Андре Гундер Франк
Предисловие переводчика
23 апреля 2005 г. умер выдающийся социолог и экономист Андре Гундер Франк. Безусловно, это огромная потеря для современной прогрессивной мысли, ведь не стало не только замечательного ученого, но и пламенного защитника угнетенных, чья научная деятельность была неотделима от политической борьбы.
Публикуемая в этом номере Лефт.ру статья «Развитие неразвитости» (1966) – классическая работа, заложившая основы теории зависимости в ее марксистском варианте. Франк написал ее после нескольких лет работы в Латинской Америке, когда увидел, что реальность неразвитых стран глубоко противоречит как либеральным, так и марксистским евроцентристским схемам линейного развития, утверждавшим, что эти страны неизбежно пройдут по уже проторенной дороге исторического прогресса. Франк пришел к совершенно иному выводу, показав, что капитализм можно понять только как мировую систему, экономическое развитие в одних частях которой оборачивается неразвитостью в других. В результате, страны капиталистической периферии оказываются вовлечены в сложный процесс «развития неразвитости», когда участие страны в системе мирового капитализма приводит к усугублению ее бедственного положения.
Эта работа, и вышедшая несколько позже книга «Капитализм и неразвитость в Латинской Америке» привели к возникновению целого направления марксистской мысли, сосредоточившегося на проблемах неразвитости и зависимости Третьего мира и поиске путей его независимого развития. Превращение осколков СССР в периферию капиталистического мира делает для нас творчество Франка особенно важным. Одна из самых известных книг Франка носит название «Латинская Америка: неразвитость или революция». Это утверждение в полной мере можно отнести и к нашей ситуации.
I
Мы не можем надеяться, что удастся выработать адекватную теорию и политику развития для большинства населения мира, страдающего от неразвитости, не изучив того, как его прошлая экономическая и социальная история заложила основы его нынешней неразвитости. Большинство историков все еще изучает только развитые страны метрополии и уделяет скудное внимание колониальным и неразвитым территориям. Поэтому большинство наших теоретических категорий и подходов к политике развития основываются исключительно на историческом опыте европейских и североамериканских развитых капиталистических государств.
Поскольку исторический опыт колониальных и неразвитых стран был абсолютно иным, существующие теории не могут в полной мере отразить прошлое неразвитой части мира, и показывают прошлое всего мира только частично. Что более важно, наше игнорирование истории неразвитых стран заставляет нас считать, что их прошлое и даже их будущее соответствует ранним стадиям истории ныне развитых стран. Это игнорирование и следующие из него предположения приводят нас к неправильному видению современных неразвитости и развития. Далее, большинство исследований развития и неразвитости не учитывают экономических и иных отношений между метрополией и экономическими колониями в истории всемирной экспансии и развития меркантилистской и капиталистической систем. В результате, большинство наших теорий не способно осознать структуру и развитие капиталистической системы как единого целого и объяснить неразвитость в одних ее частях и развитие в других.
Общепринято, что экономическое развитие представляет собой последовательность капиталистических стадий, и что современные неразвитые страны до сих пор находятся на стадии, иногда рассматриваемой как исходная стадия истории, через которую развитые страны уже давно прошли. Но даже поверхностное знакомство с историей показывает, что неразвитость не является первичной, и что ни прошлое, ни настоящее неразвитых стран не отражает в приемлемом смысле прошлого развитых стран. Ныне развитые страны никогда не были неразвитыми. Также широко распространено убеждение, что современная неразвитость государства может быть понята как продукт исключительно его экономических, политических, социальных и культурных особенностей. Но историческое исследование показывает, что современная неразвитость – это, в значительной мере, результат прошлой истории и продолжающихся экономических и иных отношений между неразвитыми странами-сателлитами и ныне развитыми странами метрополии. Более того, эти отношения – важная часть структуры и развития капиталистической системы в мировом масштабе как единого целого. Родственная и также ошибочная точка зрения состоит в том, что развитие этих неразвитых стран и наиболее неразвитых территорий внутри них должно быть и будет осуществлено благодаря диффузии капитала, институтов, ценностей и т.д. из международных и национальных капиталистических метрополий. Историческая перспектива, основывающаяся на опыте неразвитых стран, показывает, что, напротив, в неразвитых странах развитие может осуществляться только в условиях независимости от этих отношений диффузии.
Явное неравенство в доходах и различия в культуре заставили многих исследователей увидеть «дуальные» общества и экономики в неразвитых странах. Предполагается, что каждая из двух частей имеет собственные историю, структуру и динамику, во многом независимые от другой части, и только одна часть экономики и общества была серьезно вовлечена в экономические отношения с «внешним» капиталистическим миром, став современной, капиталистической и относительно развитой благодаря этому контакту. Другая часть рассматривается как изолированная, аграрная, феодальная или докапиталистическая, и поэтому менее развитая.
Я, напротив, убежден, что вся гипотеза «дуального общества» ложна, и что политические рекомендации, обычно дающиеся в таких случаях, если и подействуют, то приведут только к интенсификации и воспроизводству условий неразвитости, которые они были призваны искоренить.
Огромное количество свидетельств показывает – и я убежден, что это подтвердят и будущие исторические исследования – что экспансия капиталистической системы за последние века достигла даже наиболее изолированных участков неразвитого мира. Следовательно, экономические, политические, социальные и культурные институты, которые мы сейчас можем наблюдать, являются результатом исторического развития капиталистической системы в ничуть не меньшей мере, чем, казалось бы, более современные капиталистические особенности национальных метрополий этих неразвитых стран. Равно как и отношения между развитием и неразвитостью на международной арене, так называемых отсталых или феодальных территорий – это такой же точно продукт единого исторического процесса капиталистического развития, как и так называемые капиталистические институты предположительно более прогрессивных территорий. В этой работе я постараюсь сделать набросок примеров, подтверждающих этот тезис, и одновременно обозначить направления, по которым в будущем могли бы идти плодотворные исследования.
II
Генеральный секретарь Латиноамериканского Центра социальных исследований пишет в журнале этого Центра: «Привилегированная позиция города берет начало в колониальном периоде. Он был основан завоевателями, чтобы служить тем же целям, что и сейчас, – вовлечению местного населения в созданную завоевателями и их наследниками экономику. Областные города были орудием завоевания, и сейчас это до сих пор орудия господства» [1]. Мексиканский Instituto Nacional Indigenista (Национальный институт индейских исследований) подтверждает это наблюдение, отмечая, что «на самом деле, метисы всегда живут в городе, центре межкультурного региона, служащего метрополией для индейского населения и поддерживающего в рамках неразвитых обществ связь между центром и сообществами-сателлитами» [2]. Далее Институт отмечает, что «между метисами, живущими в городе-ядре региона и индейцами из сельских окраин экономическая взаимозависимость на самом деле гораздо сильнее, чем это кажется на первый взгляд» и что провинциальные метрополии, «будучи центрами общения, являются и центрами эксплуатации» [3].
Эти отношения метрополий и сателлитов не ограничиваются имперским или международным уровнем, но пронизывают и структурируют всю экономическую, политическую и социальную жизнь латиноамериканских колоний и государств.
Точно так же, как колониальный и национальный капитал и его экспортный сектор стали сателлитами испанской (и позднее других) метрополий мировой экономической системы, этот сателлит становится колониальной или национальной метрополией по отношению к производственным секторам и населению. Более того, провинциальный капитал, сам являясь сателлитом национальной метрополии – а последняя находится в таких отношениях с мировой метрополией – порождает собственные провинциальные центры, на орбитах которых возникают свои метрополии. Таким образом, целая цепь созвездий метрополий и сателлитов выстраивает отношения во всей системе, от центра в Европе или США до самых отдаленных поселений Латинской Америки.
Когда мы рассматриваем структуру «метрополия-сателлит», мы обнаруживаем, что каждый из сателлитов, включая ныне неразвитые Испанию и Португалию, служит инструментом высасывания капитала или экономического прибавочного продукта из его собственных сателлитов и каналом перераспределения части этого продукта в мировые метрополии, сателлитом которых он является. Более того, каждая национальная и локальная метрополия навязывает и поддерживает монополистическую структуру и эксплуататорские отношения этой системы пока это служит интересам метрополий, пользующихся преимуществами этой глобальной, национальной и локальной структуры для собственного развития и обогащения своих правящих классов.
Таковы принципиальные и до сих пор актуальные структурные характеристики, насажденные в Латинской Америке колонизацией. Предлагаемый подход призван не объяснять утверждение этой колониальной структуры в историческом контексте, а исследовать развитие – и неразвитость – этих латиноамериканских метрополий и сателлитов в рамках последующего и до сих пор продолжающегося исторического процесса. Таким образом, мы можем понять, почему в Латинской Америке и мировой капиталистической структуре были и есть тенденции, ведущие к развитию метрополий и неразвитости сателлитов, и почему, в частности, сателлитизированные национальные, региональные и локальные метрополии в Латинской Америке обнаруживают, что их экономическое развитие – это, в лучшем случае, ограниченное или неразвитое развитие.
III
Мне кажется, мне удалось показать в моих исследованиях социальной истории Чили и Бразилии [4], что нынешняя неразвитость Латинской Америки – это результат ее многовекового участия в процессе мирового капиталистического развития. Мое исследование чилийской истории показывает, что завоевание не только полностью включило эту страну в экспансию и развитие мировой торговой, а затем индустриальной капиталистической системы, но и привело к образованию монополистической структуры «метрополия-сателлит» и развитию капитализма внутри чилийской экономики и общества. Эта структура очень быстро распространилась в Чили. С этого времени, проходя через эпохи колониализма, свободной торговли, империализма и нынешний этап, чилийская история характеризовалась экономической, социальной и политической структурой сателлитной неразвитости. Это развитие неразвитости продолжается и сегодня, и в сателлитизации по отношению к мировой метрополии, и в наиболее острой поляризации чилийской внутренней экономики.
История Бразилии – это, пожалуй, самый четкий пример национального и регионального развития неразвитости. Экспансия мировой экономики, начавшаяся в XVI веке, успешно превратила северо-восток, Минас-Жераис, север, центр-юг (Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и Парана) в экспортные экономики, включив их в структуру и развитие мировой капиталистической системы. Каждый из этих регионов пережил то, что можно было бы назвать экономическим развитием во время золотого века каждого из них. Но это было сателлитное развитие, которое не было ни самопорождающимся, ни самоподдерживающимся. Когда рынок или производство в первых трех регионах терпели крах, зарубежная и внутренняя экономическая заинтересованность в нем падали, и им оставалось лишь развивать неразвитость, в которой они живут сегодня. В четвертом регионе основанная на кофе экономика пережила подобный процесс по гораздо менее серьезной причине, из-за изобретения синтетических заменителей кофе, обещающих похоронить его в не столь отдаленном будущем. Эти исторические свидетельства противоречат общераспространенному утверждению, что Латинская Америка страдает из-за дуального характера общества или пережитков феодальных институтов, и что это важная помеха экономическому развитию.
IV
Однако, во время Первой мировой войны и даже во время Великой депрессии и Второй мировой войны, Сан-Паулу начал строить промышленность, ныне крупнейшую в Латинской Америке. Возникает вопрос: может ли это индустриальное развитие вырвать Бразилию из цикла сателлитного развития и неразвитости, которой характеризуются остальные регионы и национальная история в рамках капиталистической системы? Я уверен, что нет. Внутри Бразилии ситуация совершенно определенная. Развитие промышленности в Сан-Паулу не принесло богатства остальным регионам Бразилии. Вместо этого, оно превратило их во внутренние колониальные сателлиты, усилило отток капитала и сделало более определенной и даже более глубокой их неразвитость. Есть не так уж много оснований полагать, что этот процесс может быть повернут вспять в обозримом будущем, если не принимать во внимание миграцию провинциальных бедняков и их превращение в бедняков городов-метрополий. С точки зрения внешней ситуации, даже если бы развитие промышленности Сан-Паулу было относительно автономным, оно все в большей мере сателлитизируется мировой капиталистической метрополией, так что будущие возможности развития очень ограничены [5]. Это развитие, как заставляют меня считать мои исследования, также обречено быть ограниченным или неразвитым, поскольку происходит в существующих экономических, политических и социальных рамках.
В общем, мы должны сделать вывод, что неразвитость – это не результат существования архаических институтов и нехватки капитала в регионах, изолированных от магистрального направления мировой истории. Напротив, неразвитость возникла и до сих пор порождается как результат того же исторического процесса, что приводит и к экономическому развитию, – развития капитализма как такового. К счастью, этот взгляд получает все большее распространение среди исследователей Латинской Америки, проливая новый свет на проблемы континента и предоставляя лучшую перспективу для формулирования теории и политики [6].
V
Исторический и структурный подход может привести к выработке лучших теории и политики развития, создавая гипотезы о развитии и неразвитости, вроде тех, что я проверяю в этой работе. Гипотезы исходят из эмпирических наблюдений и теоретических предположений о том, что в рамках всемирной структуры «метрополия-сателлит», метрополии имеют тенденцию к развитию, и сателлиты – к неразвитости. Первая гипотеза упоминается выше: в отличие от развития мировой метрополии, которая не является ничьим сателлитом, развитие национальных и других подчиненных метрополий ограничено их сателлитным положением. Пожалуй, эту гипотезу проверить сложнее, чем последующие, поскольку часть ее подтверждения основывается на проверке других гипотез. Тем не менее, эта гипотеза в общем подтверждается неавтономным и неудовлетворительным экономическим и, особенно, промышленным развитием латиноамериканских национальных метрополий, как показывают цитированные в статье исследования. Лучше всего это показывают примеры регионов-метрополий, Буэнос-Айреса и Сан-Паулу, чей рост начался только в XIX веке, поэтому был свободен от колониального наследия, но был и остается сателлитным развитием, в значительной мере, зависящим от внешних метрополий, Великобритании и США соответственно.
Вторая гипотеза: опыт сателлитов показывает, что их экономическое и, особенно, классическое капиталистическое индустриальное развитие, является тем большим, чем их связь с метрополией слабее. Эта гипотеза фактически диаметрально противоположна общераспространенному утверждению, что развитие в неразвитых странах – следствие контакта и проникновения развитых стран метрополии. Эта гипотеза подтверждается двумя типами относительной изоляции в истории Латинской Америки. Первый тип – относительная изоляция, вызванная военным кризисом или депрессией мировой метрополии. За небольшим исключением, пять периодов таких кризисов подтверждают эту гипотезу. Это европейская, особенно испанская, депрессия XVII века, наполеоновские войны, Первая мировая война, депрессия 1930-х гг. и Вторая мировая война. Очевидно, что наибольшее промышленное развитие – особенно в Аргентине, Бразилии и Мексике, но также и в других странах, таких как Чили – имело место в период двух мировых войн и депрессии. Благодаря естественному упадку торговли и инвестиционных связей, сателлиты пришли к автономной индустриализации и развитию. Исторические исследования показывают, что подобные события происходили в Латинской Америке и во время европейской депрессии XVII века. В странах Латинской Америке росло мануфактурное производство, и некоторые из них, например, Чили, стали экспортерами промышленных товаров. Наполеоновские войны привели к подъему освободительных движений в Латинской Америке, и это, пожалуй, также можно интерпретировать как подтверждение гипотезы о развитии.
Другой тип изоляции, подтверждающий вторую гипотезу – это географическая и экономическая изоляция регионов, которые в это время были относительно слабо связаны с меркантилистской и капиталистической системой. Мои предварительные исследования показывают, имеющие опыт автономного экономического развития классического индустриального капиталистического типа. Наиболее важные региональные примеры – это Тукуман и Асунсьон, и такие города как Мендоза и Розарио, во внутренней части Аргентины и Парагвая в конце XVIII – начале XIX веков. Другой пример – Сан-Паулу XVII – XVIII веков, где рост начался задолго до возделывания кофе. Пожалуй, Антиохия в Колумбии и Пуэбла и Керетаро в Мексике также могут служить примерами. В определенной мере, Чили – тоже пример, поскольку пока не установился морской путь вокруг Мыса, эта страна была относительно изолирована, будучи конечной точкой долгого пути из Европы через Панаму. Все эти регионы стали промышленными центрами или даже экспортерами, обычно, текстиля, в период, предшествующий их инкорпорации как сателлитов в колониальную, национальную и мировую капиталистическую систему.
Конечно, на международном уровне классическим случаем индустриализации через неучастие в капиталистической системе в роли сателлита является случай Японии после Реставрации Мейдзи. Можно спросить, почему ресурсно бедная, но не являющаяся сателлитом Япония смогла индустриализироваться так быстро в конце столетия, в то время, как богатые ресурсами страны Латинской Америки и Россия оказались на это не способны (последняя оказалась разбитой Японией в войне 1904 г.) после тех же сорока лет попыток развития? Вторая гипотеза утверждает, что фундаментальная причина в том, что Япония не стала сателлитом ни во время Токугавы, ни во время Мейдзи, и поэтому ее развитие не имело структурных ограничений, как в сателлитизированных странах.
VI
Следствие из второй гипотезы – когда метрополия оправляется о кризиса и восстанавливает торговлю и инвестиционные потоки, которые полностью возвращают сателлитов в систему, или во время экспансии метрополии, полностью втягивающей сателлитов во всемирную систему, происходит удушение предшествующего развития или оно перестает быть самоподдерживающимся. Это произошло после всех пяти вышеописанных кризисов. Возобновление торговой экспансии и распространение экономического либерализма в XVIII и XIX веках обрекли на смерть промышленное развитие, которое Латинская Америка пережила в XVII веке, а в некоторых частях – и в начале XIX века. После Первой мировой войны, новая национальная индустрия Бразилии получила серьезный удар от американского экономического вторжения. Рост валового национального продукта и индустриализация Латинской Америки вновь остановились, и промышленность стала сателлитной после Второй мировой войны, и особенно после экономического восстановления и экспансии, последовавших после войны в Корее. Так и не развившись с того времени, промышленные сектора Бразилии и почти вся Аргентина стали структурно все более неразвитыми и все менее способными продолжать индустриализацию и политику экономического развития. Этот процесс, от которого страдает и Индия, отражается в целой гамме платежей, инфляционных и других экономических и политических затруднений, и является непреодолимым без значительных структурных изменений.
Наша гипотеза подсказывает, что идентичный процесс еще более драматически проходит в отношении ранее не бывших сателлитами регионов. Экспансия Буэнос-Айреса как сателлита Великобритании и введение свободной торговли в интересах правящих групп обеих метрополий почти полностью разрушило промышленность и экономическую базу внутренней части страны. Промышленность была разрушена зарубежной конкуренцией, земли были скуплены и сконцентрированы в латифундии усилиями алчно растущей экспортной экономики, межрегиональное распределение доходов стало более неравным, и ранее развитые регионы стали просто сателлитами Буэнос-Айреса и, через него, Лондона. Провинциальные центры не сдавались без борьбы. Этот конфликт метрополии и сателлитов был, в значительной мере, причиной долгой политической и вооруженной борьбы между унитаристами из Буэнос-Айресе и федералистами из провинции, и был важной причиной Войны Тройственного альянса, в которой Буэнос-Айрес, Монтевидео и Рио-де-Жанейро, поддержанные Лондоном, разрушили не только автономно развивающуюся экономику Парагвая, но и убили почти все его население, не желавшее сдаваться. Хотя этот пример, подтверждающий гипотезу, является наиболее ярким, я убежден, что исторические исследования сателлитизации ранее относительно независимых фермерских хозяйств и зарождающейся промышленности в регионах, вроде Карибских островов, сделают ее еще более убедительной [7]. У этих регионов не было шансов противостоять силам расширяющегося и развивающегося капитализма, и их собственное развитие было принесено в жертву этим силам. Экономика и промышленность Аргентины, Бразилии и других стран, ощутивших результаты восстановления метрополии после Второй мировой войны, сейчас страдает почти от такой же судьбы, к счастью, в несколько меньшей мере.
VII
Третья основная гипотеза, следующая из структуры «метрополия-сателлит»: регионы, сейчас являющиеся наиболее неразвитыми и напоминающими феодальные, в прошлом имели наиболее тесные связи с метрополией. Эти регионы были крупнейшими экспортерами сырья и источниками капитала для мировых метрополий, и были покинуты метрополиями, когда по тем или иным причинам коммерческая деятельность пришла в упадок. Это также противоречит общераспространенному утверждению, что источником неразвитости региона является изоляция и наличие докапиталистических институтов.
Эта гипотеза полностью подтверждается бывшим развитием, а ныне неразвитостью некогда экспортирующих сахар Вест-Индии, северо-востока Бразилии, когда-то угольных территорий Минас-Жераиса в Бразилии, высокогорья Перу и Боливии, и центральных штатов Мексики Гуанахуато, Закатекас и других, чьи имена были известны столетия назад благодаря их серебру. Сейчас определенно во всей Латинской Америке нет регионов, в большей мере отмеченных печатью неразвитости и бедности, однако все они, как и Бенгалия в Индии, когда-то были источником торгового и промышленного капиталистического развития в метрополии. Участие этих регионов в развитии мировой капиталистической системы создало в них, именно в их золотой век, типичные структуры неразвитости капиталистической экспортной экономики. Когда рынок сахара или недра шахт иссякли, и метрополии оставили их на произвол судьбы, существующие в них экономические, политические и социальные структуры не дали ими возможности самостоятельного экономического развития и не оставили других альтернатив, кроме погружения в себя и дегенерации до состояния сверхнеразвитости, которую мы видим сегодня.
VIII
Эти размышления наводят на две связанные гипотезы. Первая из них: латифундии, независимо от того, выступают они сегодня как плантации или гасиенды, возникли как коммерческие предприятия, создавшие для себя институты, позволявшие им отвечать на растущие требования мирового и национального рынка расширением количества земли, капитала и труда для повышения предложения на их товары. Пятая гипотеза: латифундии, которые рассматриваются как изолированные, связанные с натуральным хозяйством и полуфеодальные, стали такими из-за снижения спроса на их товары, и их можно обнаружить в вышеуказанных регионах, когда-то занимавшихся сельскохозяйственным и горным экспортом, чья хозяйственная деятельность пришла в упадок. Эти две гипотезы противоречат замечаниям большинства людей, и даже точке зрения некоторых исследователей этой проблемы, утверждающим, что исторические истоки и социально-экономические причины возникновения латиноамериканских латифундий и аграрных институтов можно обнаружить в перенесении феодальных институтов из Европы и/или экономической депрессии.
Проверить эти гипотезы не так просто, это требует детального анализа многих случаев. Тем не менее, некоторые подтверждения есть. Рост латифундий в XIX веке в Аргентине и на Кубе – отличный пример, подтверждающий четвертую гипотезу, и его никак нельзя объяснить перемещение феодальных институтов в колониальный период. Также очевиден пример послереволюционного и современного восстановления латифундий, работающих на американский рынок, на севере Мексики, побережье Перу и новых специализирующихся на кофе регионов Бразилии. Превращение хозяйств мелких фермеров на Карибских островах, таких как Барбадос, в сахароэкспортирующие экономики в разное время между XVII и ХХ веками, и последовавшее становление латифундий на этих островах также подтверждает четвертую гипотезу. В Чили становление латифундий и рабства, которое позже начало рассматриваться как феодальное явление, произошло в XVIII веке и было результатом открытия рынка чилийского зерна в Лиме [8]. Даже рост и укрупнение латифундий в Мексике XVII века – что большинством исследователей рассматривается как порождение экономической депрессии, вызванной упадком горной промышленности и нехваткой индейского труда, определившей поворот к превращению экономики в аграрную – произошел во время, когда городское население и спрос росли, частой стала нехватка питания, цены на продукты выросли до небес, и прибыльность других видов экономической деятельности, таких как добыча ископаемых и внешняя торговля, упала [9]. Эти и другие факторы сделали гасиенды более прибыльными. Поэтому, даже этот случай подтверждает гипотезу о том, что рост латифундий и псевдофеодальное рабство в Латинской Америке всегда были и до сих пор являются коммерческим ответом на растущий спрос, и что они не представляют собой привнесение или пережиток чуждых институтов, возникших до начала капиталистического развития. Возникновение латифундий, которые сегодня являются более или менее (в любом случае, не полностью) изолированными, можно рассматривать, как последствие причины, описанной в пятой гипотезе, то есть упадка ранее прибыльных аграрных предприятий, чей капитал и прибавочный продукт перераспределяется в другие места их владельцами или торговцами, которые нередко – одни и те же люди или семьи. Проверка этих гипотез требует более детального анализа, который я предпринял в исследовании сельского хозяйства Бразилии [10].
Все эти гипотезы и исследования настаивают на глобальной экспансии и единстве капиталистической системы, ее монополистической структуре и неравномерном развитии, которым отмечена вся ее история, и, как результат, на том, что торговый, а не индустриальный капитализм в неразвитом мире (включая его наиболее преуспевшие в индустриализации страны) должен привлекать большее внимание в исследовании экономического развития и культурных изменений, чем это было до сих пор. Поскольку наука и правда не имеют государственных границ, новые поколения ученых из неразвитых стран, те, для кого эти проблемы наиболее важны и кто лучше всего способен справиться с ними, обратят на эти проблемы необходимое внимание и сделают понятными процессы развития и неразвитости. Эти люди должны поставить задачу изменить это неприемлемое положение дел, сокрушив эту презренную реальность.
Они не смогут справиться с этими задачами, импортируя стерильные стереотипы, не соответствующие их экономической действительности и не отвечающие их политическим задачам освобождения, из метрополии. Чтобы изменить реальность, они должны понять ее. Поэтому, я надеюсь, что подтверждение моих гипотез и развитие исторического, холистического и структурного подхода может помочь народам неразвитых стран понять причины и изменить действительность их развития неразвитость и их неразвитости развития.
Перевод Юрия Дергунова
Джерело: Лефт.ру
Читайте також:
Кабинеты чиновников в странах Третьего мира
Люмпен-буржуазія і гангстерський капіталізм у Колумбії (Ренан Вега Кантор)
Місто Бога / Cidade de Deus (Андрій Божок і Валентин Дегтяр)
Латиноамериканский социализм 21 века в исторической перспективе (Джеймс Петрас)
Гаїті: кредитор, а не боржник (Наомі Кляйн)
Примечания
1. America Latina, Ano 6, No. 4, October-December 1963, p.8.
2. Instituto Nacional Indigenista, Los centros coordinadores indigenistas, Mexico, 1962, p. 34.
3. Ibid., pp. 33-34, 88.
4. “Capitalist Development and Underdevelopment in Chile” and “Capitalist Development and Underdevelopment in Brazil”вкниге Capitalism and Underdevelopment in Latin America, New York, Monthly Review Press, 1967.
5. См. также, “The Growth and Decline of Import Substitution,” Economic Bulletin for Latin America, New York, IX, No. 1, March 1964 и Celso Furtado, Dialectica do Desenvolvimiento, Rio de Janeiro, Fundo de Cultura, 1964.
6. Среди тех, кто имеет похожие взгляды, но не доводит их до логического вывода из-за идеологических убеждений: Anibal Pintos S.C., Chile Un caso de desarrollo frustado, Santiago, Editorial Universitaria, 1957; Celso Furtado, A formacao economica do Brasil, Rio de Janeiro, Fundo de Cultura, 1959 (опубликовано на английском под названием The Economic Growth of Brazil в University of California Press); и Caio Prado Junior, Historia Economica do Brasil, Sao Paulo, Editora Brasiliense, 7th ed., 1962.
7. См., например, Ramon Guerra y Sanchez, Azucar y Poblacion en las Antillas, Havana 1942, 2nd ed., также опубликовано под названием Sugar and Society in the Caribbean, New Haven, Yale University Press, 1964.
8. Mario Gongora, Origen de los “inquilinos” de Chile central, Santiago, Editorial Universitaria, 1960; Jean Borde and Mario Gongora, Evolucion de la propiedad rural en el Valle del Puango, Santiago, Instituto de Sociologia de la Universidad de Chile; Sergio Sepulveda, El trigo chileno en el mercado mundial, Santiago, Editorial Universitario, 1959.
9. Вудро Бора (Woodrow Borah) основывает на депрессии свое объяснение в “New Spain’s Century of Depression,” Ibero-Americana, Berkeley, No. 35, 1951. Франсуа Шевалье (Francois Chevalier) говорит о точке перехода в наиболее авторитетном исследовании проблемы, “La formacion de los grandes latifundios en Mexico,” Mexico, Problemas Agricolas e Industriales de Mexico, VIII, No. 1, 1956 (перевод с французского недавно опубликован в University of California Press). Данные, на которых основана моя, противоречащая им интерпретация, взяты у этих авторов. Эта проблема рассматривалась в моей статье “Con que modo de produccion convierte la gallina maiz en huevos de oro?” El Gallo Illustrado, Suplemento de El Dia, Mexico, No.s 175 and 179, October 31 and November 28, 1965; в дальнейшем она будет проанализирована в моем готовящемся исследовании.
10. “Capitalism and the Myth of Feudalism in Brazilian Agriculture”, в книге Capitalism and Underdevelopment in Latin America, см. сноску 4.