно, считают, что чем больше они восторгаются погромом Краины 1995 года (в результате которого беженцами стали 250 тысяч человек, то есть 80% населения), тем популярней станут на Востоке?

 

Фото Максима Собеского

 

«Освобождение» Славянска и Мариуполя, о котором то и дело говорят «народные лидеры» в Донецке и Луганске, — забивание эфира. Два армейских корпуса ЛНР и ДНР — это силы сдерживания, способные на локальные атаки: выбить ВСУ из ближайшего пункта. Позиции ВСУ плотнее насыщены людьми, укреплены, а серая зона нашпигована минами; причем карт особо и нет, как подчеркивали мне в «Призраке» и люди из 4-й и 7-й бригад. Дебальцевская операция уже проходила с напряжением, хотя «таланты» командования АТО были на руку наступающим.

 

Украина и ЛНР: образы в условиях блокады и гетто

Затеваешь разговор об Украине и слышишь пересказ того, что видели люди, пересекающие блокпосты ВСУ, а не ссылки на российское телевидение. «Украинские патриоты» из социальных сетей записывают же обитателей Донбасса в сказочные идиоты, которые априори с упоением смотрят НТВ и «Russia Today».... Но и аудитория украинских массмедиа в «республике» мне не повстречалась. «Давно их не читаю, там однобокая картинка», — сообщил Егор из Киева с нашивкой «Призрак». Так что народная молва такова: там тоже плохо, тоже нищета, к тому же дикие коммунальные тарифы плюс требования взяток на пропускных пунктах и периодические попытки вербовки для шпионажа.

 

Фото Максима Собеского

 

Ментального раскола населения «отдельных районов» Луганской области и Украины, очевидно, не произошло — есть антагонизм к постмайдановскому правительству с их добробатами, силовиками, блокадой и обстрелами. Широкая сеть родственных связей восточных украинцев не дает «разрубить» эти нити, чего так желают русские неонацисты. Вывески и дорожные указатели на «мове» (русские ультраправые говорят — «собачьей») нетронуты. На передовой пьют за помин и «погибших с той стороны». «Моя родня в Днепропетровске; списываемся с нашими в Харькове», — так говорят местные на русском с характерным твердым «о» и «г» или на суржике. Украину, советскую и пусть небогатую последующую республику, а не ее политическую систему, аполитичные люди упоминают в диалоге со вспыхнувшей радостью в глазах.

 

"Донбасс — это политическая пустыня, и за него умирают. Гетто."

 

«Мы — Донбасс!» — это старый региональный патриотизм интернационального пограничного края, заселенного украинцами, русскими и греками. О митингах «за федерализацию» вспоминают, как о попытке приструнить Евромайдан («ничего хорошего он же не принес — верно?»), Януковича зовут бандитом, формирование «ополчения» трактуют как ответ правым «боевикам». К одобрению жителей «республики», Москва признает «сепаратистские» паспорта, автономера (их уже много) и дипломы об образовании. Но формат игрушки России люди переживают, и я так и не понял, кого ненавидят больше — Порошенко или Плотницкого. Имя круглотелого «народного премьера» стараются не произносить и иносказательно именуют «олигархом». Чем дальше от Донбасса, тем охотней говорят о нем выходцы с Луганщины. Называют «мразью». Созданная на базе КПУ, многие активисты которой были вовлечены в бунт против Киева, Компартия ЛНР лишена политических рычагов в «республике». Ее руководители воздержались от инициативы и тихо сидят в горкомах. Донбасс — это политическая пустыня, и за него умирают. Гетто.

 

Русская карусель — война и смерть

Российские добровольцы остаются значимым сегментом вооруженных сил ЛНР и ДНР. По некоторым сведениям, небольшие по численности, но с опытом боев 2014–2015 годов отряды русских националистов, курируемые ФСБ, в этом году не получили «зеленый коридор» на Донбасс. Одиночки все так же курсируют туда и обратно. Приезжают неофиты — от насмотревшихся российских новостей о работе украинской артиллерии мужиков из сибирской тайги, как «Борян» из Ханты-Мансийского округа, до вчерашних школьников, испытывающих свое мужество, или спившихся городских активистов лево-правого толка. Россиян ждет «день сурка» и игнорирование их смерти или ранения в сводках Минобороны ЛНР. Часть женилась на местных девушках, и кто-то оседает в ЛНР, ведя скромную жизнь, а один знакомый нацбол обитает на вписках неформалов Луганска и курит анашу.

Дебальцево занимает важное место в их воспоминаниях. Холод, голод, отсутствие воды, череда бессонных ночей, шквал огня. «После Дебали надо было валить!» — отрубил мне один нижегородский боец 4-й бригады ЛНР из русско-украинской семьи. Тогда пришли «инвентаризация» ополчения и убийства командиров: «Плотницкий зачищает!» — возвращение прежних чиновников в кабинеты, всесилие МГБ, контроль российских кураторов и сворачивание войны до фронтового обмена «подарками». Плюс ностальгия: «Верните мне наш четырнадцатый год!», когда у ополченцев не было зарплат, но была свобода от России и мираж «Новороссии», которая даже «Путина из Кремля выгонит».

«На митингах с флагами России бегали, а воевать не все идут» — ругается другой российский комбатант. Именно от россиян легче получить максимально живописную картину Донбасса и специфики ЛНР: «А как то, что при Дебальцево один взвод полег из-за командира, а другой — бросил оружие в поле и разошелся по домам? Почему я через три года рядовой? Так штабным надо зад лизать, как некоторые местные „вояки“ делают!». И рассказы о мародерстве коренных «ополчений» в 2014 и 2015 годах. Критика безразличия командования к обустройству боевых позиций и лаконичное сравнение: «Я георгиевскую ленту не ношу — я не ватник, как местные. Они за Путина, а я — против!». Атмосфера Донбасса допекает их, но люди все равно тянутся обратно, однако часто уже не в ЛНР, а в ДНР, где ныне «самый фарш на передке». Война их плотно держит, как и Донбасс.

Поділитись